Вряд ли есть необходимость перечислять все известные портреты – их очень много, и заказы на них были постоянным источником дохода художника. В его мастерской, где подмастерья помогали выполнять многочисленные заказы, основными работами на протяжении десятилетий были портреты. Тициан был востребованным художником, его постоянно вызывали к себе заказчики. Через послов и представителей в Венеции они напоминали, контролировали и торопили Тициана с выполнением заказов, а он, как правило, опаздывал, задерживал, брал новые и не выполнял их к сроку. Но то, что он сделал и что дошло до нас, – впечатляет как своим количеством, так и художественным качеством. Остановимся на самых значительных и не вызывающих сомнений в авторстве работах.
Если сравнить Мужской портрет из лондонской Национальной галереи с другим мужским образом – Портретом юноши с перчаткой (Лувр, Париж), то можно заметить насколько свободнее, тоньше и изысканнее в своих композиционных приемах стал Тициан. Если в первом портрете композиция строга и сдержанна, внимание художника сосредоточено на изображении мужественного лица и подчеркнуто пышного костюма, отливающего блеском атласа, то композиция второго усложнена.
Взгляд художника, а вместе с ним и зрителя, обегает портрет от центра композиции – лица молодого человека – к другим существенным деталям портрета – рукам, написанным тщательно и с большим мастерством. Внимание к ним подчеркнуто скрупулезно прописанными белоснежными манжетами, причем если одна рука с сильными, мускулистыми пальцами открыта, то другая – в перчатке, с обнаженным запястьем – мнет перчатку, сдернутую с правой руки. И это движение рук, такое контрастное по отношению к спокойному выражению лица, передает внутреннее, скрытое от зрителей напряжение и экспрессию характера мужчины на портрете. Так новыми композиционными приемами Тициан усиливает и обостряет характеристику изображенного им человека. А поворот головы, как чудесный цветок на стебле поднимающейся из тонкого кружева белой рубахи, острым треугольником прописанной на темном фоне камзола, сдержанно и тонко говорит о душевном складе этого молодого человека. Нам не известно, кто изображен на этом портрете, но и без этого ясно, как изумителен был облик и характер лучших людей того времени, к которым, несомненно, принадлежит и этот мужчина, так проникновенно изображенный Тицианом.
Следующий этап развития портретного искусства Тициана можно ясно представить по Портрету Федерико Гонзага (Прадо, Мадрид). За ним следуют Портрет Ипполито Медичи в венгерском костюме (Галерея Палатина, палаццо Питти, Флоренция), Портрет Карла V (с собакой; Прадо, Мадрид), Портрет Альфонсо д'Авалоса, маркиза дель Васто (Лувр, Париж), Портрет Даниеле Барбаро (Прадо, Мадрид), Портрет Франческо Мария делла Ровере и Портрет Элеоноры Гонзага делла Ровере (оба – Галерея Уффици, Флоренция), Обращение Альфонсо д'Авалоса к войскам и Конный портрет императора Карла V в сражении при Мюльберге (оба – Прадо, Мадрид). Мы только обозначили блистательную линию наиболее выдающихся портретов, послуживших образцами для последующих парадных портретов в европейской живописи.
Но вернемся к Портрету Федерико Гонзага. В отличие от Портрета юноши с перчаткой, где сдержанность композиции и цвета являлась определяющей, здесь Тициан дал волю своему богатому колористическому и декоративному дарованию. Лицо герцога, спокойное и величавое, не обуреваемо никакими внешними волнениями. Он представлен на портрете поколенно, стоящим слегка подбоченясь и гладящим пышную белую шерсть сидящей на столике собаки. Но как удивительно красиво к фону портрета взято отношение цвета просторного темно-синего камзола, отороченного искусным широким золотым шитьем по воротнику и отворотам, по плечам и краям рукавов, из-под которых виднеются тщательно прописанные тонкие белые кружева рубашки. Каждая мелочь костюма написана с большим вниманием и вкусом, и это создает общее впечатление: цельное и законченное.
Точно так же, но только более напряженным и строгим выглядит на портрете урбинский герцог Франческо Мария делла Ровере. Он был командующим венецианскими вооруженными силами, и император Карл V публично отметил его военные достижения. Постановка фигуры и поворот лица композиционно почти совпадают с портретом Федерико Гонзага. Но аксессуары; боевой шлем с роскошным плюмажем, воинские жезлы, врученные ему правителями, доверившими герцогу командование своими войсками, блестящие доспехи герцога (он прислал их Тициану, чтобы тот смог написать их с натуры, и художник с этим справился блестяще) – все это отличает портрет делла Ровере от портрета Федерико Гонзага. Но главное отличие даже не в позе – урбинский герцог опирается рукой на свой командорский жезл, – а в выражении лица делла Ровере.
Известно, что Тициан с натуры исполнял только лица своих высокопоставленных заказчиков, а все остальное сочинял от себя или, как в данном случае, писал с присланных ему в Венецию подлинных дорогих воинских доспехов. Лицо урбинского герцога, в отличие от спокойного, даже меланхолического лица Федерико Гонзага, полно напряженного внимания и выглядит сосредоточенным и даже несколько усталым, возможно, после воинских испытаний. В этом портрете Тициан передает не только аксессуары, но сам беспокойный, опасный, требующий больших внутренних сил, полный переживаний и утрат внутренний мир герцога-военачальника. Делла Ровере неизменно с большим вниманием относился к Тициану, выделяя для его встреч и проводов специальную охрану. Помимо великолепных парных портретов герцога и его супруги, Тициан именно для них написал один из своих выдающихся шедевров – Венеру Урбинскую.
Портрет Ипполито Медичи в венгерском костюме (Галерея Палатина, палаццо Питти, Флоренция), несмотря на внушительность фигуры и серьезное выражение лица, представляется своеобразным карнавалом – переодеванием молодого человека из кардинальского костюма (Медичи имел духовное звание) в светский наряд. И шпага, и жезл, на который горделиво опирается Ипполито, и роскошный вишнево-фиолетовый кафтан, и высокие перья на изящной шляпе – все это с течением времени кажется каким-то маскарадным костюмом, хотя Ипполито Медичи действительно был военачальником при дворе венгерского короля.
Портрет капитана с Амуром и собакой (Картинная галерея, Кассель) выглядит почти театральным, карнавальным. И дело не только в том, что модель написана в полный рост, как писали государей, а изображенный Тицианом герой им не был; и не в том, что фигура написана на фоне пейзажа, который похож на сценическую декорацию; и не только в том, что персонаж окружают символические образы дракона, Амура и собаки. В постановке фигуры, в смешном по нынешним временам головном уборе, который, наверное, крайне неудобно было носить на поле сражения, во всей обрисовке горделиво подбоченившейся фигуры чувствуется улыбка художника, доброжелательно и сочувственно писавшего этот портрет.
Существует много различных предположений по поводу того, кто именно изображен на портрете. По одному из них, это Ферранте Гонзага, губернатор Милана, который помогал Тициану получать пенсию, пожалованную ему императором Карлом V и выплачивающуюся из казны города.
Тициан по заказу писал и детские портреты, которые расширяют представление о диапазоне его портретного мастерства. Впоследствии Диего Веласкес прославился изображением инфант испанского королевского дома. А Тициан помимо изображения детей в многофигурных композициях, например в Мадонне Пезаро, специально написал Портрет Рануччо Фарнезе (Национальная галерея искусства, Вашингтон) и Портрет Клариче Строцци (Картинная галерея, Берлин).
Остановимся на портрете двухлетней Клариче Строцци из знаменитого рода Фарнезе. С какой любовью Тициан представил в центре картины девочку, играющую со своей собачкой; возможно, ее окликнули, и она обернулась к кому-то, отвлекшему ее от веселых и любимых ею занятий. Никакой статики или позирования, какие встречаются в портретах важных взрослых людей.
Каждая мелочь, каждая деталь имеют значение в этом портрете. Дорогое платье и драгоценные украшения Клариче написаны тщательно, и мы можем их разглядеть так же, как это делают сами дети, когда украшения им нравятся, и они гладят их, разглядывают и играют с ними. Даже пейзаж с небольшим озером крашен парой плавающих лебедей, всегда восхищающих и детей и взрослых своим изяществом и плавным движением по воде.
Стол, на котором сидит собачка, украшен барельефом с изображением играющих путти, невольно перекликающимся с игрой самой Клариче и подчеркивающим ее возраст и детскую непосредственность. Барельефы часто встречаются в портретах и картинах Тициана, например в Женском портрете (Ла Скьявона) из лондонской Национальной галереи или картине Любовь земная и любовь небесная. Они помогают лучше понять замысел художника, и здесь, на портрете Клариче, барельеф делает это просто и безыскусно.
Тициан любил писать детей и подростков. Мы уже упомянули юношу в Мадонне Пезаро, а можно еще вспомнить мальчика на портрете Альфонсо д'Авалоса и детей на вотивном портрете семейства Вендрамин, многочисленных амуров и путти на картинах художника, включая Венеру перед зеркалом, и, наконец, удивительный образ юной Девы Марии на многофигурной композиции Введение во храм. Все эти образы, как и Портрет Клариче Строцци, представляют Тициана мастером, который проникновенно чувствует чистоту и трепетность духовного мира детей и умело и с любовью пишет их на своих картинах.
Один из самых прославленных портретов Тициана находится во Флоренции, в Галерее Палатина. Доподлинно неизвестно, кто изображен на портрете – долгое время считалось, что это Ипполито Риминальди, затем атрибуции менялись, и сейчас исследователи остановились на осторожном и описательном названии: Портрет дворянина, называемый "Молодой англичанин". Этот портрет, близкий к Портрету юноши с перчаткой, еще более прост по композиции и общему колориту. Кажется, что Тициан написал его, концентрируя внимание зрителей на лице изображенного.
Довольно давно, когда, увлеченный работами Рафаэля, я проходил по залам палаццо Питти во Флоренции, меня поразил мужской портрет Тициана. Перед ним я невольно остановился как вкопанный, восхищенно обегая глазами тонкий слой красок, поразительно передающих смуглый цвет лица, белокурые темные волосы и удивительный взгляд синих глаз – спокойный, пристальный, живой, как будто мой собеседник стоит передо мной, слушает меня и не сводит с моего лица своего внимательного взгляда. Таким живописным мастерством я был удивлен и поражен одновременно.
И Тициан предстал передо мной не как художник далекого прошлого, а как мой современник. С этого времени началось мое увлечение искусством и жизнью Тициана.
Более всех при жизни Тициана прославлял его друг Пьетро Аретино. Ему принадлежат самые восторженные строки о его картинах и его мастерстве. Существуют два известных портрета Аретино кисти Тициана: первый, написанный в 1545 году и наиболее известный, находится во Флоренции, в Галерее Палатина в палаццо Питти, другой, более поздний (1548), – в Нью-Йорке, в Коллекции Фрик. Первый портрет можно было увидеть в России, в Москве, на выставке "Россия – Италия. Сквозь века" в 2005 году.
Портретное мастерство Тициана, проявленное в портрете Пьетро Аретино 1545 года, дает возможность лучше понять психологические особенности и характер, привычки, образ жизни и тщеславие модели. Об этом портрете, отправленном во Флоренцию Козимо I Медичи, знаменитый полемист написал два письма, где и портрет, и сам Тициан описаны едва ли не противоположным образом. Это обстоятельство довольно остро характеризует самого Аретино, который в зависимости от общественной обстановки менял свои суждения, следуя либо выгоде, либо дипломатии, либо собственным капризам.
Вот как представлена эта ситуация в книге Филиппо. Педрокко: "В письме к Джовио, написанном в апреле 1545 года, Аретино жалуется, что не может отправить свой портрет кисти Тициана и восхваляет его, говоря, что "никто никогда не видел такого необыкновенного великолепия". Он также подчеркивает, что эта оценка обусловлена не его тщеславием ("чрезмерной любовью, которой я люблю самого себя"), а выдающейся работой, созданной художником ("чудо восхитительной одухотворенности, вышедшее из-под кисти"). Его тон совершенно меняется в письме, посланном Козимо вместе с подарком. Здесь Аретино еще раз подчеркивает качество картины, особенно в том, что касается реализма ("он словно дышит, его сердце бьется, а настроение меняется, как у меня в жизни"), но добавляет и новую деталь: "Если бы ему заплатили больше денег, одежда была бы более блестящей, мягкой и плотной, как бархат и вышитый шелковый дамаст". Нелегко понять такое отношение, откровенно предательские слова, вышедшие из-под пера одного из самых горячих поклонников искусства Тициана и его ближайших друзей. Возможно, Аретино не слишком понравился стиль картины, который в письме к Тициану, отправленном в октябре 1545 года, он описывает как "скорее набросок, чем завершенную работу"".
Чтобы убедиться, что Тициан-портретист в свою зрелую пору ни у кого ничего не заимствовал, достаточно увидеть портрет Пьетро Аретино 1545 года. Он выбирает распространенный тип поясного портрета, изобразив Аретино фронтально, с повернутой в три четверти головой, причем одна его рука выходит за пределы полотна, а другая, в перчатке, поддерживает запахнутые полы широкого пурпурного халата. Блеск атласных перегибов складок Тициан пишет в тон пурпуру, чуть разбеляя краску и кладя на холст сильные мазки более светлого тона так, что дорогая ткань переливается и сверкает перед нашими глазами.
Самая светлая часть портрета – голова с огромной темной бородой, пронизанной седыми прядями. Самые светлые точки на голове – высокий лоб, скула, горбинка и кончик носа, взятые в тон всего лица, написаны так что составят честь любому живописцу. Причем Тициан не прорисовывает голову, а пишет, как кажется, без подготовительного рисунка, прямо краской на холсте соблюдая гармоничные соотношения перехода от одного тона в другой так, что лицо и вся голова рельефно и объемно выделяются как основная часть всего портрета. Ни один портретист во времена Тициана не изображал на холсте свои модели так живо и свободно.
Рядом с портретом Пьетро Аретино можно поставить портрет антиквара Якопо Страды (Музей истории искусства Вена). Причем значение этого портрета, написанного значительно позже портрета Аретино, не только в его живописных качествах, но в первую очередь в раскрытии характера знаменитого антиквара, нумизмата и коллекционера. При многих европейских дворах он помогал правителям закупать художественные ценности, приобретая в том числе работы и у Тициана, причем исправно и в срок их оплачивая.
Тициан написал Якопо Страду среди предметов его коллекции. Но не это главное – такой подход был повсеместен в то время. Можно вспомнить, например, великолепные портреты Джованни Баттисты Морони Портной или Портрет скульптора. Но у Морони персонажи позируют художнику, а аксессуары подчеркивают их профессиональную принадлежность. Тициан же в портрете Страды передает сам момент работы антиквара, показывающего кому-то, находящемуся за пределами картины, копию скульптуры Венеры работы Праксителя. Его поза, лицо, жест рук передают важный психологический момент торга и возможную оценку потенциальным покупателем художественной и денежной ценности предлагаемой антикваром вещи. Именно в этом состоит отличие портрета Тициана от работ Морони – в стремлении раскрыть внутреннюю, скрытую от глаз зрителей, психологическую характеристику портретируемого.
Тициан изобразил себя на нескольких автопортретах. До наших дней дошли два, хранящиеся в Картинной галерее в Берлине и мадридском музее Прадо. К ним можно прибавить еще целый ряд собственных изображений на многофигурных композициях, где художник представил себя в разных образах, например как Святого Иеронима на своей последней картине Пьета (Галерея Академии, Венеция).
На автопортрете из коллекции берлинского музея перед нами предстает крепкий мужчина, свободно и величественно расположившийся за небольшим столом. В такой позе ему удобно писать свой портрет, сидя перед зеркалом. Ничто здесь не указывает на профессию художника нет никаких атрибутов и аксессуаров этого ремесла. Так, как выглядит здесь Тициан, мог выглядеть венецианский патриций или дож, кардинал или король.
Лицо художника, обрамленное пышной ухоженной бородой, отличается тонкими и выразительными чертами, высоким мощным лбом и спокойным, вдумчивым взглядом. Перед нами человек, полный жизненных сил, внутренней энергии, уравновешенный, решительный, умный. Кажется, что жизнь его движется, как глубокая, полноводная река – широко, плавно, ровно и спокойно от своих истоков и до дней, когда художник писал свой портрет. Тициан был скуп на слова. Его письма в большинстве случаев представляют собой просьбы, коммерческие послания, полные практических вопросов и почти не затрагивающие проблем искусства и живописи. Он не теоретизировал, он всегда работал не покладая рук, и мы можем предположить, что в молодости Тициан был деловым человеком, а уже затем стал художником.
Может быть, именно поэтому ему, как немногим среди мировых знаменитостей, удавалось так успешно вести свои дела, стать признанным художником Венецианской республики и придворным художником императора Карла V, поставить на широкую ногу свой дом в Венеции, где он принимал знаменитостей со всей Европы. Кстати, именно таким преуспевающим и уверенным в себе человеком выглядит Тициан на берлинском автопортрете.
Сохранилось свидетельство о жизни Тициана в собственном доме на Бири-Гранде на окраине Венеции, на берегу лагуны, откуда в хороший день видны вдалеке заснеженные вершины его родных Альп. В Венеции Тициан жил, словно повседневно участвуя в радостном карнавале. Гуманист Франческо Присчианезе писал: "Первого августа я был приглашен на вакхическое празднество, посвященное некоему Ферраре Агюсто – имя, которое я так и не смог себе объяснить, несмотря на то, что к нему возвращались на протяжении вечера, – в прелестный сад, принадлежащий мессеру Тициану, хорошо известному, превосходному живописцу. Большинство из наиболее известных людей города были там, такие, как Пьетро Аретино, Якопо Тати, называемый иль Сансовино, Якопо Нарди и я – четвертый в том избранном кружке. Солнце пригревало очень сильно, хотя место само по себе было тенистым, так что мы проводили время, пока столы выносили наружу, в рассмотрении картин, поражавших нас своей жизненностью, которые наполняли весь дом, и наслаждались красотой и очарованием сада расположенного на противоположном конце Венеции у морского берега. Находясь в нем, можно было видеть красивый остров Мурано и другие места. Едва только зашло солнце, как по воде заскользили бесчисленные гондолы, наполненные прекрасными женщинами. Музыка и пение звучали вокруг нас и аккомпанировали нашему веселому ужину".