В комнату вошел Министр обороны Советского Союза маршал Малиновский Родион Яковлевич в сопровождении свиты из нескольких атлетически сложенных полковников.
Наверное, в армии, как и на гражданке, действует правило "держись подальше от начальства", особенно если это начальство заезжее и очень высокое, можно незаслуженно и под раздачу попасть. И прощай, карьера!
Поэтому офицеры переместились к гражданским, на галерку, освободив высоким гостям первые ряды.
Маршал стянул с головы папаху и повелительно сказал председателю комиссии:
- Продолжайте!
Цвет лица маршала и так достаточно ярко свидетельствовал об успешной борьбе с невзгодами и лишениями военных лет, когда он мог послать на гибель десятки и сотни тысяч людей одним только росчерком красного карандаша на карте, да так талантливо, что даже немцы удивлялись, как это русским генералам не жалко своих солдат.
Теперь же, дополнительно обработанное на морозе ветром, песком и снегом, оно стало еще краснее.
Но когда маршал расстегнул верхние пуговицы темно-зеленого полушубка непередаваемо красивой выделки и откинул лацканы, его лицо из-за рефлексов от подкладки алого цвета вовсе стало медным.
Через несколько минут стало ясно, что тепло и монотонный ход комиссии действуют на маршала точно так же, как на многих членов комиссии. Но специалисты, готовившие пуск ракеты, хотя бы понимали, о чем идет речь, в любой момент их, как представителей промышленности, могли спросить, допускают ли они то или иное отклонение от документации, которое обнаружилось в процессе подготовки ракеты к пуску.
Бесконечное же перечисление ПЩС и ЭПК вызвали у маршала такой бесцеремонный и смачный зевок, что по залу легким бризом прошелестел шумок, а председатель вынужден был на мгновение сделать паузу и, как бы поправляя голос, легонько покашлять.
И тут маршал совершенно случайно глянул в окно. Конечно, там такой родной и привычный строй офицеров, готовых беспрекословно подчиняться одному человеку и не задающих лишних вопросов, связанных с техническими тонкостями. Там настоящая боевая жизнь, там идут практические занятия по отработке установленных нормативов. Не то, что эта скучная и непонятная процедура, называемая заседанием Государственной комиссии, с её нелогичными номерами каких-то ПЩС и ЭПК.
Происходившее за окнами настолько заинтересовало маршала, что он никак не мог отвлечься от зрелища и вернуть своё внимание в зал, чтобы отслеживать ход госкомиссии.
А там, за окнами, изо рта командира по-прежнему вылетал парок, и его подчиненные разбегались по местам и азартно крутили маховички. Ракета медленно, несколько противореча скорости вращения маховичков, поднималась и устанавливалась вертикально.
Изо рта командира вылетал парок, все бежали по местам, крутили маховички в другую сторону, и сигара длиною в тридцать пять метров укладывалась на тележку.
Трудно сказать, сколько бы продолжалось изучение маршалом этого процесса, но только на третьем или четвертом цикле его любопытство, наконец, взяло верх и он, так же бесцеремонно вклиниваясь в ход комиссии, как перед этим зевал, громко и ни к кому конкретно не обращаясь, спросил:
- А что это они её, то положат, то поставят?
И в наступившей пронзительной тишине вдруг прозвучал ответ известного балагура и шутника Бориса Александрова из Днепропетровского Южмаша:
- Да это они компоненты перемешивают!
Дружный хохот, презирающий субординацию, чины и ранги, подкосил всех. Смеялись, глуша горечь мысли "кто нами командует?", лейтенанты и полковники, гражданские и даже генерал - председатель комиссии, рискуя напрочь погубить дальнейшее повышение по службе.
В дверь 35-го номера гостиницы "Люкс" деликатно постучали. Почему гостиницу назвали именно так, сказать трудно. Единственное, чем она отличалась в лучшую сторону, так это полным отсутствием клопов, не успевших к тому времени преодолеть стометровый участок пустыни, который отделял трехэтажное здание этой гостиницы от других домов.
- Войдите, - разрешил Ковалёв, пристроив на пепельницу дымящуюся и жутко крепкую кубинскую сигару.
Вошел старший лейтенант, показавшийся Ковалёву знакомым. Было такое ощущение, что они уже встречались.
- Скажите, - после приветствия спросил старший лейтенант, - где можно разыскать Васю? Простите, что я так фамильярно, просто я не знаю его настоящей фамилии. Его ждут на старте, есть вопросы по системе наведения и он должен помочь их разогнуть.
Вася Лешко, представитель киевского завода "Арсенал" жил в номере напротив Ковалёва.
- Я стучал туда, но там никто не отвечает, - сказал старший лейтенант, - наверное, опять поддатый, все время нас подводит. Давайте заглянем вместе. Можно мне сигару попробовать? - неожиданно попросил он. - Никогда еще не курил сигар.
- Сейчас подарю Вам свеженькую, - Ковалёв нашел в тумбочке алюминиевый пенал и протянул его старлею. - Скажите, а вы не Кузьмин? - неуверенно спросил Ковалёв, потому что резкими движениями и манерой перескакивать с одной темы разговора на другую старлей напомнил Валерку Кузьмина, с которым пришлось жить на съемной квартире во время учебы на первом курсе, то есть, десять лет тому назад.
- А я тебя тоже узнал. На улице бы встретились, ни за что бы ни узнал. А немножко поговорили…
Дверь гостиничного номера, где жил Лешко, оказалась незапертой, а Вася спал безмятежным сном.
- Ну вот, я так и знал. Только комсомольцам тридцатых годов все было по плечу, а нынешним абсолютно всё по херу, - прокомментировал Кузьмин и, окинув взглядом то безобразие, что творилось на Васином столе, закурил сигару.
Тонкая струйка едкого сигарного дыма делала попытку подняться от сигары вверх, но мощно всасываемый Васей воздух заставлял ее поворачивать прямо в ноздри его носа.
Вася стал ворочаться на кровати, скрипеть зубами и стонать, как на пытке, видно злобный, тяжелый дым кубинской сигары перехватывал ему дыхание.
Вася был единственным представителем Киевского завода "Арсенал", кто прижился на площадке, и ему прощались все его фокусы. Несмотря на свое перманентно хмельное состояние, основной функцией его пребывания на полигоне было всё же наведение ракеты на цель. И он отменно справлялся с этой задачей.
Дело в том, что боевая баллистическая ракета после отрыва от пускового стола полностью управляется бортовыми системами. На активном участке траектории данные акселерометров (приборов, измеряющих кажущееся ускорение) по трем осям пространства интегрируются в кажущуюся (то есть, полученную по приборам) скорость.
А в программу системы управления заложены значения скорости, которой должна обладать ракета в каждой конкретной точке траектории. Если между кажущейся скоростью и скоростью, задаваемой программой, есть рассогласование, то система управления выдает команды либо на поворот камер сгорания рулевых двигателей в нужную сторону, либо на увеличение или уменьшение тяги маршевых двигателей.
Основным элементом системы управления является гиростабилизированная платформа, сохраняющая благодаря вращающимся гироскопам неизменное положение в пространстве. Так достигается соответствие теоретической и фактической траекторий. И, как следствие, попадание в цель по дальности.
По курсу наведение на цель выполняется на стартовой позиции сложными оптическими и электронными системами, с помощью которых в бортовую систему управления вводится необходимая величина разворота ракеты вокруг собственной оси после старта. Величина разворота может составлять всего сотые доли градуса.
При этом вертикальная плоскость, в которой лежит будущая траектория полета, должна проходить по земной поверхности через точку старта и точку цели.
А поскольку ракетчики, подобно артиллеристам, любят говорить "прицеливаться", а не "наводить", то за Васей за непревзойденное в любом состоянии умение точно прицелиться, закрепилась кличка "Вася Целкин".
Известно, что максимальный разрушающий эффект достигается в том случае, если бомба взрывается на определенной высоте над поверхностью земли. Поэтому некоторые головные части оснащаются парашютами. Вначале раскрывается тормозной парашют, купол которого сшит из прочных капроновых лент так, что они образуют квадратные ячейки, заполненные тонкой парашютной тканью из каландрированного капрона. В свою очередь, каландрированный капрон разрезается по обеим диагоналям от угла и до угла каждой ячейки.
После выполнения своей функции, то, что остаётся от тормозного парашюта, сбрасывается, и раскрывается основной парашют.
В таких случаях, раз уж головная часть спасаемая, в неё устанавливают какую-нибудь экспериментальную аппаратуру.
Но мы, русские, не были бы сами собой, если бы нам не было присуще тонкое азиатское коварство. Для того, чтобы у американцев изначально не возникало желания перехватить нашу "головку" и их корабли не предпринимали таких попыток, в некоторые головные части, особенно при пусках в акваторию Тихого океана, без какой-либо закономерности, так, чтобы каждый раз это выглядело неожиданным, закладывалось 150 килограммов взрывчатки. Эти "головки" взрывались прямо над буем.
На командном пункте в бункере, в ожидании, когда под руководством Васи Целкина закончится процесс наведения на цель по курсу, делились впечатлениями от японского мультфильма.
Фильм был достаточно крамольным, поэтому к его просмотру допустили только высший командный состав полигона, а от представителей промышленности - заместителей главных конструкторов и начальников отделов.
В фильме показали, как американцы готовят к пуску свою ракету. Шикарные пульты, комбинезоны с яркими и безумно красивыми эмблемами. Подготовленную ракету доставляют на старт на шикарной "телеге". Американец, ответственный за установку ракеты на пусковой стол, нажимает кнопку на пульте, и ракета начинает подниматься.
Но как только наклон ракеты достигает примерно сорока пяти градусов, раздается сигнал на обеденный перерыв. Американец бросает ракету в наклонном положении и уходит. Он заканчивает установку только после сытного обеда. С самонадеянным выражением лица он нажимает кнопку "пуск" и ракета взрывается.
Дальше показали, как подготавливают ракету русские.
Голые по пояс люди в солдатских галифе и домашних тапочках болтаются подле ракеты, а из открытых люков торчат задницы, обладатели которых старательно сучат хилыми ножонками. Командует всем этим с помощью мятого рупора офицер с таким лицом, которое могло бы стать яркой иллюстрацией дегенерата из фильма ужасов.
"Телега", которую тащат на стартовую позицию за дышло несколько человек, переваливается с боку на бок на яйцевидных колесах.
Чтобы поставить ракету на пусковой стол, бородатый мужик вращает какую-то рукоятку. Когда наклон ракеты достигает примерно сорока пяти градусов и раздается сигнал на обеденный перерыв, мужик продолжает вращать рукоятку одной рукой, а другой рукой лезет в карман, достает сухарь и принимается его грызть.
После нажатия кнопки "пуск" ракета благополучно улетает, а с орбиты доносится голос спутника: "бип, бип". Из распахнутых окон здания, по словам рассказчика, сильно смахивающего на нашу гостиницу "люкс", раздаются пьяные вопли отмечающих успех русских ракетчиков.
- Ну что ж, скоро увидим, так ли это? - говорит, улыбаясь, подполковник Матренин Иван Иванович, который руководит всеми операциями по подготовке и пуску. Матрёнин, без преувеличения, самый главный на старте человек.
Безграничное уважение вызывает этот деликатный и предельно скромный человек, чей облик и манера общения никак не гармонируют с формой подполковника. Удивительно, как он может удерживать в своей памяти, не пользуясь схемами или чертежами, весь стартовый комплекс и системы ракеты с их бесчисленными ПЩС, ЭПК, кабелями, топливными магистралями, системами управления, последовательностью срабатывания и многое другое. Да не просто удерживать в памяти, а знать на какой стадии находится подготовка к пуску, какие операции выполняются в текущий момент и какие действия он должен предпринять в случае аварийной ситуации на том или ином этапе подготовки.
И при этом никакой нервозности или суеты. Предельное спокойствие и деликатность, граничащая с доброжелательностью. Вот что значит технарь, увязывающий в единое целое все разрозненные стартовые и ракетные системы, спроектированные разными конструкторскими бюро и изготовленные на множестве разных предприятий!
Общаясь с Матрёниным, Ковалёв вдруг поймал себя на мысли, что вообще не припомнить случая, чтобы руководитель высокого ранга позволял себе повысить голос на подчиненного. Даже под мощным прессингом высшего руководства страны, требовавшего неукоснительного соблюдения сроков. Наделенные неограниченной властью, и Валентин Петрович Глушко, и его заместители Владимир Иванович Курбатов и Виктор Сергеевич Радутный даже в самые, казалось бы, провальные моменты, вели себя предельно корректно и доброжелательно.
В самом деле, что стоило Члену ЦК КПСС, Депутату Верховного Совета СССР, распаляясь, стереть в порошок и выгнать с работы молодого специалиста, каким был Ковалёв, за любой промах в работе?
А они понимали, что если человек работает за кульманом, на стенде, или травится гептилом и азоткой на летных испытаниях, значит этот человек их единомышленник. За что и получали взамен безграничную любовь и уважение.
Между тем, команды следовали за командами, заправка компонентами топлива закончилась, и Матренин по громкой связи объявил пятнадцатиминутную готовность.
Ковалёв вышел из бункера. Ночь. Ни одного автобуса. Рядом, подсвеченная прожекторами, стоит заправленная и подготовленная к пуску ракета. Дверь в бункер за спиной Ковалёва задраили изнутри.
Пришлось бежать в сторону КПП к выходу с площадки. Команда "ключ на старт" прозвучала из динамиков, когда Ковалёв пробегал мимо бетонных плит и блоков, предназначенных для ремонта первого старта. Можно было бы бежать и дальше, еще есть несколько минут, но шальная мысль "прочувствовать пуск" заставила Ковалёва повернуть в лабиринт проходов между бетонными блоками, припасёнными для ремонта первого старта, и спрятаться за ними.
А в это время в ракете, одиноко стоявшей на пусковом столе обезлюдившей стартовой площадки, раскручивались гироскопы системы управления, компоненты топлива через открывшиеся клапаны подошли к мембранам, а в измерительном комплексе началась протяжка пленок телеметрической системы.
Команда "Пуск", прозвучавшая в динамиках, заставила сердце стучать прямо в уши, отсчитывая последние секунды от той минуты необратимого процесса, что отделяет эту команду от запуска рулевых двигателей.
Вспышка запустившихся рулевых двигателей осветила округу на секунду низко-низко, у самой земли, и тут же невообразимый грохот и свет пламени трех маршевых двигателей, поднимающих от пускового стола перед собой три сотни тонн, заполнили собой все пространство.
Ракета медленно уходила все выше и выше. Вот уже факелы пламени, длина которых больше, чем длина самой ракеты, рвут скачками уплотнения воздух, не достигая земли. Ракета, повинуясь системе управления, наклонилась, ложась на траекторию, и оттого, что теперь двигатели жерлами сопел смотрели на Ковалёва, звуковое давление стало настолько сильным, что все внутренние органы задрожали, будто обрываясь, и Ковалёв, попытавшись кричать, не смог издать ни звука.
"Семьдесят пятая секунда. Давление в камерах в норме. Восьмидесятая секунда. Полет нормальный". Это доносилось из динамиков на фоне удаляющегося рокота.
Под впечатлением пережитого апокалипсиса Ковалёв побрёл к измерительному комплексу. А с опустевшего старта доносилось: "…цатая секунда. Разделение ступеней нормально".
Через сорок - сорок пять минут поступило сообщение, что головная часть поразила цель. Это радостное и трепетно ожидаемое сообщение на полигоне называется "квитанцией".
- Кто нас учит, мудаков? - вырывается из общего шума голос крепко подвыпившего человека.
- Глеб Михалыч Табаков! - отвечает ему дружный хор слившихся в едином порыве глоток.
Глеб Михайлович Табаков до недавнего времени был директором предприятия под Загорском, на котором прежде, чем приступить к летным испытаниям, проводили огневые стендовые испытания ракет или их отдельных блоков, таких, к примеру, как боковые блоки ракеты Р-7. Теперь Табакова назначили Заместителем министра Общего машиностроения.
Вся гостиница, совсем как в том мультфильме, праздновала удачный запуск.
Валентин Романов, слесарь-сборщик их Химок, открыв дверцу холодильника "ЗИЛ", цедил через прозрачную полиэтиленовую трубку спирт из зеленой бутыли, занимавшей весь внутренний объем холодильника, в стеклянный графин. На графине, чтоб его было невозможно спутать с точно таким же, но наполненным водой, белой эмалью нарисован зазывно улыбающийся череп и перекрещенные кости с гипертрофированными мослами.
А Валерка, то есть, старший лейтенант Кузьмин, довольный тем, что удалось так удачно прицелиться, тянул к Ковалёву очередной граненый стакан. Он грамотно держал стакан, в котором плескалась нагревшаяся при дозировке смесь спирта с водой, двумя пальцами за самое донышко, чтоб чокнуться верхом, а вслед за этим, донышком. Тогда стаканы поют лучше всякого хрусталя.
- А помнишь?
Конечно, Ковалёв помнил. Помнил деревню Щукино, они так и писали адрес: Москва, деревня Щукино. Помнил трамвай 21-го маршрута, что ходил от Сокола. Его кольцо находилось над теперешней станцией метро Щукинская.
От кольца в сторону канала вели под острым углом две дороги.
Одна перпендикулярно упиралась в канал, и в дни авиационных праздников ее продолжением становился понтонный мост на Тушинский аэродром.
Другая дорога оканчивалась причалом. Оттуда за пятак речные трамвайчики перевозили желающих в деревню Строгино, что вытянулась двумя рядами изб вдоль правого высокого берега Москвы-реки.
Ночлежка же, где они жили, находилась неподалеку от трамвайного кольца в самой вершине острого угла. Не исключено, что раньше это был сарай, потом в его стены врезали окна, изнутри оклеили обоями, в одном из углов выложили печь, и получили нечто пригодное для сдачи студентам первого курса МАИ, которыми они и были в то время. Ночлежка принадлежала заведующему скобяным отделом в магазине хозяйственных товаров рыжему еврею Сахарову, мужчине очень крупного телосложения.
Лицо и руки Сахара, как звали его студенты, настолько плотно покрывали веснушки, что не поймешь, где кожа, а где веснушка, ну как у зебры, не понятно, какая основная масть - чёрная или белая, и как идут полоски - черные по белому или белые по черному?
В ночлежке они жили вчетвером. Кроме Ковалёва и Кузьмина, которого Сахар почему-то называл Австрийцем, хотя тот приехал из Магадана, еще Саша Костенок с приборного факультета и "радист" Виктор Латышев.
Перед экзаменационной сессией, а первый экзамен тогда сдавали перед новым годом, числа 29–30 декабря, Ковалёв и Костенок, в силу свойственной студентам неорганизованности, "дочерчивали" примерно в полночь курсовую работу по черчению - пересекали сферы бестолково расположенными квадратными отверстиями. За окном градусов двадцать пять мороза. Латышев читал книжку про конденсаторы.