- Против такой силы нам не устоять, - начал полковник, но Платов взглядом остановил его.
- Замысел Бунапарта не столь уж мудр. Два дня, а может, три, он нас не тронет. А потом ударит нам в правый бок.
- Не совсем понимаю, - признался полковник.
- А что ж тут не понять? Бунапарт тщится надеждой заманить нас в западню… Только вряд ли обманет. Вначале намерен он разбить нас, казаков, а потом и армию Петра Ивановича. Бить поодиночке - это его излюбленный приём. Но мы не простаки. На эту уловку не пойдём.
Под утро прискакал нарочный с письмом от князя Багратиона. Опасаясь, что корпус Платова может быть отрезан от 1-й армии, тот советовал Матвею Ивановичу отходить из Гродно правым берегом Немана на Лиду и Минск.
И, словно в подтверждение опасения, от реки послышалась пальба: французы начали переправу.
Подоспевшая сотня сбросила неприятеля в реку, но он повторил попытку, и не без успеха. Платов приказал уничтожить находившиеся у Гродно мосты. Связь с противоположным берегом прервалась. Из города спешно вывозили запасы продовольствия и фуража, вещевого и обозного имущества, эвакуировали больных и раненых.
Тем временем в районе Ковно, где действовали предводительствуемые Наполеоном главные силы, неприятелю удалось переправить через Неман десант, захватить мост и начать наступление.
На второй день Ковно пал и ясно обозначилось направление главного удара противника: оно шло, как и предвидели, на Вильно. 16 июня русские войска город сдали. Они отступали на Свенцяны и далее к Дрисскому лагерю на Западной Двине, где намеревались дать противнику генеральное сражение.
На следующий день, 17 июня, начала отступление и 2-я армия Багратиона к Минску, чтобы соединиться с 1-й армией. Корпус Платова составлял арьергард армии Багратиона, прикрывал её отход.
КАЗАЧИЙ ВЕНТЕРЬ
Сумерки совсем сгустились, а полки всё продолжали идти. Уставшие казаки ехали молча, строй растянулся, и урядники да хорунжие утратили обычную ретивость.
Вот уже почти две недели, как казачий корпус генерала Платова вёл беспрерывные бои с переправившимся через Неман французским авангардом. А тем временем другие полки занимали в тылу для боя новый рубеж.
Платов ехал в голове колонны сосредоточенно-молчаливый. В недобром расположении духа, изрядно уставший за день. Ему предлагали пересесть в коляску, лёгкий пароконный возок, но он наотрез отказался.
- Соизволите объявить привал? - Подъехал генерал Иловайский. - Казаки и кони малость притомились.
Иловайский в роду был пятым командиром полка и поэтому в документах его именовали не иначе как Иловайский-пятый.
- Хорошо. Привал, - придержал Платов коня.
- Прива-ал!.. Прива-ал!.. Все-ем впра-а-аво! - Команда летела, удаляясь по колонне, и вместе с ней глох частый перестук копыт.
Матвей Иванович неторопливо слез с коня и, передав поводья казаку-ординарцу, сошёл с дороги, с удовольствием разминая от долгой езды тело.
- Адъютант! - позвал он.
- Я здесь, - отозвался сразу же голос из темноты, и перед генералом выросла фигура.
- Поезжайте по колонне, примите от командиров рапорт: все ли на местах, не нужно ли чего? Как там артиллерия?
В колонне войск не столь много. Кроме присоединившихся полков, в голове следует атаманский, численностью вдвое больше обычного казачьего. Но в нём оставалось из десяти сотен лишь три: остальные с генералом Кутейниковым в отрыве. Были ещё татарский, башкирский и калмыцкий полки. А из артиллерии - две пушки второй донской конной роты.
Стояла по-летнему тёплая ночь. Вдали огненными сполохами играли частые зарницы. Небо чёрное, бархатное, на нём перемигивались большие звёзды.
Матвей Иванович мысленно отметил, что сегодня 26 июня - самая короткая ночь. А может, уже удлинилась? И направился, неслышно ступая, вдоль дороги, где расположились утомлённые казаки.
За ним пошёл было и ординарец, но генерал сказал:
- Оставайтесь!
Пройдя немного, Матвей Иванович остановился и услышал:
- Это что же, так и будем всё тикать да тикать? - Голос был чистый, ломкий и принадлежал явно молодому, из недавно прибывшего с пополнением казаку.
- Не тикать, Гаврила, а отступать, - возразил ему другой голос, густой с лёгкой, от табака, хрипотцой. - Зараз хранцуза рази остановишь…
Там, где лежали казаки, волчьими глазами светились красноватые точки цигарок. Они то ярко разгорались, то, теряя силу, медленно угасали. Тянуло дымом махры и крепкого пота.
- Барклай, видать, дюжа пугливый. Боится Палевона и батюшке Платову не разрешает бить, - продолжал настаивать молодой.
- Дурак ты, Гаврила! - возразил другой голос. - Матвей Иванович хранцуза заманывает. Он его, как рыбу в вентерь, приглашает. Вот втянется хранцуз поближе, так он его - хлоп! - чтоб юшка из него потекла…
Матвей Иванович улыбнулся. Ишь ты, военачальник! Вентерь! Он представил эту нехитрую казацкую снасть, которой сам не раз мальчишкой пользовался на рыбалке. На ивовые прутья, скрученные в кольца, одно другого меньше, натягивалась сеть. У входа - небольшое круглое отверстие с недалёкой приманкой, а уж конец её - совсем мешок. Рыба, идя на приманку, заходила в вентерь и оказывалась в ловушке, назад хода нет.
Вот казаки и назвали вентерем боевой приём, который издавна применяли в сражениях. Даже мальчишки-казачата, играя в войну, тоже пускались в хитрость, одной ватагой заманывали другую в ловко скрытую засаду. Когда же бывали верхом на конях, то учились ходить лавой: с гиком, свистом, широко рассыпавшись по степи, неслись навстречу воображаемому неприятелю.
- О чём гутарите, станишники? - подал голос Матвей Иванович.
Казаки разом вскочили.
- Андрей Кругалев, ваше превосходительство, кумекает насчёт вентеря. Гутарит, будто счас в самый раз загонять француза заместо рыбы.
- А ты кто таков, молодец?
- Урядник Анисим Сивков из станицы Медведицкой.
- Правильно, я вам скажу, гутарит казак Кругалев. Только момент нужно подгадать, чтоб наверняка, значит.
- Да уж были, видать, такие моменты…
Матвей Иванович уловил в голосе урядника упрёк. Но сделал вид, будто не заметил. Прав казак, ох как прав! Доколе же отступать? Давно бы пора бить неприятеля. В какой-то мере оправдывала необходимость объединения армий Барклая и Багратиона. Но когда это соединение произойдёт? И сумеют ли выполнить задуманное?
И тревожило от мысли, что не так уж далёк Минск, к которому они отходят, а за ним Смоленск. И - Москва… При воспоминании о Москве у Матвея Ивановича сердце обливалось кровью. Неужто французы достигнут её? Нет! Нельзя этого допустить! Никак нельзя!
Не хочет Барклай дать неприятелю сражение. Ну, коли он не желает, так казаки это сделают. Устроят знатный вентерь. И мысль об этом не выходила из головы атамана. Ехал верхом впереди колонны, а сам все размышлял: как, и где, и какие куда поставить полки, чтоб ударить, так уж наверняка.
В полночь, когда прошли селение, прискакали из охранения казаки.
- Доставили, ваше превосходительство, офицера. Сказывают, к вам ехал.
- Где он? Пусть доложит, с чем приехал?
- Адъютант командующего 2-й армии князь Меншиков, - отрапортовал прибывший. - Имею честь доставить от его сиятельства пакет.
- От Петра Ивановича? Где он? Далеко ли?
- С частями армии.
Главнокомандующий, поддерживая связь, аккуратно посылал и просьбы, и распоряжения, и просто адъютантов, через которых сообщал Матвею Ивановичу важные вести и получал сведения о неприятеле и обстановке.
- Что пишет князь Багратион? - вскрыв засургученный пакет, генерал поднёс к фонарю бумагу.
Багратион писал, что по достижении корпусом местечка Мир следует занять его и непременно удерживать. На помощь казакам подойдёт с отрядом генерал-адъютант Васильчиков, у которого три конных и два пехотных полка. Полки Иловайского и Сысоева тоже остаются в подчинении его, Платова. С этими силами и следует дать французам бой. Далее князь требовал захватить крайне нужного ему пленного. И ещё писал, что если силы противника будут весьма превосходными, тогда можно ретироваться.
- Ретироваться? - Генерал недовольно хмыкнул. - Мы и так уж какой день ретируемся. Это какая была станица? - По казачьей привычке он называл деревни и селения станицами.
- Это и есть местечко Мир, - ответил полковник Шперберг. (Он числился при Багратионе, но тот направил его к Платову для выполнения обязанностей дежурного офицера).
- Ну, стало быть, здесь и дадим французу бой.
- А рядом с нами деревня Симковка, - посмотрел на карту Шперберг. Свет упал на его длинное, с запылёнными бакенбардами лицо.
- Вот-вот. Как раз и поставим вентерь.
- Как изволили назвать? Вентерь? - переспросил полковник.
- Вентерь. Ну да потом поймёшь.
Прочитав распоряжение Багратиона, Платов неторопливо свернул лист, вложив в конверт.
- Нужно Петру Ивановичу незамедлительно отписать. Я продиктую. А пока передайте в полки, чтоб располагались на местах и ждали указаний, пока не получат диспозиции. Князь Меншиков её доставит назад.
- Дозвольте просить, ваше превосходительство, остаться здесь, - заявил тот.
Матвей Иванович повернул голову на голос:
- Ну-ка, покажись, князь, каков ты? Казак-ординарец поднял фонарь, осветил лицо Меншикова, моложавое, с открытым взглядом.
- Что так? - сощурил глаз генерал.
- Хочу в деле побывать. Уважьте.
- В деле? Ладно. Оставайся. С донесением другого отправим. А сейчас, полковник, приготовьтесь отписать Петру Ивановичу.
Худой, сутуловатый Шперберг с карандашом в руке поднёс к фонарю лист.
- Я готов.
- Стало быть, пиши… "Рапорт князю Багратиону… предписание вашего сиятельства я получил… И имею долг донести, что всё предписанное вами исполнено мною будет в точности".
Уставившись в одну точку, что было признаком глубокого раздумья, Матвей Иванович щурил глаза и пощипывал коротко стриженный ус.
- Пиши далее. "Я теперь нахожусь по сию сторону местечка Мир… близ оного, а в Мире с полком полковник Сысоев…"
- Совершенно точно, ваше превосходительство, - заметил подъехавший адъютант. - Полковник Сысоев там.
Генерал недовольно посмотрел на адъютанта, однако не выговорил тому за неуместное вмешательство. Продолжал диктовать:
- "Впереди Мира по дороге к Кареличам поставлена в сто человек застава… как для наблюдения за неприятелем, так и для заманки его оттоль ближе к Миру".
Карандаш бойко бегал по бумаге, едва успевая за словами генерала. На листе с трудом читались каракули недописанных слов.
- "А по сторонам, направо и налево, в скрытых местах сделаны засады… Каждая по сто отборных казаков… называемая вентерь…" Чуешь теперь, полковник, что это за вентерь? И ещё пиши: "Ежели удастся сим способом заманить неприятеля, тогда будет не один пленный в руках наших".
- Каким числом означить рапорт? - закончив писать, спросил Шперберг. Начиналась уже вторая половина ночи.
- Двадцать шестым. Пусть знает князь Багратион, что наши ответы идут ему незамедлительно. Перепиши, полковник, набело, а я покумекаю над картой.
Когда диктовал рапорт, он мысленно наметил план засады, и теперь нужно было назначить для дела опытных есаулов, которые бы возглавили казачьи сотни.
- Ваше превосходительство, отдохнуть бы, - подал неуверенный голос адъютант. - Хату нашли подходящую.
- Кинь охапку сена да бурку дай. В такую ночь только и спать под небом.
Утром вместе с казачьими начальниками Платов выехал за местечко Мир, в сторону неприятеля. Проехав деревню Кареличи и версты две, поднялся на придорожный холм, с которого открывался широкий вид с уходящей вдаль дорогой и перелесками по сторонам от неё.
- Вот здесь и будем замышлять, - оглядевшись, объявил он.
- Отменное место, Матвей Иванович, - высказался за всех генерал Иловайский.
Платов будто и не слышал одобрения: уставился вдаль, оценивающе вглядываясь в лежащие впереди холмы и лесные опушки. Остальные выжидательно молчали.
- Есаул Зазерсков! - позвал он командира сотни из атаманского полка.
- Слушаюсь, ваше превосходительство! - рявкнул рыжеусый есаул.
- Твоей сотне, Зазерсков, - наитруднейшая задача. Как ты самый сметливый - тебе и задача хитрая. Заманить французов нужно.
- Это мы зараз, - произнёс тот, явно польщённый.
- Поедешь с сотней вперёд версты на три, а может, и боле. Выберешь позицию на месте. И станешь там заставой. Как покажется неприятель, так по нему пали из ружей. Останови и не допускай, пока поболе француза не накопится. А как соберутся, так начинай по этой дороге отходить. В схватку не ввязывайся. Выжди до поры, и казаков на сей счёт предупреди. Ваше дело - заманить. Понял, Зазерсков? - Генерал строго поглядел на есаула.
- Всё понял, - отвечал тот.
- Ну то-то! Да не забудь вестового прислать, как дело начнётся.
- Непременно! - В ответе слышалось не только удальство, но и готовность сделать всё в точности, как требовал начальник.
- А теперь очередь Санджи Бадмаева. Эй, Санджи!
- Слушаю-с, - подал голос калмык на низкорослой гривастой лошади.
- Твоей сотне укрыться во-от в том лесу, - указал генерал на видневшуюся справа от дороги опушку. - Сидеть там и ждать. И не обнаруживать себя прежде времени. А время твоё - когда французы спустятся в ту балочку. Тогда и обрушивайся на них лавой. Твои молодцы умеют это.
- Ха! - воскликнул калмык. - Сделаем обязательно так!
- А ваш полк, генерал Иловайский, ударит по хвосту французов слева. А до того находиться в укрытии, там есть балочка.
Тут выступил адъютант Меншиков:
- Дозвольте ехать с сотней есаула Зазерскова? Платов испытующе поглядел на офицера.
- С Зазерсковым не пушу. Тут нужна казачья хватка, а ты не казак. Вот в полк Сысоева - изволь.
- Благодарен и на том.
- Только будь осторожен, сударь, не рвись. Уж я-то знаю, как в первый бой скачут.
Высланная для заманки сотня заняла позицию на гребне небольшого перевала. Часть казаков спешилась и укрылась, а другая выбралась на гребень и залегла, чтоб удобно было целить из ружей. Четырёх же казаков Зазерсков направил вперёд дозором. Старший урядник Сивков - казак опытный, неустрашимый в бою. В одной схватке турецкий ятаган оставил на его щеке след.
Вместе с Сивковым поехал усач Андрей Кругалев - земляк урядника, ещё Семён Борода и молодой казак Гаврила Карнаухов. В бою он ещё не бывал, однако же в дозор сам напросился.
- Поезжайте не шибко далеко, вот до того дерева, - указал есаул на видневшийся вяз. - Если хранцуза не узрите, поезжайте трохи дале. А у дерева оставьте одного. Завидите неприятеля, шапкой дайте знать. Вот так. - Есаул Зазерсков сдёрнул с головы казачью фуражку, насадив её на пику, поднял над головой. - А ещё, Анисим, помни: от хранцуза сразу не тикай, помани его маленько, притяни на себя поболе сил.
- Само собой, - отвечал Анисим Сивков.
У вяза дозор, как требовал есаул, осмотрелся и, оставив Семёна Бороду, поехал дальше.
Первым заметил всадников Гаврюха Карнаухов.
- Дядя Андрей! Никак хранцуз…
У лесной опушки ехали трое. Даже издали по незнакомой форме казаки безошибочно признали в них неприятельский дозор.
- Поедем трохи ещё, будто бы не заметили, - решил урядник Сивков.
Но не проехали они и полусотни сажен, как на дороге показался в строю эскадрон.
- Вот теперь и начнём игру. - И урядник, засунув в рот пальцы, свистнул так, что его лохматый конёк шарахнул в сторону. - Эге-гей! - закричал он и замахал фуражкой. И тут же направил в сторону неприятельского дозора.
- Да ведь это хранцузы! - закричал опять Гаврила.
- Поехали-поехали, - хлестнул коня Кругалев, держась около урядника.
Неприятельский дозор остановился. Из леса подъехали ещё с десяток всадников. Посовещавшись, они, рассыпавшись по полю, помчались к казакам.
- А теперь поворотим назад! - Сивков хлестнул коня плёткой. Тот, как ошпаренный, сиганул и, взбрасывая комья, рванул к дороге.
За урядником, стараясь не отстать, поскакал и Гаврила с усачом Кругалевым.
- Не отставай, Гаврюха-а! - кричал тот, пришпоривая коня.
Но тут из-за дерева выехал Семён Борода с ружьём.
- Борода! - кричал урядник. - Нашим дал знать?
- А то как же!
- Тогда тикай!
Теперь уже за казаками пустились в погоню и всадники из того эскадрона, что двигался по дороге.
Бешеная скачка продолжалась до гребня, где находилась сотня есаула Зазерскова. Здесь залёгшие казаки встретили преследователей залпом из ружей.
Это был авангард колонны генерала Турно, состоящий из польских улан, предводительствуемых ротмистром Суминским. Как и многие служившие у Наполеона польские шляхтичи, ротмистр был самоуверенным человеком.
Пока уланы, не смея атаковать русских, гарцевали на месте, подскакал и сам ротмистр.
- Ну, что стоите, пся крев! Испугались горстки каких-то…
Он не договорил. Из-за гребня выскочила сотня всадников на лохматых низкорослых конях и понеслась прямо на улан.
Они неслись, выставив вперёд длинные пики и пригнувшись к головам коней. Летели на ветру длинные гривы и хвосты степных скакунов, и, казалось, эту устрашающую лаву ничто не могло сдержать.
- К бою! Кликни вон! - крикнул ротмистр.
Заиграл рожок. Но казаки врезались уже в строй.
Гаврюха ещё издали заприметил усатого улана. Забыв обо всём и не видя ничего, кроме этого всадника, он выставил далеко вперёд пику, целя остриём в грудь.
Но улан уже поднял в замахе саблю. Казаку, однако ж, удалось поразить врага раньше. Выпустив оружие, улан вылетел из седла. Если бы не ремешок на локте, наверняка бы пика выскользнула из руки казака. Рядом с Гаврюхой рубились Семён Борода и Андрей Кругалев.
Поразив улана, Андрей заметил офицера. Конь под ним горячий, вёрткий. И офицер - умелый всадник.
"Вот бы достать такого конька! - пронеслась у казака мысль, и он ударил в бока своего гнедка. - Дротиком его ссажу".
На солнце блеснуло трёхгранное острие-копейцо, насаженное на конец.
- Гей! Гей! - устрашающе крикнул Андрей, несясь на офицера.
Однако тот не испугался, увернулся от пики, а потом полоснул своей саблей по ратовищу так, что верхняя её часть с металлическим наконечником отлетела напрочь.
- Ах, ядрить твою! - обозлился казак. - Ну уж погодь!
Бросив обломок, он выхватил из ножен саблю.
В бешеной схватке всадники кружили, стараясь переловчить один другого, чтобы поразить наверняка. Сабли звенели, сыпались искры.
Казак нападал на офицера, но тот умело отражал удары и сам переходил в атаку. И раз сделал такой ловкий выпад, что сабля вылетела из руки Андрея. Он оказался безоружным. Тогда казак выхватил из голенища нагайку. Она была сплетена из тонких гибких ремешков, толщина плетёнки в палец, длиной же - в аршин. Подвязана к короткой деревянной рукояти. Черной змеёй опоясала плетёнка шею офицера. Поляк вскрикнул и, выронив саблю, упал с коня.
Эскадрон улан смят. На земле лежат тела в яркой, щеголеватой одежде, носятся обезумевшие без всадников кони.
- Увиливай в кусты! В кусты! - кричал есаул Зазерсков.
Казаки с трудом поворотили разгорячённых коней и пустились наутёк. Вентерь продолжался.
- Увиливай! Увилива-ай!