Двух цепных псов на себя взял Изя великий охотник. Завыл по-волчьи, они и забились в конуру, нос не казали. Нас четверо было: Изя-охотник, я и два брата Поташники. Вышибли дверь. "Руки вверх!" А не догадались на крышу влезть да в трубу кинуть гранату. А Биба через чердак – в слуховое окно – и спрыгнул на Жору Поташника. Зарезал – и деру!
Ефим Поташник хотел спалить хату вместе с Бибихой. "А жгите! А я этих щенят своей рукой, как курей, зарежу!"
Откуда евреи? Опять Биба выследил? Нет, сватья привезла из Фастова. Немцы набили несколько вагонов детьми, вывезли из прифронтовой полосы и на станциях меняли детей на продукты: за мальчика – две курицы и десяток яиц. За девочек та тетка не знала. Она семерых пацанов выменяла для своего хозяйства. А двух привезла Бибихе – обменять на ковры и хрусталь.
А ведь Бибиха зарезала бы тех цыплаков. Уже замахнулась кухонным ножом на них, как Авраам на сына своего Исаака.
Спасибо Изе-охотнику! У меня-то язык присох, а коленка ноги (я сидел на лавке с маузером, охранял дверь) сама запрыгала, чуть не выбила оружие из руки.
А Изя так рассудительно ей говорит:
– Богом клянусь: не станем смерти искать для твоего Бибы. Но и он пусть евреям смерти не ищет. Она и без него нас найдет.
Видно, любила Бибиха своего полицая. Встала перед божницей, перекрестилась. И Изя тоже.
А детишек мы с собой взяли. Лошадь полицаеву запрягли. Убитого Поташника на телегу, и сами на нее.
Вот такое пополнение неожиданно прибыло. Потом в Ровно определили их в детский дом. Потом партизанский генерал Алексей Федорович Федоров помог определить их в суворовцы, в Киевское училище. Ни имен их, ни фамилий не знаю. А Бибиха в глазах так и стоит с тесаком.
Ихл-Михл, Берл, Идл могли убить еврея, когда тот еврей заслуживал смерти. Как Гриню Шлица. Я им не судья. Я – ими спасенный.
Они вывели нас, чярнухинских, и других, примкнувших до нас, из топи, куда нас загнали. Из бездны, огненной печи, газовни, расстрельной ямы. Все слова можно подставить, они все равно теперь ничего не значат. Куличники вывели нас вообще из нелюдей в люди. Каждого из нас Ихл-Михл взял на закорки и перенес как маленьких через реку, где нам было с головкой. Через реку крови, чтоб мы ноги не замочили. А на том берегу людей не было. Одни мы, евреи.
Ихл-Михл спас нас.
И спас реб Наумчик, да будет имя его благословенно.
И спас наших детей меламед Рубинов.
И спасла Дора Большая. Она превращала мальчиков в мужчин. Конечно, это вам не бар-мицва и все, что положено в таком случае. Но умные мамы потом, после бар-миц вы, сами отводили сыночков к Доре.
Что Дора делала? Раздевалась сама. Раздевала Беника или Давидку. Брала его руки и гладила его рукой свое женское. И брала рукой его мужское, а оно уже само все понимало.
Мужчины украшали Дору, как елку. У нее одной была своя землянка или шалаш на одну. Даже у Ихла-Михла не было – он зимой и летом жил в штабе.
Про петуха не помню... упоминал уже? Он и будил Дору, и сторожил, а шпоры у него были опасные.
От Доры пахло шиповником и ромашкой, сухими корешками, травой.
Как-то само собой получилось, что на следующую (после визита к Доре) субботу Бенциона или Давида (или обоих сразу) звали в миньян на молитву – они же мужчины!
Мудрецы наши вразумляли нас: "Когда десять человек находятся вместе для изучения закона, дух Божий среди них". А как же иначе?
Самую необычную историю, которую я слышал о миньяне, рассказал Виктор Городецкий, который служил в Восточном Берлине молоденьким офицером в авиадивизии:
– Май 48-го. В один прекрасный вечер вызывает меня через порученца заместитель начальника политотдела полковник Гинзбург. Он там же, при политотделе, и жил, им с женой площадь выделили. Заводит меня Гинзбург в комнату, что-то вроде помещения для политзанятий или собраний. В комнате молча кучкуются еще несколько офицеров, в основном из того же политотдела, из штаба дивизии, но не только. Жена Гинзбурга быстренько собрала на стол, выставила бутылку и исчезла. А я пытаюсь сообразить, что же мы отмечаем, по какому поводу собрались. Гинзбург окна зашторил. Капитан Резницкий, тоже политотделец, говорит с облегченьем: "Миньян есть. Надеть фуражки!"
Я из "сознательной" семьи и слово это – миньян – последний раз слышал очень давно, в детстве. Конечно, прошиб пот и в глазах, наверное, недоумение отразилось, потому что полковник Гинзбург пояснил: "Создано государство Израиль. Помолимся, евреи!"
Ребе Наумчик и Дора вывели нас из Египта в Израиль.
Понимаю, как смешно читать такое. Что вы нам тут приводите частные примеры? Но иногда слагаемое больше всей суммы. Это я вам как математик говорю. Кроме того, мы же все состоим из частностей, а не из чего-то вообще.
Гитлер тоже вел немцев. Фюрер. Führer. Это по-немецки и есть "вождь, вожатый, путеводитель". Вот он и привел их... в бункер, где ему пригодилась отрава, которой сперва отравили овчарку. Так фюрер излечился от помешательства. А немцы? В смысле народа? Как у них с этим? Выздоровели? Поправились? Не в смысле веса. Лишний вес в старости ни к чему. И лишние вопросы тоже. Но не уносить же их с собой в могилу.
Откуда они берутся, вопросы? С каждым годом все больше. Вроде должно быть наоборот: человек же с годами умнеет. Иначе зачем он живет? Но со мною наоборот. Боюсь, с одиннадцати лет мой ум не подрос. Но на один вопрос все-таки, пока жив, хочу услышать вразумительный, ясный, громкий ответ. Не почему немцы убивали евреев. Это их дело. И, разумеется, наше. Вопрос в другом: почему они убивали нас с радостью?
Спросить Господа не поворачивается язык. Задать такой вопрос – значит осквернить Имя Всевышнего.
Знаю: Гитлер был помешан на евреях. Знаю: вся Европа стала громадной крысоловкой для евреев, нигде не было спасения, даже в самых темных щелях, углах, норах. Действительно, коричневая чума.
Но теперь мне известно и другое. Был приказ Гиммлера: кто не хочет участвовать в казнях евреев, может отказаться. Были, которые отказывались. Самое строгое наказание, которое им грозило, – отправка на фронт. Никогда никого не расстреливали за то, что отказался стрелять в еврея.
Были каратели, сходившие с ума от безумия, участниками которого они стали; были стрелявшие в себя, а не в евреев. И была еврейка, каждый день войны благодарившая Всевышнего: "Спасибо, Господи, за то, что они не все такие".
И я благодарю тебя, Господи, хотя война давно окончилась: "Спасибо Тебе за то, что они не все оказались такие". За то, что в сумасшедшем доме "Deutschland" оставались нормальные люди.
Jedem das Seine. Каждому свое.
Это перевод на немецкий чеканной бронзовой латыни: suum cuique (каждому свое). Из кодекса Юстиниана (543 г.), параграф 3, ст. I Римского права: "Justutia est constans et perpetua volundas jus suum cuique tribuens" – "Предписания права следующие: честно жить, никого не обижать, воздавать каждому свое".
"Jedem das Seine" – эти слова немцы выковали из железа в 1937 году, украсив ими железные врата преисподней с элегическим названием "Buchenwald" – "Буковый лес". В окрестностях Веймара, где любили прогуливаться Гете и Шиллер.
Гитлер вывернул Германию наизнанку. Это я понимаю. Я и сам прожил жизнь в изнаночной, вывихнутой стране. И в который раз убеждаюсь, что "Пушкин – наше все". Крохотную рецензию на "Историю поэзии" С. П. Шевырева он заканчивает четырьмя словами, в которых в с е сказано про Россию: "Девиз России: suum cuique". Только вот в каком смысле, Александр Сергеевич: в Юстиниановом понимании или в бухенвальдском толковании римского права?
Гитлер Гитлером, а вопрос остается: почему они убивали нас с такой готовностью, с такой охотой, с такой радостью?
Вот в чем вопрос.
Может, потому что в детстве им читали сказки братьев Гримм?
А родись Адольфик в Одессе... Разве стал бы он фюрером? Ну, не вышел бы в художники. Ну, не принял бы Столярский его научиться на скрипке. Но он стал бы нормальным мальчиком, как другие одесские гитлеры. В Одессе не было гитлеров? Возможно. Но в Астрахани они были точно: старый рослый еврей в лапсердаке, седобородый, и двое его сыновей, таких же рослых евреев, только с черными могучими бородами. Старика несколько раз вызывали в НКВД и советовали сменить фамилию. Он отказался: почему он должен менять фамилию, которую носили его дед и прадед? В декабре 41-го всех астраханских гитлеров арестовали.
Капля никотина убивает лошадь.
Капля антисемитизма убивает человека.
В одной несчастной семье... Почему сразу "несчастной"? А вы сами подумайте: из семи детей, которые там родились, четверо умерли в раннем детстве, один был полным идиотом, один – слабоумным, а один... Тихая, набожная, работящая Клара называла его "помешанным", хотя он был ее любимчиком.
Мальчик рос нелюдимым, грустным, обидчивым. Отец много пил и бил детей.
Мама мечтала увидеть сыночка священником. Сколько сил стоило ей упросить принять малыша в приходскую школу бенедиктинцев. Но его скоро исключили: курил в монастырском саду.
Его переводили из школы в школу, везде дразнили, самая обидная дразнилка – "еврей". Любимый предмет – история. А еще он мечтал стать художником. Не получилось. Он все равно надеялся. Во всем себе отказывал, только бы рисовать. Рисунки продавал за гроши, лишь бы поесть. Случалось, ему подавали как нищему.
Но тут началось! Один империалист объявил войну королю; за короля заступился царь. Все передрались.
Юноша рвался в бой, и снова над ним смеялись: куда тебе, даже маршировать не умеешь. А он мечтал стать героем. Он упросил короля послать его на самую великую битву и бросился в бой. Дважды был ранен, получил две награды на грудь (редкий для простого солдата Железный крест I степени за храбрость: взял в плен неприятельского офицера и шестнадцать солдат), был отравлен ипритом, друзья-евреи вынесли его из окопов.
Да, эта марципановая история – про Адольфа Гитлера.
Гитлер хотел, чтобы немецкий народ стал сытым, счастливым, гордым. А кто мешает народу? Евреи. Они высасывают кровь из Германии. Евреи как раса – самые отвратительные твари, хуже крыс и пауков. Но бывают евреи хорошие. Например, Эмиль Морис, учетная карточка СС № 2, билет НСДАП № 19, стал его другом, шофером, телохранителем, сидел с ним в тюрьме, ему Гитлер начал диктовать "Майн Кампф". Фюрер очень ценил его.
С ума сойти! Два самых первых эсэсовца – мельник и часовщик (к тому же еврей, правда, Гитлер приказал считать Эмиля Мориса немцем. И фельдмаршала Манштейна, и гене рал-фельд маршала Мильха, еще кого-то).
Гитлер хотел избавить немецкий народ от страданий и унижений, дать всем работу, хлеб, счастье. Выковать из народа непобедимый меч Зигфрида, сразившего дракона. Volk – Reich – Führer. Один народ – одна империя – один вождь. И один враг – евреи, juden.
Он отменил все заповеди, написав своей рукой новые – заповеди "партайгеноссен":
"Фюрер всегда прав!"
"Быть национал-социалистом – значит быть во всем примером!"
"Верность и самоотверженность да будут тебе высшей заповедью!"
"Право – это все то, что полезно движению и тем самым Германии, то есть твоему народу!"
Дальнейшее каждому нормальному человеку известно.
Вот "история болезни" Адольфа Гитлера. Все (начиная с матери и кончая охранниками) знали, что фюрер психически неуравновешен. Известная писательница Викки Баум потешалась над "этим сумасшедшим паяцем". Но немцы его обожали. Немки считали его самым красивым мужчиной. Им восхищался весь мир. И было чем! Оборвыш в серенькой вет ровке, голодный бродяжка, серый и плоский, как вошь, стал фюрером! Самое поразительное: если из Гитлера вычесть ненависть к евреям, рухнул бы гитлеризм, от него просто ничего не осталось бы.
...В громадной пивной шум и гам, Гитлер не может начать речь. Он стреляет из пистолета в потолок – и все замолкают. Он говорит: "Национальная революция свершилась".
Это 9 ноября 1923 года.
Впереди – двадцать лет триумфального марша, и дальше – volens nolens – обеспеченное бессмертие во всемирной истории.
Попасть в историю просто. Самый простой путь – злодеяния, не обязательно какие-то такие ужасные, достаточно поджечь храм Артемиды в Эфесе. Не могу понять, как поджечь факелом каменную громадину. Но, видно, какую-то хитрость Герострат придумал.
А Гитлер что изобрел?
Помните сказку "Новое платье короля", где мальчик воскликнул: "А король-то голый!"?
А Гитлер был мальчишкой, который понял: "А народ-то голый". Самое податливое вещество – народ. А самое неподдающееся, самое прочное, победитовое – человек. Придворные историки только тем и заняты, что ткут новые наряды правителям. Неподкупные ученые заняты тем, что перекраивают историю: шьют и порют, а ниткам горе. Но и те и другие бесстыдно обвешивает истину, ибо никто, ни один человек не легче и не весомее другого.
Почему Бог сотворил сперва одного человека – Адама? В Талмуде приводится объяснение: "Чтобы научить нас, что тот, кто отнимет одну жизнь, уничтожает целый мир, а кто спасет одну жизнь, спасает целый мир".
Взвешиванье – дело нехитрое, но совсем непростое.
А неуравновешенность – понятие тонкое, тончайшее. Ткется и шьется невидимыми пряхами и закройщиками судьбы из невидимых миру слез, печалей, вздохов, обид.
Если б папаша Алоис не пил, не бил... если бы мальчики не дразнили... если бы девочки... если бы учителя... если бы... Великое "если бы", недостижимое, как горизонт. Но из всего сумбурно сказанного здесь я строю одно фундаментальное основание:
НЕ ОБИЖАЙТЕ ДЕТЕЙ -
ЭТО САМОЕ СТРАШНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ,
ИБО ПОСЛЕДСТВИЯ ЕГО
НЕПРЕДСКАЗУЕМЫ И УЖАСНЫ.
...но Гитлер родился не в Одессе. Одессе повезло.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Сын требует, чтобы я прекратил трепать ему нервы своей писаниной. А почему отец не имеет права писать и вслух читать отрывки сыну? Но он почему-то не может сделать отцу такое одолжение. Я же слышу (хотя все почему-то думают: раз человеку много лет, то он ничего не соображает, не видит, не слышит), как он говорит кому-то по телефону: "Папа неадекватен".
Шимон... Прости, никак не могу привыкнуть, что ты Семен. Покажи мне хоть одного адекватного человека. Это гаечный ключ адекватен гайке.
А моя графомания пусть будет осколками ненаписанного романа. Просто этюды для правой руки. Маэстро Ненни остался бы мной доволен.
– Мальчик, что бы ты ни делал этой рукой, должна получаться музыка, мелодия, звуки. Ты понимаешь?
Маэстро, я все-таки надеюсь закончить свои этюды для правой руки, даже если их никто не прочтет.
Один экземпляр пошлю в Чярнухинский краеведческий музей Ольге Болеславовне Савкиной. Она собирает экспозицию для музея бывшего гетто. Сама, на общественных началах.
Гетто устроили на Старой площади, где был рынок, лавки, мастерские. Нас загнали в склад фуража для уланского полка. А еще раньше (неизвестно, в какой точно средний век) это была важня – магистратская весовая, где хранились хлебные и прочие припасы, и громадные весы взвешивать зерно и мясо, и все весы для рыночной торговли. В сторожке важника (по-старинному – пудовщика), собиравшего пошлину с рыночных торговцев, разместились полицаи. Немцы-пулеметчики со сторожевых вышек жили в казарме, не в гетто. Но гетто устроили уже после расстрела евреев. Оставили только портных, сапожников, скорняков и других мастеров для мастерских, где шили шинели полицаям, теплое белье, сапоги, ремни, упряжь, черные кожаные перчатки эсэсовцам. Одна пара таких у меня долго была. Зимой 41-го пригнали много евреев из других городов, даже из Австрии, Чехии, Бельгии.
Половину гетто весной 42-го расстреляли на берегу Глыбени, где была купальня. Тогда оставшиеся решили рыть подземный ход. Не просто ход. Настоящую штольню с выходом на поверхность земли за колючей проволокой и сторожевыми вышками.
В известном фильме "Покаяние" герой признается НКВД про антисоветский подземный ход Тбилиси – Бомбей. А чярнухинцы задумали прорыть тоннель из Египта в Израиль. Из неволи на волю.
Первым делом выбрали комитет: братья Куличники, инженер Эфраимов (он получил орден Красной Звезды за Днепрогэс) и одноглазый военрук Берман, возглавлявший в нашем городке Осоавиахим. У него пустой глаз закрывала красная революционная повязка, другого цвета он не признавал. Полицаи чуть не расстреляли его за одну только повязку. Так он в знак протеста ходил без повязки, пугая детей. Он отвечал за весь инструмент. А проект составил Эфраимов: в поперечнике тоннель метр на метр, длина 120 метров, с крепежом, вентиляцией, кабелем, освещением, опрокидывающейся грабаркой.
Да, забыл! В комитете еще был полицай Дрыгва, бывший шабес-гой, он даже раздобыл для евреев парабеллум и наган.
От меня проку было мало. Меня замучили фурункулез и дизентерия. Передвигался на костылях. А под землей вкалывали, как на Днепрогэсе, круглые сутки, посменно три тоннельных отряда: первый – проходчики и крепежники; второй – "чумаки", кто тянул грабарки за длинные гужи; третий – "грунтовщики", они отвечали за перепрятывание грунта, эти десятки тонн земли где-то же надо было так раскидать, разровнять, сховать на территории гетто, чтоб охрана ничего не заметила.
Охраняли нас полицаи. На вышках с пулеметами – немцы, ими командовал лейтенант. У них была своя столовая, отдельно от полицаев. У полицаев кашеваром был Дрыгва: он получал на всех хлеб, соль, крупу, картошку, колбасу в консерве, шнапс (тоже, между прочим, но норме – 200 грамм на одного, по воскресеньям и праздникам двойная порция). Полицаям полагалось еще жалованье, уж не знаю, какое. А немцам дополнительно: шоколад, масло, кофе, рафинад, марципаны, мармелад, сыр, сгущенка.
А нам пайка – 125 грамм хлеба и миска вареной воды с очистками.
Дедушка вырезал шашки из картофелин: черные – из кожуры, белые – из середки. А у папы всегда были на такой случай разноцветные пуговицы.
С того дня, когда папа разлиновал лист на шашечницу, расставил разноцветные пуговицы и показал, как ходить, игра стала сутью моей жизни.
Кстати говоря, ввести в память ЭВМ правила игры в шашки оказалось сложнее, чем шахматные. Это объясняется сложностью ударного хода дамки.
Подземный ход и стал нашим проходом в дамки.
Я помогал маме шить мешки из добротных одеял фирмы Туркенича, носить землю.
Место на нарах определили мне на первом ярусе, у окна, за кованой фигурной решеткой. От сырости штукатурка отпала, обнажив старинную кладку. Мне ночами мерещилось: вот явится рука, начертит гвоздем: "Мене, текел, упарсин", как на пиру Валтасара. Пророк Даниил расшифровал таинственные письмена последнему вавилонскому царю: твое царство сосчитано, измерено, поделено; и сам ты взвешен и найден легковесным. Дедушка даже точно сосчитал (некоторые мудрецы полагали, что мене, текел, упарсин означает вес: мина, шекель, полмины) и у него сложилась 927 гр. (610 + 12 + 305). Чуть меньше пачки соли. Так оно и получилось.