- Кто пишет? Буржуазная печать. А мы с вами люди военные, нам надо исходить из реальных факторов. Лодки продолжают топить транспорты. И надо с этим считаться... Экипаж разделите на три части, чтобы при потере одной из них, две остальные могли выполнить задачу. Каждая часть должна быть размещена на отдельном транспорте. Такая предосторожность необходима...
Первая мировая война показала, какую громадную опасность представляют для островной державы, какой является Англия, действия подводных лодок. В течение почти всей войны (за исключением ее первого года) основные морские силы Англии, Франции, Канады и других воюющих держав были заняты борьбой с германскими подводными лодками. Немецкие подводные лодки парализовали Англию. Против них странами Антанты было брошено все: мины, боны, сети гидроакустика, глубинные бомбы, суда-ловушки, надводные суда почти всех классов, подводные лодки-истребители, воздушные силы и многое другое. Но боролись они с переменным успехом.
С первых же дней второй мировой войны подводные лодки действовали почти во всех морях западного полушария. В "битве за Атлантику" вновь встал вопрос: кто кого? Многочисленный английский флот, плохо подготовленный для борьбы с подводным оружием, оказался неспособным к успешному противодействию подводной опасности. Англия стала спешно закупать всякого рода суда противолодочной обороны. Так, она купила у американцев пятьдесят старых миноносцев, уплатив за это... своими колониальными владениями в районе Карибского моря.
До вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз победа в "битве за Атлантику" была на стороне, в сущности, небольшого немецкого подводного флота.
Разумеется, с увеличением количества потопленных английских судов росли и потери немецких подводных лодок. Но они относительно легко восполнялись германской промышленностью до тех пор, пока в 1943 году после поражения под Сталинградом и Курском; военная машина Гитлера не затрещала. Военное производство фашистской Германии пошло вниз.
Не бомбежки германских заводов американской и английской авиацией, о чем много шумела англо-американская пропаганда, а недостаток кадров после огромных потерь на Восточном фронте, нехватка сырья, также поглощаемого борьбой с Советской Армией, - вот что заставило гитлеровскую Германию несколько сократить выпуск подводных лодок уже в 1943–1944 годах. Кстати заметим, что и сама-то теория "сокрушения" Германии с воздуха была поводом для дальнейшего саботажа открытия второго фронта в Европе и средством давления на лидеров германской тяжелой индустрии. По признанию самих американцев, ударами с воздуха они не преследовали серьезной борьбы против германского военно-промышленного потенциала. Эти удары обрушивались главным образом на мирное население городов и лишь на те отрасли промышленности, которые конкурировали с американскими заводами. Реальный военный эффект от операций был, в сущности, незначительным. И вот в этих условиях англо-американская пресса умудрилась превозносить победы, якобы одержанные военными флотами союзников над подводными лодками немцев, стараясь одновременно всячески умалить действительную причину поражения гитлеровцев на атлантическом театре - победу советского оружия. Таким образом, количество немецких подводных лодок, действующих на море, фактически сократилось, но никакой деморализации от ужасных стратегических бомбардировок подводники не испытывали. Они топили транспорты и боевые корабли своих западных противников, хотя и в меньшем количестве, но с прежней интенсивностью и успехом.
К берегам Англии
Темной ночью маленький буксир доставил нас на транспорт "Джон Карвер". На палубе нас встретили специально назначенные для этого американские матросы - долговязый Джон Бурна и приземистый, слегка сутулый Чарли Лик. Они показали места, отведенные подводникам. Матросы и старшины были размещены в носовом трюме, который за несколько дней до этого наши хозяйственники специально оборудовали под временный кубрик. Офицерам были отведены каюты на втором и третьем деках надстройки.
Я спустился в импровизированный кубрик по узкому и предельно неудобному трапику одним из первых. В нашем эшелоне, кроме одной трети команды подводной лодки, были части экипажа миноносца и линкора. Всех их надо было распределить в огромном, тускло освещенном трюме.
Весь левый борт заняли моряки с линейного корабля, по правому - разместились матросы миноносца и подводники. В центре трюма вокруг двух длинных столов оставалось много свободного места.
Оглядевшись, Свиридов воскликнул:
- Здесь мы организуем танцы!
- Быстро ложиться спать! - сухо перебил я. - Время позднее, экипаж транспорта должен отдохнуть! Мы мешаем.
Джон Бурна и Чарли Лик со всеми знакомились, старались о чем-то заговорить, ловко лавируя своим весьма скудным запасом знаний русских слов. Нашим морякам, впервые видевшим живых американцев, тоже было небезынтересно пожать им руку, поговорить.
Я долго и терпеливо ждал, пока американцы наговорятся и дадут угомониться матросам, но, убедившись в том, что они запросто могут проболтать до утра, попросил их уйти.
Когда я вышел на верхнюю палубу, на востоке уже забрезжил рассвет. Короткая полярная ночь кончилась.
- Доброе утро, мистер! Говорите ли вы по-английски? - ко мне подошел низкорослый круглоголовый лейтенант американского флота. - Меня зовут Уильям Одд.
Я назвал свое имя. Мы познакомились.
- Я укажу вам вашу каюту. Я дежурю по кораблю, и моя обязанность принять дорогих гостей. И... сразу хочу вам сказать, что капитан просил, чтобы ваши люди не мешали команде на верхней палубе.
- Я уже приказал своим людям. Будем соблюдать дисциплину неукоснительно.
- О-о-о, очень приятно, - лейтенант говорил нараспев, необычно для американцев.
- Вас разбудить, когда суда начнут выходить в море? - лейтенант указал в сторону многочисленных "Либерти", словно гранитными утесами окружавших со всех сторон "Джон Карвер".
- Сколько транспортов будет в конвое, не знаете, мистер лейтенант?
- Более сорока. Кажется, сорок один. Так капитан Мейер сказал вечером.
- И все они однотипные? Класса "Либерти"?
- Все типа "Либерти", американской постройки...
Мы поднялись на второй дек, где под самым капитанским мостиком располагалась каюта, отведенная мне и капитан-лейтенанту Виктору Паластрову.
- Вот здесь ваша каюта. Ваш товарищ уже спит. Он, наверно, очень устал.
"Кадеты", - прочел я над дверью каюты.
- Это нас будете так именовать?
- Теперь будем вас, - лейтенант понял шутку, - а раньше в этой каюте жили практиканты-кадеты. Но война... Я тоже хотел быть учителем, а... теперь воюю...
- Благодарю вас, лейтенант! - Я открыл дверь каюты.
- Вы не сказали, мистер командер, разбудить вас?
- Не беспокойтесь, я сам проснусь.
В каюте были две койки, расположенные одна над другой. На верхней спал капитан-лейтенант Паластров. Лежал он в неудобном положении и слегка храпел.
- Перестань храпеть! - растолкал я товарища. - На тебя уж дежурный по кораблю жалуется...
- Да ну его к свиньям! Все время ходит около двери...
Паластров повернулся на бок и сейчас же снова заснул.
Нас разбудил энергичный стук в дверь. Это был Петр Каркоцкий, назначенный мною старшиной кубрика.
- Уже восемь часов, - воскликнул я, глянув на часы. - Слушаю вас, старшина.
- Извините, пожалуйста, товарищ капитан третьего ранга, но... не знаю, как быть, - мялся парторг. - Американцы требуют рабочих на камбуз. Кого назначить? Языка никто не знает...
- Назначайте подряд по списку, - -ответил я. - Будут объясняться жестами.
- Разрешите еще один вопрос, товарищ капитан третьего ранга?
- Хоть сто, - широко развел я руки. - Теперь мы с вами пассажиры. Времени у нас много.
- Мы идем по Кольскому заливу, очень красиво кругом. Ребята хотят посмотреть... Разрешите понемножку выпускать на верхнюю палубу.
- Хм, только каждого предупреждайте, чтобы не мешали в управлении кораблем. Мы - военные люди, и нехорошо, если гражданские моряки будут иметь к нам претензии, понятно?
- Так точно. Все будет в порядке! - Старшина ушел.
Я слишком хорошо знал Каркоцкого, чтобы обмануться в его "дипломатических ухищрениях". Его заставило обратиться ко мне не затруднение с выделением матросов на камбуз, а именно желание получить разрешение выпускать людей на верхнюю палубу. Каждому матросу, старшине и офицеру, конечно, хотелось взглянуть на берега родной земли.
Мы с Паластровым оделись и вслед за старшиной вышли из каюты.
Транспорты выходили в море с небольшими интервалами. Ни начала и ни конца колонны не было видно. Мы облюбовали правое открытое крыло дека, откуда можно было наблюдать за Кольским заливом, по обе стороны которого высились мрачные скалистые берега. Кое-где виднелись поселения, состоящие всего лишь из нескольких деревянных домишек, приютившихся в редких ложбинах между скалами.
- Да-а, природа здесь суровая, - проговорил я, ia отрываясь от бинокля.
Капитан-лейтенант отозвался целой лекцией:
- Северный театр, конечно, не... Черное море! Здесь кругом камень, остуженный холодными ветрами. К скалам лепятся мох да лишайник. Нет даже кустарников выше роста человека. А в море на подводной лодке не сладко: ветры поднимают волну иногда такой вышины, что Кавказские горы покажутся лишь приятной игрушкой... Лодка все время окатывается ледяной водой. Вода через люк центрального поста проникает внутрь корабля. Кажется, нигде нет спасения от холода, сырости и болтанки... И все-таки служба здесь интересна.
Паластров был назначен штурманом нашего будущего дивизиона. Он давно уже плавал на Баренцевом, Карском и Норвежском морях и обладал большим опытом кораблевождения. Неудивительно, что он успел полюбить Север.
- А полярный день! Это чудо природы! - Паластров словно агитировал меня за Север. - Круглые сутки в течение всего месяца над головой кружит солнце. Погода безоблачная, тихая. В такие дни. человека охватывает какое-то особое, приподнятое настроение. Морозец и свежесть моря бодрят, вливают новые силы.
- Ты так убедительно говоришь, что взаправду можно влюбиться в этот край...
- Нельзя не влюбиться! - решительно подтвердил Паластров.
В тот момент я был очень далек от того, чтобы хотя бы частично разделять мнение моего собеседника, но последующие годы службы на Северном флоте убедили меня в правоте его слов.
Не только я, но и все остальные подводники, прибывшие со мной с "курортного флота", как шутливо называли моряки Черноморский флот, привыкли к суровому морю Баренца и полюбили его буйную стихию и широкие просторы.
Нас начала покачивать пологая и довольно мощная океанская волна, хотя сила ветра от норд-оста едва достигала трех баллов.
- Здесь так бывает часто, - пояснил Паластров. - Ветер хотя и небольшой, а волна свое достоинство сохраняет...
Прикрывая наш выход из базы, широко развернулись боевые силы нашего Северного флота. Весь горизонт опоясывали боевые корабли, маневрировавшие на небольших расстояниях между собой. В воздухе летали многочисленные истребители.
Я никогда не видел такого скопления военно-морских кораблей, транспортов и авиации. Казалось, все море было густо заставлено кораблями, а на небе едва хватало места, чтобы не сталкивались между собой самолеты.
- Всегда так, - объяснял мне капитан-лейтенант, - когда союзники выходят или входят в базу, наши создают такое прикрытие, что фашисты ни разу еще не посмели на них напасть. - И он указал на неуклюжие "Либерти", ползавшие в разных направлениях.
Потребовалось более четырех часов, прежде чем конвой был готов начать движение по маршруту. Транспорты выстроились в восемь колонн с интервалом по полмили. В каждой колонне следовали в одной миле один за другим по пять-шесть "Либерти". Центральное положение в конвое занимал крейсер противовоздушной обороны, сопровождаемый двумя эскортными авианосцами, с которых то и дело поднимались в воздух и садились обратно самолеты воздушного прикрытия.
"Джоном Карвером" командовал Мейер, американец немецкого происхождения. Чтобы познакомиться с ним и договориться по некоторым неясным вопросам, связанным с нашим пребыванием на транспорте, Паластров и я поднялись на мостик.
- Очень приятно иметь на борту подводника, - Мейер протянул мне сухую, костлявую руку, изобразив на тонких губах что-то похожее на улыбку. - Теперь мы с вами вместе будем подвергаться подводной опасности.
- Только сейчас на борту вашего "Либерти" я читал, мистер капитан, журнал "Лайф". Там пишут, что немецкие подводные лодки уже не опасны, - возразил я.
- Правильно! Для журнала не опасны. - Слова Мейер а рассмешили американских моряков, стоящих на мостике. Они придвинулись к нам. - Этот "Лайф", знаете, как называют?
- Нет.
- "Эх, и лайф! Лучше бы смерть". Все на мостике снова рассмеялись.
- "Лайф" пишет, а немецкие лодки воюют, - вставил высокий американец, посасывавший длинную, словно по росту подобранную трубку.
- Ваши немецкие коллеги воюют так, что даже вот такое охранение, - Мейер обвел рукой круг, - им нипочем... топят нас - и все...
- Да, для хороших подводников, конечно, охранение только помеха, - согласился я. - Но журнал пишет, что немецкие подводники деморализованы и... плохо воюют...
- Журнал сам деморализован! - перебил капитан снова, поджав свои бескровные губы. - Немцы чувствуют себя хорошо...
С Мейером мы быстро договорились по всем вопросам. Он разрешил матросам и старшинам небольшими группами выходить на верхнюю палубу, пользоваться санитарными узлами наравне с экипажем "Джона Карвера", провести экскурсии по кораблю, организовать вечер самодеятельности. Но когда вопрос коснулся транслирования в кубрике последних известий из Москвы, возникли затруднения.
- Зачем матросу политика? - с заметной неприязнью говорил капитан. - Молодому человеку нужны музыка, танцы, девушки, вино. Музыку мы транслируем, танцевать разрешаем, а вино и девушек они найдут в Англии.
- Простите, у нас другие порядки, - продолжал я настаивать, не обращая внимания на усмешки американских моряков.
- Мистер командер, я не могу разрешить транслировать московскую станцию, - решительно заявил Мейер. - Вы лично, если хотите, можете слушать через офицерский приемник в штурманской рубке. И то... я бы на вашем месте не тратил на это времени. А матросы... давно известно: чем матросы меньше знают, тем лучше для них и для дела. Я бы развлекал их как-нибудь иначе.
Мне пришлось удовлетвориться возможностью самому прослушивать сводки Совинформбюро и рассказывать о них матросам и старшинам.
Имея общую скорость в девять узлов, конвой держал курс на остров Медвежий, с тем чтобы - на его траверзе повернуть на запад и обойти с севера норвежское побережье, оккупированное фашистскими войсками.
К вечеру четвертого дня конвой подходил к району этого каменного острова, одиноко брошенного в Северном Ледовитом океане на полпути между материком и архипелагом Шпицберген.
После очередной беседы с матросами и старшинами мы с Паластровым вышли из кубрика и направились к себе в каюту. На палубе нас догнал Свиридов.
У матроса был озабоченный и словно бы виноватый вид.
- Товарищ капитан третьего ранга, - Свиридов понизил тон до шепота, - эти... вот тот...
- Кто?
- Джон Бурна... все время агитирует наших матросов ехать в Америку. Говорит, там чуть ли не рай, а у нас плохо. Говорит, он сам тоже чех, Иваном его звали, а теперь Джон...
- Так чем же Джон лучше Ивана?
Неожиданный вопрос заставил Свиридова на момент растеряться. Мое шутливое отношение к очень важному, как он полагал, сообщению сбило его с толку.
- Он оскорбляет нас, товарищ капитан третьего ранга.
- А вы отвечайте тем же.
- Чем? - Свиридов вопросительно взглянул сперва на меня, а затем на капитан-лейтенанта.
- Доказывайте, что у нас лучше, - подхватил Паластров, - и агитируйте его ехать к нам.
- Такого гада к нам нельзя, товарищ капитан-лейтенант. У него нет родины! - возразил матрос.
- Вот вы ему так и говорите, - вставил я. - Люди, которые изменяют родине и уезжают в чужие страны только потому, что сегодня там картошка стоит на две копейки дешевле, - изменники и гады. Он тогда поймет, что вы его тоже считаете гадом.
- Мы ему без намека... прямо так говорим... что он гад, изменник, предатель и... еще крепче... говорим кое-что, но... он не оскорбляется. Вот если бы вы разрешили...
- Что я должен разрешить?
- Бока немножко... помять.
- Вы с ума сошли? - я разозлился. - Вы, комсорг, говорите тàкие вещи?
- Мы ему за дело. Он иногда про фашистов говорит, что вроде они не такие уж плохие, даже хвалит их немножко. Другие американцы тоже на них иногда возмущаются. Они только вдвоем такие... Ведь таких людей только кулаками можно образумить.
- Кто второй?
- Вот Бурна и тот... его Друг, Чарли! Но тот поменьше болтает. Тот по-русски не говорит, а этот знает язык.
- Неужели в кубрике у вас происходят такие дебаты? - удивился Паластров.
- Не-ет, в кубрике бы ему... Он в кубрике не посмеет, на камбузе: вот как назначат рабочим по камбузу какого-нибудь матроса, Бурна сразу к нему и...
- А Бурна кок, что ли, почему он на камбузе?
- Не поймешь, кто он такой, только он все время там. Да он вообще везде... Работы, что ли, у него нет, не поймешь!
- Мистер командер! - услышал я в отдалении голос капитана. - Остров Медвежий. Хотите посмотреть? К вашим услугам! - наклонившись через планшир мостика, Мейер указывал вдаль.
Оставив Свиридова на палубе, мы поднялись на мостик.
В бинокль я увидел пологие очертания необитаемого островка, почти сплошь покрытого белым одеялом оледеневшего снега.
Установленный на большой тумбе перед капитаном приемопередатчик ультракоротковолновой связи вдруг захрипел и невнятным шипящим голосом передал какое-то распоряжение.
- Сейчас конвой будет делать поворот, - пояснил нам Мейер, привычное, ухо которого, видимо, легко разбирало приказания начальника конвоя.
- Откуда идут команды? - машинально спросил я. - Где старший начальник?
- Начальник конвоя...
Мейер не успел договорить. Два взрыва заставили всех на мостике, содрогнуться. Мы растерянно оглянулись. В третьей колонне влево и позади от нас транспорт с оторванной кормой погружался в воду, высоко подняв форштевень.
Охранение прозевало. Подводные лодки фашистов проникли в конвой и атаковали его. Приемопередатчик взволнованным голосом, повторяя по нескольку раз, передавал приказание:
- "Боевая тревога! Подводные лодки, подводные лодки! Транспортам самостоятельно атаковать перископы артиллерией! Ударным группам кораблей преследовать и уничтожать подводные лодки!"
Колокола громкого боя одновременно со взрывом неприятельских торпед начали звенеть во всех уголках "Джона Карвера".
Артиллеристы транспортов подбежали к орудиям и тут же открыли огонь. Но перепуганным морякам повсюду мерещились перископы, и неудивительно, что огонь не причинил подводным лодкам вреда.