– Странно… Я венчал столько пар. Я никогда не ошибаюсь.
Если бы я это увидела в кино или прочла… Как дорого я дала бы сейчас, чтобы все или хотя бы что-нибудь из этого не было документальной, неотменяемой правдой, чтобы хоть что-то я придумала или добавила для красоты… Силуэт Франческо, забивающего досками окно. Шелест дождя.
Спускаемся двумя этажами ниже и останавливаемся у дверей прежней квартиры.
– На самом деле у меня остался ключ. Хочешь войти на минутку?
Входим. Пустая темная квартира. Здесь я спала, здесь стоял контрабас, здесь он варил кофе.
Он протягивает руку куда-то в темноту и достает огромную раковину.
– Отнеси девочкам. Дай им перед сном. Скажи, что там море и плывет пиратский корабль. Да, и вот зонтик. Чтобы вы не промокли по дороге из школы.
Он запирает квартиру. Они спускаются по лестнице. Она протягивает руку, чтобы открыть дверь парадного. Он мягко останавливает.
– Подожди. Мы, может быть, больше не увидимся.
Целует в щеку. Потом в лоб. Потом опять в щеку. Провожу рукой по его волосам.
Выходим на улицу. Молча доходим почти до моста Академии. На Санто-Стефано он вдруг не выдерживает и достает из кармана мобильный телефон:
– У меня теперь тоже есть такой.
Перехватываю:
– У меня тоже. Запиши номер.
Это было лишнее. Но он записал мой номер и немедленно его набрал. Мобильный зазвонил, и на экране высветились цифры.
– Ну вот. Теперь и у тебя есть мой телефон. Мы будем просто встречаться, пить кофе – вот увидишь.
Они потерянно смотрят друг на друга.
Он выпрямляет заржавевший зонтик, открывает его и протягивает мне. Беру и, не оглядываясь, бегу забирать детей из школы. Перебегаю мост и оказываюсь на каком-то совсем другом берегу.
Я пишу эти строчки много жизней спустя. В нескольких шагах от меня по-прежнему стоит большой клетчатый зонтик. А у детей на столике около кровати лежит раковина, и в ней шумит твое море и качается синяя лодка.
O, Signore, fa di me
uno strumento della Tua Pace:
Dove è odio, fa ch’io porti l’Amore,
Dove è offesa, ch’io porti il Perdono,
Dove è discordia, ch’io porti l’Unione,
Dove è dubbio, ch’io porti la Fede,
Dove è errore, ch’io porti la Veritа,
Dove è disperazione, ch’io porti la Speranza,
Dove è tristezza, ch’io porti la Gioia,
Dove sono le tenebre, ch’io porti la Luce.
Maestro, fa che io non cerchi tanto
Ad esser consolato, quanto a consolare;
Ad essere compreso, quanto a comprendere;
Ad essere amato, quanto ad amare.
Poiché, è dando, che si riceve;
Perdonando, che si è perdonati;
Morendo, che si risuscita a Vita EternaГосподи, сделай руки мои орудием Твоего мира,
и туда, где ненависть, дай мне принести Любовь,
и туда, где обида, дай мне принести Прощение,
и туда, где рознь, дай мне принести Единство,
и туда, где заблуждение, дай мне принести Истину,
и туда, где сомнение, дай мне принести Веру,
и туда, где отчаяние, дай мне принести Надежду,
и туда, где горе, дай мне принести Радость,
и туда, где мрак, дай мне принести Свет,
Помоги мне, Господи,
не столько искать утешения, сколько утешать,
не столько искать понимания, сколько понимать,
не столько искать любви, сколько любить.
Ибо кто отдает – тот получает,
кто забывает себя – вновь себя обретает,
кто прощает – тому прощается,
кто умирает – тот воскресает в Жизни Вечной.Ибо мой Бог – Бог пробелов и полей,
Бог Слова, а не Буквы,
Бог смысла, а не правил, семантики, а не грамматики,
Мой Бог – Бог совершенного вида несовершенного глагола,
Это Бог сочинительной, а не подчинительной связи,
Это Бог "ибо", а не "если – то"…
Мой Бог – это Бог глаголов жизни вечной.
Бог действительного страдательного залога,
Бог настоящего времени,
Бог второго, а не третьего лица.
Мой Бог – не Бог лингвистов и писателей,
Мой Бог – это Бог Авраама и Иакова, Бог Франциска Ассизского и рыбака Франческо, Бог Мартина Бубера и матери Марии, Бог Паскаля и Бонхеффера, Бог Александра Меня и Ежи Попелюшко, Бог Лёвы и Гиты, Иоанна Павла Второго и митрополита Антония, Бог Ксюши и Саши, Бог о. Георгия и брата Роже, Бог Габриадзе и Норштейна, Бог Иры и Гали…
Мой Бог – это наш Бог…И даже проще.
Разве Тебя иного не знаю.
Мой Бог – это Ты, Господи.
Ты же испытал меня и знаешь. Ты знаешь, когда я сажусь и когда встаю; Ты разумеешь помышления мои издали. Иду ли я, отдыхаю ли – Ты окружаешь меня, и все пути мои известны Тебе. Еще нет слова на языке моем, Ты, Господи, уже знаешь его совершенно. Сзади и спереди Ты объемлешь меня и полагаешь на мне руку Твою. Дивно для меня ведение Твое – высоко, не могу постигнуть его! Куда пойду от Духа Твоего, и от лица Твоего куда убегу? Взойду ли на небо – Ты там; сойду ли в преисподнюю – и там Ты. Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря – и там рука Твоя поведет меня, и удержит меня десница Твоя. Скажу ли: "Может быть, тьма скроет меня, и свет вокруг меня сделается ночью"; но и тьма не затмит от Тебя, и ночь светла, как день: как тьма, так и свет. Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей. Славлю Тебя, потому что я дивно устроен. Дивны дела Твои, и душа моя вполне сознает это. Не сокрыты были от Тебя кости мои, когда я созидаем был в тайне, образуем был во глубине утробы. Зародыш мой видели очи Твои; в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было. Как возвышенны для меня помышления Твои, Боже, и как велико число их! Стану ли исчислять их, но они многочисленнее песка; когда я пробуждаюсь, я все еще с Тобою. Испытай меня, Боже, и узнай сердце мое; испытай меня и узнай помышления мои; и зри, не на опасном ли я пути, и направь меня на путь вечный. И дождись меня. Я вернусь. И снова, как в детстве, выйду на белое поле. Выйду к Тебе навстречу из рая-сада, который от Тебя же достался нам в подарок. Где все пустило корни, и многое взошло, а кое-что – Бог даст – даже принесет плоды (Ты ведь дашь, правда?). Где еще многое только обещает быть, но уже сейчас здесь жизнь, и жизнь с избытком. Здесь играли, пили чай и разговаривали. Здесь молчали и всматривались друг в друга. Здесь лежит белая загрунтованная доска, на которой уже просматривается белая птица. И нет в этом саду незначительного, а есть то, что должно прорасти – семена и корни. Отсюда уезжают и сюда возвращаются. И всякий раз Москва благословляет на прощание, а Венеция обнимает при встрече. Словно кто-то готовит эту встречу и развязывает какой-то узел внутри. И каждый раз, распаковывая чемоданы, снова и снова, будто впервые, не обнаруживаешь того главного, что все время вроде бы возишь с собой и все время теряешь. И снова нигде не видно. А ведь точно был. Открываешь молнии, застежки, карманы. Перебираешь вещи, мысли, чувства. Вот уже все полностью разобрано: опыт – тут, а смысла нет. Ты же знаешь помышления мои издали. Где он? Может быть, в ряби на воде канала? В пении птиц? В щебете детских голосов, доносящихся из окон школы Данте Алигьери? В переливчатых позывных скайпа с того конца земли? В звуках клавесина и детской скрипки? В Катиных ирисах в нашем саду, которые тянутся к апрельскому небу? В виноградной лозе? В моих красках и кисточках? В сетях и сапогах у калитки? Или там, в обрезках цветной бумаги и карандашах, разбросанных по белой больничной простыне, в трубочке, соединяющей инфузомат с катетером? В голубизне венецианского неба или в голубых глазах двухлетней девочки из детского дома? В белых ленточках и шершавой ладони незнакомого человека, берущего тебя за руку на Садовом кольце, или в белоснежной улыбке "Ciao, cara!" ближайшего булочника? Как смешно возится человек в своем багаже в поисках смысла, правда? Закрой чемодан и оставь свой опыт, человек. Он больше не нужен, потому что Тебе и оставлю я все это, а сама тихонько выйду за калитку и дождусь, когда по нашей улице пройдет на цыпочках дождик, и пойду вслед за ним, нашим старым венецианским приятелем. Он проведет меня вдоль старых каналов, по мостовым, "по площадям, как слово "прощай", широким и улицам узким, как звук "люблю"", и я узнаю звук Твоего имени. И мы вместе проводим долгое эхо этого звука по Calle Lunga, lunga, lunga, lunga, а потом я сверну в cкверик и, минуя Патриаршие пруды, по переулку дойду по Трехпрудному до Тверской и до Столешникова, я пройду всю Москву по коридорам старых квартир вдоль книжных шкафов, фотографий и портретов, я выйду за город; я пройду по рельсам мимо строек и пыльных предместий, перейду через латгальский холм и через сосновую рощу, и кустики брусники будут щекотать мне пятки, я дойду до подмосковной станции и, оставляя позади шоссе, в разгар лета пересеку заснеженное поле, оставляя позади три сосны и церковь, где меня крестили, – я оглянусь – и буду возвращаться все дальше в нарушение всех законов геометрии, географии и биографии: от Фондамента Нуовы к горизонту, в сторону острова Бурано, на край моря, где вода сливается с небом, куда ведет многоточие свай; я буду, как мой народ, переходить жизнь в обратную сторону – но море не расступится, нам обещано большее: мы пройдем по воде аки по суху. Оно будет качаться, но я не упаду и не утону. Ибо Ангелам Своим заповедаешь обо мне.
Глава последняя
Ты и я
Я записала все, как обещала тебе, а ты дочитала эту книгу до конца. Почти до конца. Сколько успела. Тебе было тяжко, но ты читала. И уходила. Ты тоже.
Галя, Галя… Почему? Зачем?
"Там, в просторах голубиных сколько у меня любимых". Один за другим ушли лучшие и главные. За их спиной было так надежно, и хорошо было оставаться детьми. Теперь первый ряд приходится на нас, которым так сиротливо и страшно взрослеть.
"Ты мне супернужна" – так начинался каждый твой звонок нам в любое время суток. А дальше просьба кому-нибудь помочь. Ты никогда не просила ничего для себя, но просила за каждого, будто за себя. А мы бросались выполнять твою просьбу. Правильно заметил кто-то: получить от тебя просьбу было как получить медаль. И в этом тоже особый твой дар – дать почувствовать каждому себя нужным кому-то еще. Ты умела отдавать все, и даже свою способность дарить ты передавала нам как дар, совершенно при этом сама не замечая, каким бесценным сокровищем делишься.
Всю жизнь ты избегала публичности, но о тебе сразу стали писать:
Галя была человеком, для которого не существовало невозможного. Маленький всепробивающий танк благотворительности. Наш самый известный в стране фонд родился у нее в сердце и у нее на кухне под непрерывный звон телефона. Главные Галины качества – любовь и сострадание. Она не могла пройти мимо чужой боли. Никогда. Она не могла пройти мимо нее одна, и она тут же находила сторонников. Галя обладала необыкновенным умением вовлекать людей – самых обычных, занятых своими обычными делами – в сотворчество добра.
Рядом с Галей делать добро начинали все: соседи по креслу в самолете и концертном зале, и даже соседи по подъезду… Рядом с Галей добрее и деятельнее становились политики, олигархи, бандиты, бабушки, народные артисты, студенты, простые, замотанные своими проблемами офисные работники, – мы вдруг просыпались от равнодушия к чужой жизни и начинали видеть тех, кому сейчас плохо, и старались им помочь. И сами становились лучше.
Иногда это принимало неожиданные обороты. Много лет назад Гале на лечение детей деньги регулярно приносил один очень состоятельный человек, скорее всего, представитель криминального мира. А потом перестал. Оказывается, он начал задумываться о добре и зле, стал буддистом и честным человеком, вот только денег у него не стало…
Главными людьми в Галиной жизни были те, кому сейчас нужна помощь. Она помогала бесконечно. Искала деньги на лечение, редкое лекарство, место в больнице, работу для оставшихся без копейки денег мамочек… В первый раз Галя пришла в больницу в 1989 году после землетрясения в Спитаке – тогда в детскую клиническую больницу привезли пострадавших детей. Она принесла им колготки и увидела, как много не хватает не только армянским детям, но и другим пациентам больницы.
С тех пор она бывала в РДКБ и других больницах бессчетное количество раз и никогда не приходила с пустыми руками. Всегда с полным любви и сострадания сердцем, в котором находилось место для всех. Стены в ее квартире завешаны фотографиями детей – вылечившихся и тех, кого уже нет с нами. Она помнила все имена и каждый вечер молилась за них. Однажды одна маленькая чеченская девочка попросила тетю Галю читать за нее мусульманскую молитву. И православная христианка Галя читала: "ДАЛАДАЛАДИКМАВУ – ДАЛСБОУКБАКМАДУ", – потому что в любви нет разделения на своих и чужих.
Она знала по именам сотни мамочек, и они знали и боготворили ее. Боготворили, но не боялись – звонили и днем и ночью, делились своими маленькими, большими и огромными проблемами и просили помощи. И помощь приходила – хотя бы в том, что Галя всегда терпеливо всех выслушивала и дарила свое сострадание. Однажды я спросила Галю, как разговаривать с мамой, только что потерявшей ребенка? Что можно и нужно говорить ей в это страшное время? Галя ответила, что она ничего не говорит, она просто обнимает и крепко держит.
Галя крепко держала нас всех. А мы крепко держали ее. Отпустить друг друга было очень трудно. Но пришлось. Галя умерла от онкологического заболевания. Как только стал известен диагноз, множество людей недоуменно спрашивали: "Почему это случилось именно с ней?" Как будто помощь онкологическим больным дает персональную защиту от этой участи. Оказалось, что не дает. Оказалось, совсем наоборот.
Галя всю себя без остатка посвятила детям, больным раком. Их боль была ее болью, их страх был ее страхом. Их путь стал ее путем. Она прошла его до конца. Она всегда выбирала тех, кому больнее. И невольно осталась верна этому выбору. Она пошла смертной дорогой тех, кого мы не смогли спасти для этой земной жизни. Как Януш Корчак, она была со своими детьми до последнего дня. Как Христос, которому она молилась в последние дни непрерывно, она приняла страдания умирающих. И как ни мучительна и страшна была эта чаша, она выпила ее до самой последней капли…
Елена Мулярова
Можно просто молчать, но, хотя слова и выходят деревянными, нужно что-то писать, чтобы не потонуть в тоске.
<…> Семья беженцев с Северного Кавказа, в прошлом какие-то шишки, остро нуждалась в теплых вещах. Так получилось, что у Гали тогда были две хорошие шубы. Точнее – одна хорошая, а другая – просто супершуба. И вот, что для Гали было совершенно естественно, решила она отдать одну свою шубу матери этого кавказского семейства. И отдала самую хорошую, ту, что супер. Казалось бы – можно было просто хорошую, лишь бы тепло. Но это ладно. Знаете почему? Вовсе не из принципа какого-то там. Галя сказала: "Ну как же, эта женщина у себя на родине была состоятельной, она привыкла хорошо одеваться, ходить на приемы. А теперь она все потеряла – и я подумала, что ей будет приятно в такой шубе опять ходить… а мне все равно в какой".
Эта история – очень и очень про Галю.
Помочь не просто, а легко, успев подумать не только о самом главном, но и о второстепенном – о чужом самолюбии…
Все, что пишут в эти дни про Галю, – правда, чистая правда, а не дань жанру некролога.
Радость? Да. И Свет, и тепло, и доброта, и неутомимая энергия, и улыбка прекрасная – да. Все это тоже про Галю.
Но для меня очень важным было вот что: Галя была совершенно свободным человеком, внутренне. Она не зависела ни от условностей, ни от мнения других о себе, ни от своего круга, ни от чего вообще. Галя не пыталась быть для всех хорошей, угодить всем – подозреваю, что она никогда не мыслила в этих терминах, ее внутренние цели лежали в иной плоскости, Галя чувствовала иначе и так и жила. Свобода сквозила в Галиной легкой и непосредственной манере. Галин дар был не только в том, что она умела отдавать себя всю, но и в том, что при этом Галя очень легко умела просить. Без экивоков, предисловий и т. д. Легко и просто.
<…>
И еще словечки – все у нее были "гениями" и "красавицами", над чем мы нередко смеялись: "Галь, она по-настоящему красавица или из серии "гений-красавица"?"
"Это такой доктор, ну просто экстрасупермегаклассный!"
"Шикарно!"
<…> Галя совершала огромные дела и создала самый большой благотворительный фонд, но сама Галя была еще больше своих дел и своего фонда.
Впрочем, Галина должность избавляла от долгих объяснений. Когда в больнице отчаявшимся родителям (не дают квоту, врач хамит, нет донорской крови, нужны огромные суммы) мы говорили: "Вот телефон, позвоните Гале Чаликовой – она поможет", – в ответ нередко звучало недоверчивое: "А кто эта Галя? Врач?" – "Нет". – "Она работает в Министерстве здравоохранения?" – "Нет". – "А кто она? Чем она может помочь?" – "Просто Галя. Позвоните. Она у нас… э-э-э-э… координатор… всего!"
Еще когда не было фонда и собирали более скромные суммы, однажды Галя мне про кого-то сказала: "Чтобы это (не помню что – лечение? оборудование?) осуществить – нужно найти миллион рублей срочно". Я восприняла это как синоним "это невозмножно", как шутку. Вечером мы созванивались по другому поводу: "Ань, кстати, ты знаешь, что я нашла миллиончик!"
<…>
Ей звонили всегда и все. Ее два мобильных телефона – один для дел, другой якобы домашний (на самом деле тоже для дел) перекрикивали друг друга с утра до ночи (а ночью Галя иногда умудрялась работать по своей второй специальности – обрабатывала социологические данные!) по всем возможным поводам: врачи (нужно добыть из-за границы редкое лекарство), волонтеры (куда идти, что делать, если; к кому обратиться для), олигархи (куда перевести деньги; а какие гарантии, что они не пойдут на; а точно ли вылечится такой-то, если заплатить), журналисты (расскажите, уточните, как написать лучше о), дети (а когда ты придешь; а знаешь, я вчера; тетя Галя, спасибо за подарок), заплаканные мамы (негде и не на что жить, врачи говорят то-то, нет жизненно важного лекарства, почему таким-то дали денег, а нам нет, а как же так, а почему, а что теперь, а нам сказали), друзья (как дела? приходи в гости; нет ли у тебя знакомого травматолога, гинеколога, иммунолога, в какую больницу лучше ехать на "скорой", если…).
Многие из этих звонков требовали дальнейшего обзвона, связывания одних с другими и третьми. Параллельно Галя отвечала на письма, писала заявки и телеги, составляла письма, чуть прикрывая трубку (трубочку) рукой, шептала: "Валечка, передай мне, пожалуйста, во-о-он ту бумажку" – или просто глазами "мне-тоже-еще-положи-пирога-кусочек-спасибо", в перерывах рассказывала что-то нам, сидящим рядом, едва успевая сказать несколько фраз, а часто и вовсе договаривая их в телефон следующему звонившему. Наверное, многие вспомнят – звонишь Гале, и после гудков возмущенное: "И вообще это подсудное дело! Так и надо им написать! Это Просто Ужас!.. Да, алло, привет, я тут как раз говорю про… кстати, может быть, ты знаешь кого-нибудь, кто мог бы помочь с…"