Я подумал: вот какие у меня образуются связи с русскими флотами - от Тихого океана до Черного моря! И еще подумалось: адмирал флотом распоряжался, но не был его владельцем, а тут передо мной хозяин пусть не очень большого, но флота.
И вдруг я вспомнил, откуда знал фамилию Жоржа: в газетах писали, что человек с такой фамилией был одним из главарей русской мафии в Америке. Это был брат моего пациента, настолько разбогатевший путем разных махинаций, что купил себе где-то остров. Правда, теперь он сидел в тюрьме. Хотя говорят, что деньги не пахнут, но от моего пациента потянуло неприятным душком.
"Русская мафия" в Нью-Йорке давно концентрировалась в районе Брайтон-бич, где жили одесситы, и на Форест-хилл, где жили бухарские евреи. Бухарский клан процветал даже больше, чем одесский: они прибрали к рукам район Риго-парка. Не выдержав их беспокойного соседства, многие американцы вынуждены были оттуда уехать.
Вскоре после поправки Жорж выдавал замуж свою дочь. Жених был тоже из их среды. Жорж обязательно хотел, чтобы мы с Ириной пришли на свадьбу, прислал нам роскошное приглашение. Свадьба была назначена не где-нибудь, а в "Хилтоне"! Вообще я терпеть не могу подобные сборища - это в буквальном смысле слова то, что называется "в чужом пиру похмелье". Но пересилил простой интерес посмотреть, как гуляют "новые русские".
Одесса гуляет…
Если спрессовать все волны иммигрантов из Советского Союза и России за тридцать лет, они выплеснутся на Брайтон-бич. Это часть района Бруклин в Нью-Йорке, на берегу океанского залива. Сами жители этого места прозвали его "Одесса бич", потому что доминируют там одесситы. Исторически евреи всегда умели быстро адаптироваться к условиям каждой новой страны, куда они были вынуждены бежать и где выживали за тысячелетия рассеяния. Поэтому их даже зовут "хамелеоны культуры". Быть может, это справедливо по отношению к евреям вообще - но не к одесситам: они не только не приспосабливаются к новым условиям, наоборот, приспосабливают новые условия к своим привычкам и склонностям.
Одесситов легко узнать (или, как они говорят на своем жаргоне, - вычислить) по их поведению: им до всего есть дело, все их касается, во всякую дырку они хотят всунуть свой нос. В этом отражается их талант сверхобщительности и общее свойство суетливой деловитости. По крайне мере они сами считают себя деловыми. При этом никакие законы и правила для них не законы, ни правила - они всегда сами по себе. Очертя голову одессит готов браться за любое дело и сколько он ни теряет, все равно долго не горюет. По характеру одесситы - оптимисты. Юмор - главная утеха всей их жизни: острое словцо, меткая шутка, анекдот к месту - все это у них постоянно на языке и по любому поводу.
Одесские женщины любят представлять себя гранд-дамами. Их легко узнать (извиняюсь - вычислить) по внешней пышности: туалеты, украшения, драгоценности - все это нанизано и натянуто на их пышные тела рубенсовского типа. Остротой и насмешливостью языка они превосходят даже своих мужей и братьев. Многочисленные их дети вырастают в атмосфере постоянных домашних пререканий, взаимных насмешек, постоянных окриков (это на их жаргоне называется - гвалт) и частых тычков и подзатыльников, но - с неизменной любовью. Таков стиль их повседневной жизни. И этот стиль - лучшая для них подготовка, чтобы тоже стать настоящими одесситами.
Вы спросите: чего одесситам больше всего хочется от жизни? Наслаждения!.. Но особого, шикарного, одесского пошиба. Нет для них ничего более святого, чем память об их городе-колыбели. Подавай им Одессу где бы то ни было! А нет Одессы, так они сами устроят ее для себя где угодно. Вот они и устроили ее на Брайтон Бич.
Жорж со своей женой-"домработницей" жили не на Брайтоне, но были истые одесситы. Поэтому все типично-сверхпышное одесско-брайтонское было представлено в тот вечер в "Хилтоне". Думаю, что стены отеля ничего подобного еше не видели.
Как отец невесты, свадьбу оплачивал Жорж - традиция. Со стороны жениха и невесты было приглашено около семьсот гостей. Для празднования сняли два этажа отеля с двумя бальными залами и громадным рестораном. Часть гостей приехала издалека - со всей Америки и даже из Одессы. Для приезжих были сняты номера в отеле.
Когда мы с Ириной вошли в первый зал, там звучала подзабытая нами музыка: играл эмигрантский русско-цыганский оркестр. В другом зале гремел американский джаз. Все было на все вкусы, но повсюду была слышна русская речь с типичным одесским акцентом. Стены и колонны залов сверхпышно декорированы цветами, лентами, воздушными шарами. Дамы всех возрастов и объемов тоже были декорированы сверхпышно: блистали драгоценностями и безвкусицей дорогих нарядов. Мужчины, как полагается на свадьбах, в смокингах. Если бы сюда заглянули агенты ФБР, я уверен: они бы выловили многих, кто был у них на заметке.
Столы по стенам залов ломились от изобилия закусок - все, включая ведерки с черной и красной икрой. Но чего хозяевам не удалось добиться, это хотя бы признаков русской кухни: повара отеля были с ней не знакомы. Поэтому не было традиционных салатов "оливье" и винегретов.
Почти все гости знали друг друга, при встрече громко восклицали, обнимались и живо переговаривались. Мы жались в сторонке. По залам шныряли нанятые операторы с видеокамерами и фотоаппаратами, снимая на память всех и каждого. У многих они брали видеоинтервью. Подошли и к Ирине:
- Скажите, пожалуйста, вы здесь со стороны жениха или невесты?
- Мы с мужем со стороны отца невесты.
- Какое вы имеете к нему отношение? Вы родственники, друзья, деловые партнеры?
- Нет, мой муж хирург, он делал операцию отцу невесты.
- А, понятно. Вам нравится, как все здесь устроено и оформлено?
- Да… нравится, - покривила душой Ирина.
Бракосочетание происходило по еврейской традиции, под полотняным балдахином - кипой. Раввин отдавал помощникам последние инструкции и делал приготовления к церемонии. Но вот наступил торжественный момент, когда на сцену стали через весь зал по очереди проходить родственники невесты и жениха. Их имена объявлялись по радио, все аплодировали. Наконец объявили мать невесты. Я локтем толкнул Ирину:
- Смотри, сейчас выйдет Золушка.
Она шла одна, под музыку, не просто шла, а плыла, сияя от счастья. Выглядела она действительно, как Золушка на балу. Длинное светло-розовое платье сверкало переливающимися блестками, на шее, на запястьях, на пальцах и в мочках ушей искрились бриллианты.
- Какая добрая фея так ее нарядила? - спросила Ирина.
- Тш-ш, - зашипел я ей на ухо, оглядываясь. - Ту добрую фею зовут разоренная матушка Россия…
Невеста под фатой выглядела точь в точь, как кукла Барби. Жорж вывел ее под свадебный марш Мендельсона и передал жениху, мамаша украдкой всплакнула. Раввин загнусавил молитвы, потом сказал речь на русском, перемежая ее английскими словами с тем же одесским акцентом. По традиции невеста шесть раз обходила жениха, а он должен был делать вид, что ее игнорирует - это она его "завлекала". На седьмой раз он наконец "заметил" ее и взял за руку. Потом раввин опять гнусавил, давал им по очереди пить вино, они надели друг другу кольца, и жених каблуком раздавил стакан. Затем последовал поцелуй. Зал взвыл от восторга, и все кинулись поздравлять молодых.
Около полуночи гостей пригласили за стол. Но мы с Ириной не остались - было слишком поздно. Да я уже и увидел то, что хотел, - как гуляет богатая американская Одесса. В "Хилтоне" они все же были стеснены респектабельной обстановкой. Зато в ресторанах Бруклина одесситы гуляют куда более свободно и задорно, и всегда до самого утра. На частые одесские свадьбы и сборища по поводу совершеннолетия - "бармицва" для мальчиков 13 лет и "батмицва" для девочек 12 лет - приходят сотни родственников, или, как их называют одесситы, мешпуха. Но они не так богаты, как Жорж, поэтому каждый дает на празднование по сто долларов. После трех-четырех таких сборищ едва ли не каждый месяц многие из них начинают скрести затылок и жаловаться, что мешпуха обходится им слишком дорого. А не пойти нельзя - будет обида на всю жизнь. У многих есть родственники в Израиле, и они почти каждый год еще и туда ездят на свадьбы, бармицвы и батмицвы.
В Бруклине, в знаменитом ресторане "Распутин", они устраивают настоящие вакханалии. Там часто выступают приезжие артисты (много именитых гастролеров из России - им за это хорошо платят). Обстановка постепенно накаляется, и когда оркестр начинает играть "Хору" и "Семь сорок", все срываются с мест, сбиваются в круг и начинается дикая пляска - все подпрыгивают и задирают ноги так высоко, насколько могут (многие из них высоко уже не могут, особенно до того, как я сделаю им операции). Вот так ночи напролет Одесса гуляет!..
Мы не дождались подобной кульминации на свадьбе дочери Жоржа, хотя я уверен, что там тоже все это было. Мы вышли с Ириной из "Хилтона", медленно прошлись по улицам ночного Манхэггена, подавленные всем увиденным. Я рассуждал: сколько может стоить такая свадьба? Не менее ста тысяч, а скорее, больше. Да, Жорж имел такие деньги, имел полное право их тратить, но какое преступление лежало в основе его богатства? И он ли один был преступником? Каким бы путем Жорж ни разбогател, в основе его богатства лежало преступление новых русских властей, которые позволяли "новым русским" грабить народ.
Мишка-одессит
Здесь шумят чужие города
И чужая плещется вода,
Мы для них чужие - навсегда.А.Вертинский
Одесситы на Брайтоне - чуть ли не все между собой родственники. И это способствует их изоляции от окружающего мира. На улицах слышна русская речь, вывески везде написаны по-русски, продукты продаются русские, можно даже купить лекарства из России. И русские книги, газеты, журналы. Ощущение такое, будто они живут в добровольном гетто. И только номера на автомобилях нью-йоркские.
Среди пациентов моей русской клиники был пожилой одессит по имени Миша. Он еле приковылял на прием и был очень грустный и настороженный. Осмотрев его и сделав снимки, я мягко сказал:
- Миша, вам надо оба колена заменить на новые.
- Это что - резать хотите?
- Не резать, а операцию делать. Ничто другое вам не поможет.
- А что я знаю? - Развел он руками и заключил скептически: - Операция так операция…
Накануне операции я зашел к нему в палату, чтобы подбодрить. Он обрадовался, ему хотелось поговорить:
- Профессор, я хочу вам что-то сказать. Знаете, я не мастер говорить, жена у меня - она мастер. Но вы уж послушайте, я перед вами, как перед Богом. Я хочу сказать вам вот что: как она там пройдет, моя операция, - это одному Богу известно. То есть вы не подумайте, я не сомневаюсь в вас, не дай Бог! Я в вас верю, как в Бога. Но я не уверен в себе - какое там у меня здоровье? Оставил я свое здоровье в Одессе. Вот, приехали мы с женой "открывать Америку" - "Мазл Тов!" Не то чтобы мы так уж любили эту Америку. Это все наши дети: поехали да поехали - другие, мол, едут… А что, в Одессе было плохо? Ну, может быть, не так уж хорошо, но зато у меня все было как надо: квартира, работа, родные - я знаю?.. И вот мы все бросили и кинулись сами не зная куда. Дети твердили, как попугаи: "Страна возможностей, страна возможностей". У кого возможности, какие возможности? У них, у детей, возможности, а у нас что? Чего вокруг делается, ничего не понимаем. А уж что американцы говорят, так вообще ни бум-бум. Родные, правда, помогают, ездят с нами по разным бумажным делам в офисы-шмофисы, переводят нам что надо. Без них совсем пропали бы. Родных, дай им Бог здоровья, здесь теперь больше, чем в Одессе осталось, - вся мешпуха перевалила. Да, мешпуха здесь, но где моя квартира, где моя работа? Зато теперь мы называемся "беженцы". Подумаешь - беженцы, а? Отчего мы, спрашивается, побежали? Гнались за нами? За детьми побежали, чтоб они были здоровы. Живем теперь на Брайтоне, у океана. Но я вам скажу: здешний океан по сравнению с нашим Черным морем - просто большая лужа. Какое у нас в Одессе море!.. Да, в Одессе я был человек, я был по снабжению. А было там снабжение? Азохен вэй - какое в Одессе снабжение… То есть не то чтобы его совсем не было, перебивались кое-как: блаты, связи, конечно. Подарочки женам начальников дарили и прямо на лапу давали. Это я умел: никого не обижал, и сам жил, и все было при мне. Я был по снабжению, а по-одесски - это большой человек. Здесь все заделались капиталистами. Вон Моня, мой троюродный брат, он в Одессе был профессиональный картежник. То он выиграет, то проиграет. А здесь Моня заимел свой магазин, с большой вывеской, - "Интернационал". На него сто человек работают, все больше мешпуха. И я попросился, чтобы по снабжению. А он говорит: "За прилавок я бы тебя поставил, у нас все покупатели говорят по-русски, но для снабжения ты в Америке не годишься". Я ему: "Моня, меня за прилавок?!." А он только плечами пожимает: "Это тебе не Одесса". Не понимаю: вокруг одни одесситы, на каждом шагу раскланиваешься со знакомыми. Чем тебе не Одесса? Чтоб я не обиделся, он сунул мне в карман триста долларов, новенькими бумажками. В общем, пока живем, получаем пенсию от Америки. Мне объяснили - это не пенсия, а как бы пособие по бедности, велфор называется. Ха! "Велфор-шмелфор"… Когда мне объяснили, аж сердце у меня заныло: прожил шесть десятков с лишним, ишачил, спину горбил, а поехал за детьми и докатился: от Америки по бедности получаю. И вот еще: на старости заставляют языку учиться. А какой из меня ученик?! Пока я только научился благодарить по-американски: "Сенька, бери мяч!" Вот я и хочу вам сказать, дорогой профессор: что бы со мной ни произошло на операции, а вам все равно сенька, бери мяч!
Он даже потянулся поцеловать мне руку, так что я еле успел ее отдернуть.
Я заменил Мише оба коленных сустава на искусственные. Он быстро стал поправляться, повеселел, оказался большим хохмачом. Сам себя он называл "Мишка-одессит" и уверял, что известная песня с таким названием написана про него. Меня он воспевал в самодельных стихах:
Хирург московский Владимир Голяховский, Исправит ноги - будешь ходить прямо, Не узнает жена-мама…
В знак благодарности он хотел угостить меня настоящим домашним одесским обедом. Я отнекивался, но пришлось уступить его настойчивым приглашениям, чтобы не обидеть человека.
Маленький пузатый хозяин с крупной дородной хозяйкой были чрезвычайно радушны и не знали, как мне угодить. Собралась вся мешпуха, всем хотелось посидеть со мной за одним столом.
Вкусовые привычки - самые консервативные и стойкие из национальных традиций. Мы с Ириной с самого начала стали есть по-американски, вернее, по рецептам интернациональной нью-йоркской кухни, чтобы полностью адаптироваться к новой жизни и поскорее забыть о старой. Да ведь это и интересно очень - есть разнообразную пищу. И я отвык от чисто русских угощений.
Но у Мишки-одессита мне довелось опять поесть по-русски. Стол так тесно заставили блюдами, что между ними не было свободной щели. Что там только не стояло! Несколько блюд с селедками - соленой, копченой и маринованной, посыпанными колечками репчатого лука; тут же и форшмак; два-три сорта печеночного паштета и коробки со шпротами, сардинами и бычками в томате - любимым рыбным лакомством одесситов. Громадные миски со свекольным винегретом и с салатом "оливье", отварная картошка, источающая парок, а к ней сметана и сливочное масло. Несколько тарелок с тонко нарезанной русской колбасой разных сортов - вареной, копченой, с мелким жирком, с крупным жирком; ветчина и буженина, куры кусками и под грузинским соусом "сациви"; тут же несколько сортов нарезанного сыра; еще несколько блюд с соленой и копченой рыбой. На разных концах стола вздымались горы черного и белого хлеба, который быстро уничтожался и тут же нарезался свежий. Все подносили и подносили горячие пирожки и беляши. И, конечно, между блюдами торчали бутылки с водкой, вином, "Нарзаном" и "Боржоми"…
Первый тост произнес хозяин, постучав вилкой по бокалу:
- Ша, слушайте сюда, хочу сказать за профессора. Хотите знать, какой это специалист и какой человек? Я вам скажу - у профессора золотые руки и золотой характер. Таких людей больше на свете нет, можете мне поверить.
Если бы не профессор, я не знаю, где бы я теперь был. Я был бы мертвый. Точно мертвый! А я с вами, и я живой. Почему? Потому что меня вылечил профессор. И вот я вам говорю: давайте выпьем за профессора, за его здоровье, за его семью, за здоровье всех в его семье. И смотрите, чтобы не мухлевать, чтобы все выпили до дна.
Потом опять пили за мое здоровье, за здоровье моей жены (очень сокрушаясь, что она не приехала со мной), за здоровье моих детей и внуков (которых еще не было). И каждый раз хозяин призывал: "Не оставляйте зла на дне!", а хозяйка упрашивала всех есть побольше. После закусок подали налитые до краев тарелки с густым борщом. Хозяйка подвигала ко мне тарелку и уговаривала:
- Откушайте борща-то, на мозговых косточках сварен.
Круги желтого жира плавали по поверхности. Борщ заедали тремя сортами пирожков из слоеного теста - с рисом, с капустой и с яйцами. За этим последовали жирные котлеты с гречневой кашей на гарнир. Водка на столе кончилась перед котлетами. Хозяин воскликнул: "Вот это по-одесски: водки, как всегда, не хватило!" - и послал внучку лет двенадцати в винный магазин через дорогу, чтобы принесла еще две бутылки. Я удивился:
- Ей водку не продадут, она слишком мала.
Хозяин подмигнул:
- Для меня продадут - это же Брайтон. Там продавщица - моя троюродная сестра.
После котлет на столе появились три больших торта и крепко заваренный чай. Кто-то включил телевизор и смотрел передачу русского канала, кто-то слушал передачу русского радио, кто-то включил проигрыватель, и все подпевали Утесову: "Как много девушек хороших…" А мне подумалось: правильнее - "как много бабушек…"
Раздался звонок в дверь, хозяйка побежала открывать. Она вернулась растерянная:
- Там какие-то два иностранца что-то спрашивают.
В комнату заглянули два американца и спросили, как им найти такого-то, с которым они случайно встретились в Манхэттене и завязали деловые отношения. Миша живо заинтересовался:
- Какие такие у них с ним дела?
Я переводом постарался смягчить его вопрос. Но Миша громко настаивал:
- Я на Брайтоне всех знаю и скажу им, где он живет, но пусть они сначала скажут, какие у него завелись дела с американцами.
Оказалось, тот человек обещал продать им русскую икону.
- Какую икону?! - вскричал хозяин. - У него никакой иконы нет и быть не может!
- Значит, вы его знаете? - сказал я. - Так дайте им адрес - и все.
- А может, они из американского КГБ? Зачем я буду подводить человека?
Пришедшие показали свои визитные карточки - это были искусствоведы из музея Метрополитен. Миша повертел карточки, будто мог что-то в них понять, и подробно объяснил, когда тот человек бывает дома и где его найти, если дома его нет. Когда за ними закрылась дверь, он сказал:
- Наверное, жулики. В Америке все жулики или бандиты.