Игнатий Николаевич Потапенко:
В одном из писем своих, не помню - кому, А. П., говоря о распределении ролей в "Чайке", сообщает, что Чайку, то есть Нищ- Заречную, будет играть толстая комическая актриса Левкеева. Конечно, это была заведомая шутка. Но в дальнейшем, когда начали искать роль для бенефициантки, стали в тупик. Бенефициантке в пьесе нечего было делать. Упоминаемая в одном из писем Суворину моя мысль - отдать ей роль жены управляющего, конечно, не принадлежала к удачным, но это была единственная возможность так или иначе ввести ее в пьесу и, как это водилось, дать публике возможность встретить ее аплодисментами.
Цель - прямо-таки святотатственная, когда речь идет о таком произведении, как "Чайка", но это все-таки было гораздо меньшее зло, чем ставить пьесу в бенефис Левкеевой.
Это была актриса своеобразная. Есть такие люди, которые, не делая никаких усилий, одним своим появлением в обществе вызывают веселое настроение. Что-то в них есть смешное - в манерах, в движениях, в голосе. Общество умирает от скуки, но появляется такой человек - и всем вдрут становится весело.
Левкеева, на мой взгляд, была такая актриса. При исполнении роли едва ли она задавалась целью да ть какой-нибудь характер или тип. Это всегда была Левкеева. Сама она по своему складу очень подходила для некоторых персонажей Островского, но это было просто счастливое совпадение. В остальном же, в чем она появлялась, она смешила своими манерами, походкой, голосом.
Появление такой актрисы в пьесе Чехова, конечно, было бы неуместно. "Публика станет ждать от этой роли чего-нибудь смешного и разочаруется", - совершенно справедливо заметил Чехов. Было ясно, что бенефициантку придется совсем устранить из пьесы, что и было потом сделано.
Евтихий Павлович Карпов:
7 октября было первое представление пьесы "Пашенька", а 17-го юбилейный бенефис Е. И. Левкее- вой за 25 лет службы на Императорской сцене. "Чайку" надо было поставить в девять дней. Срок более чем короткий! Вся моя надежда была на то, что опытные талантливые артисты, дружно, с любовью принявшись за работ)', в конце концов выйдут победителями из трудного положения.
Мария Михайловна Читау (1860-1935), актриса Пе- тербургского Александра некого театра с i8y8 по 1900 г Первая иеттнительница роли Маши в пьесе Чехова "Чайка", поставлен ной в AjieKcandfmncKOM театре впер вые 17 октября 1896 г.:
Роли в "Чайке" распределял сам А. С. Суворин. М. Г. Савина должна была играть Нину Заречную, Дюжикова 1-я - Аркадину, Абаринова - Полину- Андреевну, Машу - я. В главных ролях из мужского персонала участвовали: Давыдов, Варламов, Аполлонский, Сазонов.
На считку "Чайки" мы собрались в фойе артистов. Не было только Савиной и автора. Савина прислала сказать, что больна. Но, конечно, не ее присутствие интересовало собравшихся, а присутствие и чтение самого автора.
Ждали его очень долго, сначала довольно молчаливо, потом началось ежеминутное поглядывание на часы, томление и актерская болтовня. Наконец вошел главный режиссер Е. П. Карпов и возвестил, ч то Антон Павлович прислал из Москвы телеграмму. что на считке не будет. Все были разочарованы этим известием. Карпов же распорядился, чтобы суфлер Корпев прочитал нам пьесу. Неунывающая никогда бенефициантка не участвовала в "Чайке" и выбрала для себя более подходящую веселую комедию для конца спектакля, но на считку приехала и теперь утешалась тем, что Чехов сам поведет репетиции и послужит нам камертоном, так как такового среди режиссуры не имелось. Без всякой пользы для уразумения "новых тонов" и даже без простого смысла доложил нам пьесу Корнев, а затем мы стали брать ее на дом для чтения. <...>
Начались репетиции. .Автор еще не приехал из Москвы. Савина продолжала хворать, и реплики Заречной читал нам помощник режиссера Поляков.
Евтихий Павлович Карпов:
Первая репетиция, к великой моей досаде, прошла кое-как.
Какая репетиция без главного действующего лица!
Мария Михайловна Читау:
На второй репетиции автора все еще не было, и стало известно, что Савина, тоже не приехавшая в театр, отказалась от роли Нины, но изъявила готовность играть Лркадину вместо Дюжиковой 1-й. Роль Заречной была передана Комиссаржевской. Конечно, всякие перетасовки являлись досадной помехой делу, когда для подготовки новой пьесы давалось всего 7 репетиций, хотя в данном случае перемены были и к лучшему. Комиссаржевская приехала на репетицию, приехала и Дюжикова репетировать за Савину. Эта добросовестная, честная и прекрасная артистка для пользы дела шла на то, чтобы изображать какой-то манекен, который вынесут на чердак, как только явится настоящая фигура. Но и пользы-то, собственно, оказать она не могла, ибо ни угадать, ни передать соисполнителям пьесы, как поведет роль Савина, было, конечно, невозможно. Давыдов давал кое-какие указания некоторым из нас, помимо режиссеров, которые все ссылались на будущие указания автора. Но и сам Давыдов при всем своем огромном таланте не улавливал "новых топов".
Одна Комиссаржевская уже настолько художественно набрасывала эскиз образа Нины Заречной, что жизнерадостная бенефициантка, блестя выпуклыми глазами и по привычке вертя кистями рук с растопыренными пальцами, помню, делилась со мною надеждами на то, что "Вера Федоровна щеп и лучины нащепает из Нины, Савушка будет великолепна в роли провинциальной примадонны - что, может, пьеса обставлена ахово, а сам Антон Павлович окончательно наведет лак".
Евтихий Павлович Карпов:
Вт орая репетиция прошла с тетрадками в руках актеров, в "разборке мест". Один только Н. Ф. Сазонов репетировал, зная наизусть роль Тригорина. Я Богом молил актеров, ввиду малого количества репетиций, поскорее выучить роли. Необходимо было установить основной тон пьесы и затем приступить к детальной разработке характеров и общих сцен.
Игнатий Николаевич Потапенко:
Антона Павловича еще не было в Петербурге, когда приступили к репетициям. Они шли слабо. Артисты отнеслись к пьесе совершенно так же, как ко всякой другой.
Сегодня не пришел один, завтра двое, и в то время, как явившиеся играют свою роль уже под суфлера. за неявившегося читает по рукописи помощник режиссера. Что из этого получалось - легко себе представить. <...>
И когда Чехов, никем из актеров не замеченный, пришел в театр, занял место в темной зале и посидел часа полтора, - то, что происходило на сцене, произвело на него гнетущее впечатление. До спектакля оставалось пять дней, а половина исполнителей еще читала роли по тетрадкам, некоторых же вовсе не было на сцене, вместо них появлялся бородатый помощник режиссера и без всякого выражения прочитывал, в виде реплик, последние слова из их роли...
Когда режиссер упрекал актера, читающего по тет радке: "Как вам не стыдно до сих пор роль не выучить!" - тот с выражением оскорбленной гордости отвечал: "Не беспокой тесь, я буду знать свою роль..." Антон Павлович вышел из театра подавленный. "Ничего не выйдет, - говорил он. - Скучно, неинтересно, никому это не нужно. Актеры не заинтересовались, значит - и публику они не заинтересуют". У него уже являлась мысль - приостановить репетиции, снять пьесу и не ставить ее вовсе.
Евтихий Павлович Карпов:
Ант. Павл. Чехов, аккуратно прихода каждый день в театр с И. Н. Потапенко, принимал живое, деятельное участие в репетициях. Он, видимо, очень волновался, хотя и fie хотел этого показывать. То и дело он вставал с своего кресла у суфлерской будки, уходил за кулисы и беседовал то с тем, то с другим из артистов.
Чехова коробил всякий фальшивый звук актера, затрепанная, казенная интонация. Несмотря на свою стыдливую деликатность, он нередко останавливал среди сцены актеров и объяснял им значение той или иной фразы, толковал характеры, как они ему представляются, и все время твердил: - Главное, голубчики, не надо театральности... Просто все надо... Совсем просто... Они все простые, заурядные люди...
Когда перед сценой, сколоченной из досок в саду Сорина, появились две актрисы, изображающие тени. Ант. Павл. замахал руками:
- Зачем?.. Зачем эти девы!.. Понимаете, там ничего этого не было... Просто два плотника, вот которые строили сцену, завернулись в простыни и стали по бокам. Вот и все!.. Вот и тени!
Я боялся, что появление из-за кустов закутанных в простыни плотников вызовет смех публики и нарушит настроение перед монологом Нины Заречной, и уговорил оставить актрис. Антон Павлович нехотя согласился. <...> Присутствие на репетициях Антона Павловича оживляло, поднимало артистов. Работа шла нервно, лихорадочно. И чем дальше подвигались репетиции. тем спокойнее становился Антон Павлович. Помню, мы вышли вместе с Ант. Павл. и Игн. 11. Потапенко из Михайловского театра, где репетировали "Чайку".
Комиссаржевская уже овладела ролью Нины, и в этот раз была, что называется, в ударе.
- Ну. если она так сыграет в спектакле, будет очень хорошо!.. - сказач, пощипывая бородку, Антон Павлович. -Лучше не надо!
<...> Все, что можно было сделать в неимоверно короткий срок, в восемь репетиций, для такой тонкой пьесы полутонов, как "Чайка", - все было сделано.
Генеральная репетиция прошла гладко с ансамблем, но вяловато. Чувствовалось, что у актеров опустились нервы, не было настроения, огня... Антону Павловичу понравились декорации, обстановка, гримы, но он больше, чем кто-нибудь, чувствовал, что пьеса идет без подъема, без настроения... В зрительном зале на генеральной репетиции сидела почти вся драматическая труппа, театральные чиновники и их родственники. Антон Павлович в одном из антрактов обвел глазами сидящую публику и как бы про себя спокойно проговорил:
- Пьеса не понравится... Она не захватывает...
- Что за пу стяки!.. Почему вы так думаете?.. - протестовал я.
- А вы посмотрите на выражение лиц у публики... Она скучает... Им неинтересно...
Игнатмй Николаевич Потапенко:
Накануне представления мы с Антоном Павловичем обедали у Палкииа. Он уже предчувствовал неуспех и сильно нервничал.
К спектаклю приехали из Москвы Марья Павловна и еще кой-кто из близких, и он выражал недовольство. Зачем было приезжать? Это как будто увеличивало его ответственность.
Мария Павловна Чехова:
Утром 17 октября Антон Павлович, угрюмым и суровым, встретил меня на Московском вокзале. Идя по перрону, покашливая, он говорил мне:
- Актеры ролей не знают. Ничего не понимают. Играют ужасно. Одна Комиссаржевская хороша. Пьеса провалится. Напрасно ты приехала.
Я посмотрела на брата. В этот момент, помню, выглянуло солнце, и серая, мрачная петербургская осень сразу стала мягкой, ласковой, все по-весен- нему заулыбалось. Я воскликнула:
- Ничего, .Антоша, все будет хорошо! Посмотри, какая чудная погода, светит солнышко. Оставь свои дурные мысли.
Не знаю, подействовала ли па него перемена пого ды или мой оптимистический тон, но он не ста* больше говорить об актерах и пьесе, а шутливо со общил мне:
- Я тебе в ложе целую выставку устроил. Все кра савцы будут. А вот Лике, возможно, будет неприял но. В театре будет Игнатий, и с Марией Андреев ной. Лике от этой особы может достаться, да и са мой ей едва ли приятна эта встреча.
Лидия Стахиевна Мизнмова днем раньше приехала в Петербург. У нее были свои основания волноваться по поводу первой постановки "Чайки". Всего только около двух лет прошло с тех пор, как она пережила свой неудачный роман с Игнатием Николаевичем Потапенко. F-й предстояло теперь в присутствии в театре самого Потапенко и его жены смотреть пьесу, в которой Антон Павлович в какой-то степени отразил этот их роман. И, конечно, спектакль Лику волновал.
Мария Михайловна Читау:
Перед поднятием занавеса за кулисами поползли неизвестно откуда взявшиеся слухи, что "молодежь" ошикает пьесу. Тогда все толковали, что Антон Павлович не угождает ей своей аполитичностью и дружбой с Сувориным. На настроение большинства артистов этот вздорный, быть может, слух тоже оказал известное давление: что-де можно поделать. когда пьеса заранее обречена на гибель? Под такими впечатлениями началась "Чайка".
Игнатий Николаевич Потапенко:
На сцене были Комиссаржевская, Абаринова, Дю- жикова, Читау, Давыдов, Варламов, Алоллонский, Сазонов, Писарев. Панчин. Этим актерам, даже и не в столь густой концентрации, приходилось выступать в пьесах безжизненных и бездарных, и они умудрялись делать им успех. О небрежности же с юс стороны, о невнимании не могло быть и речи. Можно сказать с уверенностью, что они напрягали все силы своих дарований, чтобы дать наибольшее и наилучшее. То, чего недоставало, - общий тон, единство настроения, - был недостаток коренной и проявлялся не здесь только, айв других постановках. <...>
Но зато их согревала симпатия к автору, которого все любили и желали сделать для него как можно лучше.
И все-таки был даже не неуспех, а провал, притом выразившийся в совершенно нетерпимых, некультурных, диких формах.
Евтихий Павлович Карпов:
Е. И. Левкеева, талантливая комическая актриса, с легкой склонностью к шаржу, была одной из любимиц публики Александрийского театра. У нее была своя, особенная публика - средний обыватель, полуинтеллигент-чиновник, богатый гостинодворец, домовладелец, приказчик. Словом, та публика, которая приходит в театр посмеяться, развлечься, "с приятностью провести время". Сверху донизу набила эта публика Александрин- ский театр вдень 25-летнего юбилея Е. И. Левкее- вой, несмотря на весьма повышенные цены. <...> Интеллигентная публика, за весьма малым исключением, отсутствовала. В театре сидел зритель, пришедший на бенефис комической актрисы повеселиться, посмеяться, приятно провести вечерок. И среди этого благодушного обывателя торчал кое- где желчно настроенный, угрюмый, вечно весьма недовольный, скучающий газетный рецензент и два- три литератора, близкие друзья автора. <."> Открыли занавес.
В первом же явлении, когда Маша предлагает Медведенко понюхать табаку и говорит: "Одолжайтесь!" в зрительном зале раздался хохот... Когда Сори на - Давыдова вывезли на сцену в кресле (на чем настаивал Антон Павлович), публика покатилась со смеху. Кое-кто зашикал, чтобы унять неуместный смех. Но "весело настроенную" публику было трудно остановить. Она придиралась ко всякому поводу, чтобы посмеяться... Фразы Сорина, сказанные без всякого подчеркивания, вроде: "У тебя маленький голос, но противный", вызывали хохот. Выход Варламова - Шамраева с фразой: "В 1873 " ду", - хохот... 11оявляются из-за кулисы тени, - необыкновенное веселье в зрительном зале. Нина - Комиссаржевская нервно, трепетно, как дебютантка, начинает свой монолог: "Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени..." Неудержимый смех публики... Комиссаржевская повышает голос, говорит проникновенно, искренне, сильно, нервно... Зал затихает. Напряженно слушают. Чувствуется, что артистка захватила публику. Но вопрос Аркадиной: "Серой пахнет! Это так нужно?.." снова вызывает гомерический хохот.
Иван Леонтьевич Щеглов:
На сцене в первом акте, после захода солнца, темнеет.
- Почему это вдруг стало темно? Как это нелепо! - слышу чей-то голос позади моего кресла.
Евтихий Павлович Карпов:
Лучшие места первого действия пропали, непонятые "веселой публикой".
Конец акта прошел благополучно, и когда закрылся занавес, раздались аплодисменты. Актеры вышли на вызов.
В. Ф. Комиссаржевская, взволнованная, со слезами на глазах, бросилась ко мне со словами:
- Что же это за ужас!.. Я провалила роль... Чему они смеются?
Лидия Алексеевна Авилова:
Публика стала выходить в коридоры или в фойе, и я слышала, как некоторые возмущались, другие злобно негодовали:
"Символистика"... "Писал бы свои мелкие рассказы"... "За кого он нас принимает?"... "Зазнался, распустился"...
Остановился передо мной Ясинский, весь взъерошенный, задыхающийся.
- Как вам понравилось? Ведь это черт знает что! Ведь это позор, безобразие...
Его кто-то отвел.
Многие проходили с тонкой улыбкой на губах, другие разводили руками или качали головой. Всюду слышалось: Чехов... Чехов...
Евтихий Павлович Карпов:
Второе действие прошло недурно. Варламов в своей сцене с Аркадиной снова вызвал смех всего зала и ушел под аплодисменты. Сцена между Тригориным и Ниной не произвела должного впечатления. Сазонов - Тригорин провел свою роль с искусной актерской техникой, но малохарактерно. В нем не чувствовался писатель. Его жалобы на свою писательскую долю, на ужасы его жизни, на его мучения, неразлучные с творчеством, звучали неубедительно. В них не было глубины страдания, "меланхоличности", а главное, не было искренности.
Чудный по художественной простоте конец второго акта публика не оценила. Она, очевидно, ждала совсем иного и разочаровалась.
Иван Леонтьевич Щеглов:
Во втором акте Треплев (Аполлонский) кладет у ног Нины Заречной (Комиссаржевская) убитую чайку. Рядом со мной опять кто-то ворчит:
- Отчего это Аполлонский все носится с какой-то 374 дохлой уткой? Экая дичь, в самом деле!..
В антракте (между вторым и третьим действием) сталкиваюсь в проходе между креслами с одним превосходительным членом театральной дирекции.
- Помилуйте, - говорю я ему. - разве можно такие тонкие пьесы играть так возмутительно неряшливо?
Театральный генерал презрительно фыркает.
- Так, по-вашему, это "пьеса"? Поздравляю! А по- моему, это - форменная чепуха!
Прохожу в буфет и встречаю там знакомого полковника, большого театрала. Вот, думаю, с кем отведу душу...
- Ну, и отличился же сегодня Сазонов! - негодую я: - Вместо литератора Тригорина играет доброй памяти Андрюшу Белугина?..
Но миролюбивый полковник раздраженно на меня набрасывается:
- Да-с, и надо в ножки ему поклониться, что еще "играет"! Удивляюсь на дирекцию - как можно ставить на сцену такую галиматью!.. Возвращаюсь в партер, удрученный до последней степени.
Евтихлй Павлович Карпов:
Третий акт доставил публике много веселья. Выход Треплева с повязкой на голове - смешок в зале. Аркадина делает перевязку Треплеву - неудержимый хохот. Конец сцены между Аркадииой и Трепле- вым, когда они начинают наделять друг друга такими эпитетами, как "Декадент, киевский мещанин, скряга, оборвыш!" - веселят публику.
Иван Леонтьевич Щеглов:
Следующая за ней сцена между Аркадиной и ее сожителем - литератором 'Григориным - прямо великолепна по реализму и оригинальности замысла. Но сцена разыграна была Сазоновым и Дюжи- 375
новой грубо и банально, и момент, когда Аркадина падает на колени перед Тригориным, показался большинству смешным и неестественным.
Евтихий Павлович Карпов:
Варламов - Шамраев в своем монологе об актере Измайлове и его оговорке "Мы попали в запей- дю..." снова вызывает смех. И последняя, финальная сцена третьего акта пропадает. Шум в зале. Вызовы автора и актеров... Шиканье...
Антон Павлович Чехов. Из дневника 1896 г.: