Мой первый незначительный успех почему-то молниеносно разнесся по школе.
- Поздравляю, ты, оказывается, арифметику здорово знаешь, молодец, - оказал Коля, подойдя ко мне после уроков. - Значит, и все остальное постигнешь.
И не один Коля в тот день поздравлял меня. На душе стало сразу как-то теплее, и я уже перестал считать себя в школе чужим человеком.
После обеда уроков не было. Володя Дбар и Коля Кемулария, оказавшиеся тоже свободными, потащили меня на спортивную площадку.
Ребята играли в волейбол. Я не имел понятия об этой игре, но не хотел показать свою серость и тоже встал на площадку.
Я с таким остервенением бегал и прыгал, что со стороны, вероятно, казалось, что я играю только один. От меня шарахались все игроки, но все же получалось так, что они как-то успевали ударить по злосчастному мячу, а я нет.
- Спокойней, стой на месте, мяч сам к тебе прилетит, - пояснил мне шепотом Коля, стараясь не ущемлять моего самолюбия.
Но я не обращал внимания на увещевания друзей и, войдя в азарт, носился по площадке, а однажды даже перебежал за мячом под сеткой на другую сторону, чем очень обрадовал зрителей.
Игра окончилась для меня совершенно неожиданно. Я кинулся на пролетавший мяч и тут же кубарем полетел на землю, столкнув игравшего в одной команде со мной Гегию.
- Я так и думал, что этот сван сегодня кровь пустит, - сказал Гегия, вставая с земли. - Ведь я же с тобой на одной стороне играю... болван!
Я кинулся на Гегию, но меня окружили и отвели в сторону.
На площадке появилась Ольга Шмафовна. Она кинула на меня суровый взгляд.
- Мы шутили... играли... он не виноват, - пытался оправдать меня Коля.
- Тебя не спрашивают, Кемулария, - обрезала воспитательница.
- Да, шутили, а нос кто разбил? Хорошо шутили... - вмешался Гегия, вытирая кровь.
Воспитательница взяла меня за руку и повела к зданию школы.
В учительской воспитательница рассказала о случившемся учителю грузинского языка Георгию Хонелидзе. Тот с едва заметной улыбкой выслушал ее, изредка поворачивая ко мне голову с непомерно длинным носом, который, казалось, занимал большую часть его лица. Потом он стал долго и нудно говорить о недопустимости ссор и драк. Понурив голову, я терпеливо слушал учителя. Ольга Шмафовна время от времени перебивала Хонелидзе и по-русски что-то говорила ему.
Я признал себя виновным и обещал впредь хорошо себя вести. Меня отпустили. Володя и Коля ждали меня около двери. Узнав, что меня не оставили без обеда, они успокоились.
По пути в умывальную мы принялись обсуждать происшествие. Мои новые приятели стали уверять меня, что связываться с Гегией не следует ни в коем случае.
- Теперь все знают, что ты не боишься его, - говорил Коля, - поэтому Гегия при всяком удобном случае будет на тебя жаловаться. Я его хорошо знаю. Он такой противный, но ничего поделать нельзя. Придется терпеть.
Я не соглашался с ним, считая, что Гегию непременно надо побить. Володя был со мной согласен, только уверял, что самим начинать с ним драку не следует, а надо побить его тогда, когда он первый полезет.
После долгих обсуждений мы пришли к выводу, что драться все же с Гегией не стоит, но и мириться с ним тоже не будем.
С непривычки игра в волейбол меня сильно утомила, и я с удовольствием растянулся на своей койке и уснул. Однако долго отдыхать не пришлось. В шесть часов раздался звонок, и мы снова пошли по своим классам для вечерней самоподготовки.
Самоподготовкой мы занимались в классах. Вместо преподавателя с нами были воспитатели. Они наблюдали за порядком и помогали в случае необходимости.
- Иосселиани, - обратилась ко мне Ольга Шмафовна, как только вошла в класс, - ты будешь заниматься со мной за столом.
Кто-то прыснул от смеха.
- Джих, в чем дело? Что тут смешного? - сердито произнесла воспитательница.
- Ничего, Ольга Шмафовна, я просто так, - едва сдерживая смех, произнес Джих, - Иосселиани такой большой, что мог бы и без вашей помощи заниматься.
- Ты тоже большой, однако учишься плохо. Сегодня двойку получил. Садись тоже ко мне и делай примеры.
Таким образом, я и Джих оказались за одной партой. Джих получил арифметические задачи, а я стал заниматься с воспитательницей русским языком. К концу самоподготовки я уже знал десятка два русских слов и принялся записывать их в тетрадку.
Неожиданно Джих сунул мне бумажку с примерами по арифметике и шепнул: "Помоги!"
Ольга Шмафовна в этот момент занялась с каким-то учеником в другом конце класса, но я не забыл обид, которые мне нанес Джих, и швырнул бумажку обратно. Ольга Шмафовна заметила это и спросила:
- В чем дело, Иосселиани?
Я промолчал.
Воспитательница подняла упавшую на пол бумажку, развернула ее. Все стало ясно.
- Вы видите, ребята, - обратилась она к классу, - Джих просит помощи у Иосселиани. Как же не стыдно ему было смеяться над беспомощностью Ярослава в русском языке?
- Ну что же, - спокойно отозвался Джих, - посмеялся, что же здесь плохого. А вот Иосселиани отказался помочь товарищу - это плохо. Очень плохо!
- Ребята, как вы думаете, кто прав? Иосселиани или Джих? - Ольга Шмафовна окинула пристальным взглядом класс, как бы стараясь прочесть на лицах учеников их отношение к этому маленькому событию.
Все молчали.
- Кто хочет высказаться? Никто? - прохаживаясь по классу, спрашивала Ольга Шмафовна. - Ну, тогда пусть первым скажет староста.
Гегия встал и решительно сказал:
- Конечно, виноват Иосселиани. Товарищу всегда надо помочь.
- Ну, а Джих прав? Как по-твоему? - опять обратилась к Гегии воспитательница.
- Джих тоже не прав, надо знать, у кого помощи просить...
- А я думаю, - воскликнула Тамара Пилия, - я считаю, что Иосселиани прав. Подсказывать не нужно. Джих поступил нехорошо. Он сначала поиздевался, а потом обратился за помощью. Стыдно так!
В классе зашумели. Кое-кто поддерживал Тамару, но были и сторонники Гегии.
Ольга Шмафовна остановила разгоревшиеся страсти, и я с интересом ждал, что же скажет она.
Володя перевел ее слова, и я убедился, что мой поступок действительно правилен, хотя в ту минуту я думал только о том, что помощь у меня просит ненавистный Джих.
Коллектив отвечает
Все же учение давалось мне с трудом. В Ажаре преподавание велось на грузинском языке, на котором я кое-как говорил. Для второго же класса русской школы моя подготовка была слишком низкой.
Однако упорные и настойчивые занятия давали свои плоды. Постепенно я начал понимать и изъясняться на русском языке. С Володей Дбар мы просиживали над учебниками целые вечера.
Наговорившись вдоволь по-русски, мы шли спать обычно в хорошем расположении духа, весьма довольные собой. Но на следующий же день мы убеждались, что наши успехи не столь уж велики.
Грузинская, абхазская и сванская речь не различает мужского, женского и среднего рода. Это обстоятельство меня совершенно сбивало с толку.
В определении рода в младших классах путались почти все, кроме, конечно, русских детей, которых было очень мало и которые были приходящими. Разговорной практики поэтому было мало. Абхазцы, мингрельцы и аджарцы подобно мне заменяли женский род мужским или наоборот, а средний обычно и вовсе не признавали. Но я почему-то не признавал и женского рода. Скоро мне присвоили прозвище "Мужской род". Сначала я смертельно обижался на него. Но постепенно смирился и беззлобно начал откликаться на свою нелепую кличку.
Первый "неуд" я получил именно по русскому языку.
- Письменную работу ты сделал неудовлетворительно, - сокрушенно оказала Дагмара Даниловна, вручая мне тетрадку, - но я уверена, что ты скоро все исправишь.
Весь класс, казалось, переживал за меня, когда я, опустив голову, возвращался к своему месту с тетрадкой в руке.
- Ничего, - первым обратился ко мне Володя, - мы скоро все исправим. Мне тоже тройку поставили, видишь, с четырьмя минусами. Это похоже на двойку.
Едва дождавшись конца урока, Джих не преминул поиздеваться надо мной.
- Давайте поздравим свана с "неудом", - обратился он к классу. - Повторяйте за мной: "Поздравляем Мужской род с неудом".
Несколько ребят хором вторили Джиху.
Я выскочил из класса. Терпению моему приходил конец. Я решил кровью смыть оскорбление. Однако прежде чем осуществить свое намерение, решил посоветоваться со своими маленькими земляками.
Сеит и Бидзина тоже успели нахватать "неудов", но в классе над ними никто не смеялся. Оба они были моложе меня и любое горе быстро забывали. Тем не менее они поддержали меня и посоветовали поколотить Джиха.
- О чем тут совещаются сваны? - услышали мы вдруг всегда веселый голос Коли Кемуларии. - Наверное, кого-нибудь убить собираются...
Коле и в голову не приходило, что он почти не ошибся, бросив несколько шуточных слов. Когда мы ему объяснили, о чем советовались, он сразу же посуровел и сказал:
- Я думаю, что бить не надо. Надо сказать Архипу и Ипполиту. Я им сам скажу.
- Не надо говорить! - в один голос возразили мы все втроем. - Это будет жалоба.
Коля, не дослушав наши доводы, быстрыми шагами удалился в сторону коридора, где были классы старших школьников.
Я начал готовиться к осуществлению своего намерения.
Трехэтажный дом бывшего приюта, в котором помещался наш интернат, был расположен на полпути между Новой и Старой Гаграми. Рядом с домом начиналось ущелье Цихерва, поросшее каштанами, инжиром и разнообразным кустарником.
Я нашел в кустах укромное местечко, в котором рассчитывал отсидеться после нападения на Джиха. С темнотой же я был намерен пробраться в Старую Гагру и спрятаться в трюме одного из постоянно курсировавших вдоль берега пароходов.
Моя ненависть к Джиху не приняла бы таких уродливых форм, если бы я не был жертвой, казалось бы, хорошего обычая - никогда не ябедничать на товарищей. И до поступления в школу я никогда не жаловался взрослым на обидевших меня мальчиков. Отец предпочитал увидеть меня с разбитым в драке носом, нежели услышать от меня жалобу на товарища по играм.
Пожалуйся я своевременно на Джиха и Гегию классной руководительнице или секретарю комсомольской ячейки, насмешки были бы давно прекращены и во мне не выросла бы такая пожиравшая меня ненависть.
Теперь я был полон только задуманной местью. Я был настолько погружен в свои мысли, что, подходя к интернату, со всего размаху уткнулся в кого-то, идущего мне навстречу,
- Рас шоби? - услышал я грузинские слова. Голос показался мне знакомым. Оказалось, что навстречу мне шел Архип Лабахуа.
- Ах, это ты, - узнал меня Архип. - Что ты мчишься, как ишак, которому подпалили хвост? Погоди, мне что-то не нравится твой вид, - сказал он, подведя меня к окну и вглядываясь в мое мрачное лицо. - Теперь я понимаю, почему сванов считают разбойниками, - пошутил он. - А это что? - вздрогнул он, приметив подобранный мной около сарая ломик, от которого я не знал, как избавиться.
- Так, гвоздь хотел вбить, - невразумительно пробормотал я.
- Какой гвоздь? - недоверчиво переопросил Архип. - Разве гвозди этим вбивают?
Он отобрал ломик и потащил меня с собой в спальню старшеклассников.
По дороге он выпытал у меня причину моего подавленного состояния. Ни словом не обмолвившись о намерении побить Джиха, я признался, что получил первый "неуд".
- Товарищи, наш маленький сван получил "неуд", - начал Лабахуа, входя в спальню старшеклассников. - Надо ему помочь.
Комсомольцы участливо расспрашивали меня. Тронутый этим, я охотно рассказал, что слово "меч" оказалось у меня женского рода.
- А как же иначе? - удивился семиклассник Катафей. Ему было около двадцати лет, он отпускал усы и никак не походил на школьника. Родом откуда-то с Бзыби, почти из такого же глухого места, как мое Лахири, Катафей, подобно мне, упорно не ладил с русским языком. - Не понимаю, - пожал он плечами, - за что "неуд"? Почему "мечь" - он, когда она пишется с мягким знаком?
Архип долго не мог растолковать упрямому парню, в чем заключаются его и моя ошибки.
- А в общем ты не расстраивайся, - повернулся ко мне Архип, - седьмой класс берет тебя на буксир. Согласны, товарищи? - обратился он к окружавшим нас комсомольцам.
- А что такое "буксир"? - подозрительно спросил я.
Предложение Лабахуа мне не понравилось. Второклассники называли меня не иначе, как Мужской род. Очень мне надо было, чтобы теперь в седьмом меня прозвали еще и Буксиром.
Архип разъяснил мне, что буксиром называется пароход, который тащит за собой на канате другое судно. По обиженному выражению моего лица он решил, что сравнение мне не по душе, и поспешил успокоить меня:
- Завтра начнем заниматься. И чтением и правописанием. Не будь я Архип Лабахуа, если через две недели ты не будешь лучшим учеником! Слово седьмого класса. Правда, товарищи?
- Правда, - подтвердили семиклассники.
Я пробыл у комсомольцев довольно долго и, уходя от них, забыл о недавних своих намерениях.
Едва я вошел на следующее утро в класс, как Джих снова поднял меня на смех.
- Обратите внимание, ребята, - начал он, подойдя ко мне и размахивая руками перед самым моим носом. - Сван после "неуда" перешел в седьмой класс.
Кровь бросилась мне в голову, неожиданная спазма сжала горло. Не помня себя от злобы, я со всего размаха ударил Джиха. Удар пришелся по лицу и был настолько силен, что тот зашатался и упал. Рыжий Гегия бросился на выручку, но в ту же минуту оказался на полу. Школьники встревоженно окружили нас.
Джих вытер выступившую из носа кровь и грозно сказал, чтобы никто не смел и звука проронить о том, что произошло. Взгляд его остановился на двух мальчуганах, непонятно почему обожавших грубого и мстительного подростка.
- А ну-ка, отлупите за меня этого проклятого свана, - небрежно оказал Джих.
Я отскочил в угол, и что-то в моем лице заставило мальчиков шарахнуться от меня.
- Трусы! - сердито закричал Джих и дал подножку старшему мальчугану, вислоухому Канделаки.
Не раздумывая, я бросился к Джиху и снова ударил его по голове.
Только появление преподавательницы прекратило драку.
Я знал, что Джих и Гегия не только сильнее, но и хитрее всех в классе. Но не предполагал, что они настолько коварны.
Достаточно было Дагмаре Даниловне войти в класс, как дети немедленно отпрянули, а Джих и Гегия приняли такой вид, точно они самые кроткие мальчуганы на свете.
Один я в разорванной рубашке, со всклокоченными волосами и исцарапанным бледным лицом выглядел типичным драчуном и забиякой. Притворяться я не умел. Я считал себя правым и был настолько озлоблен, что ухитрился еще раз и притом на глазах учительницы стукнуть своего противника.
Джих смиренно принял удар и елейным голосом сказал учительнице:
- Этот сван совершенно взбесился. Он лезет на всех с кулаками. Посмотрите, что он сделал с моим носом.
Мой друг Володя Дбар и решительная Тамара Пилия, как нарочно, оказались больными, а остальные дети снова струсили перед первыми силачами и подтвердили мою виновность.
- Учишься хуже всех, а дерешься... - укоризненно сказала Дагмара Даниловна. Она не договорила "больше всех", но мне и без того было понятно, что она хочет сказать.
Я знал, что драка в интернате считается большим преступлением.
"Выгонят", - решил я и подумал о том, что скажет отец, когда узнает, что его Яро с позором выгнали из школы. Стыд охватил меня. "Нет, не вернусь домой. Ни за что!" Я вспомнил о плане, который выносил, когда замыслил побить Джиха.
"А что, если убежать из интерната? И уехать куда-нибудь на пароходе?"
Не помню, как прошел урок. На перемене я побежал к Коле Кемуларии и все ему рассказал. Коля задумался. После долгой паузы он решительно сказал:
- Ты сделал плохо, очень плохо, но ничего, не бойся. Джиха и Гегию уже все знают.
Это не успокоило меня. Чем больше я думал о происшедшем, тем больше расстраивался и ругал себя за несдержанность. Меня все винили, хотя и относились ко мне снисходительно и сочувственно. Это обстоятельство меня еще больше огорчало.
Когда ребята строились на обед, я забрался в какой-то темный закоулок и выждал, пока не замерли на лестнице дружные шаги ребят.
Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким и несчастным. Меня никто не видел, и я сразу же забыл о том, что еще недавно считал себя взрослым мужчиной, и залился слезами.
Таким и обнаружил меня Архип Лабахуа. Он, видимо, повсюду искал меня.
- Что же ты обедать не пошел? - спросил он, делая вид, что не замечает моих слез.
- Н-не х-очу я ник-какого обеда, - сквозь слезы пробормотал я и снова безудержно зарыдал.
- А мы думали, что ты настоящий герой, - ласково обнял меня Архип. От второклассников он уже знал о драке. - Эх, ты, один избил двух здоровенных дармоедов, а сам плачешь, как девчонка. Нечего хныкать. Пойдем обедать.
Я долго отказывался, но Архип настаивал на своем. У старшеклассников был свой уголок в столовой, и я был несказанно горд, что пью чай вместе с ними. И за чаем, ободренный товарищами, я доверчиво рассказал не только о сегодняшней драке, но и о том, что предшествовало ей в течение этих нескольких мучительных для меня недель.
- Мы обсудим этот вопрос, - выслушав меня, сказал Архип. - Верно, товарищи?
- Надо написать родителям этих безобразников, - предложил Ипполит.
- Обещай нам, - продолжал Архип, - что ты никогда не будешь ни с кем драться. А если тебя кто и обидит, то скажи кому-нибудь из нас. Мы всегда сумеем за тебя заступиться. Обещаешь?
Я кивнул головой.
- Верю, - сказал Архип. - Сваны всегда держат слово.
На следующий день меня вызвали к директору. У дверей кабинета мне встретился Архип.
- Расскажи Николаю Николаевичу всю правду. Скажи и в чем ты не прав. Скажешь? - испытующе спросил он.
- Скажу, - не сразу согласился я.
Архип прошел в кабинет. Через несколько минут дверь приоткрылась.
Я нерешительно вошел и настолько растерялся, что даже не поздоровался. Несмотря на смущение, я сразу же заметил, что у стены, не зная, куда девать руки, стоит Джих.
- Ну-с, милостивые государи, вы что же решили, что у нас здесь ринг? И так далее? И тому подобное? - сурово нахмурив брови, начал директор.
"А что такое ринг?" - чуть не спросил я, но вовремя остановился.
- Или цирк? Или кабак? Или... - продолжал Николай Николаевич.
Все эти слова были мне непонятны - ни цирка, ни кабака я не видел ни разу в жизни.
- Допустим... Именно допустим, - продолжал директор, - что вы поспорили. Но почему надо разбивать носы в кровь? Или ставить такие вот синяки? - указал он на огромный с желтой каймой синяк под моим правым глазом.
Заработал я его в общей потасовке, хотя и не помнил от кого.
Джих молчал и только расстроенно шмыгал носом. Я тоже молчал.
Но Николай Николаевич и не думал шутить. Ни моих объяснений, ни Джиха он не стал слушать.
- Ступайте в класс. Урок начался, - сердито сказал он в заключение.