Дневная невыносимая жара сегодня побила, кажется, собственный рекорд, подняв столбик термометра, висевшего в тени на северной стене казармы, до отметки сорок пять градусов. Но это в тени, как принято измерять температуру у метеорологов.
А где ж ее взять, ту тень, если вокруг пустыня, а узкие полоски тени можно найти только за северными стенами зданий, построенных на площадках? Воздух, подогреваемый раскаленным песком, дрожит маревом, летняя армейская форма - рубашка с короткими рукавами и распахнутым воротником, шляпа на голове, поля которой лишь создают видимость тени - не спасают Может, не зря здешние аборигены всех национальностей носят ватные халаты круглый год?
А что? Зимой такой халат не дает улетучиться теплу, создаваемому телом, то есть выполняет ту же роль, что и пальто или полушубок. А летом наоборот, удерживает под собой температуру тела. Под халатом всегда тридцать шесть и шесть, в то время как снаружи все шестьдесят. Правда, запах от этих местных мужиков такой, к которому, как и к жаре, привыкнуть невозможно.
Вот и получается, рассуждал Борисов, летом приходится переносить жару градусов под семьдесят, а зимой бывает и до тридцати мороза. Перепад температур в течение года составляет, таким образом, около ста градусов.
Может ли человек, живший до этого постоянно в северных широтах, без вреда для своего здоровья привыкнуть к таким суровым условиям?
Борисов удивился тому, как быстро наступила темнота. Это в Мценске, откуда он был родом, сумерки растягиваются на целый час. А тут, на юге, раз - и уже темно. Хорошо, что дорога изучена, можно смело идти, глядя вон на ту лампочку, что светится у железной дороги.
- Дядь, "Московски" надо? - послышался неожиданно шепот юного коммерсанта, когда Борисов поравнялся с убогими казахскими глинобитными домиками, стоявшими у дороги.
- Нет, - твердо ответил Борисов, зная, что пацан продаст ему бутылку поганой водки за цену, без малого вдвое превышающую ту, которую он скоро заплатит в вагоне-ресторане.
Борисов прошел по слабо освещенному перрону к той лавке, неподалеку от которой обычно останавливались вагоны-рестораны поездов, идущих на юг. Судя по станционным часам, ждать ему осталось всего несколько минут. Если поезд не опаздывает.
"Успел", - обрадовано подумал Борисов. С этой проклятой 63-й площадки пока выберешься. Железной дороги туда нет, мотовоз не ходит. Хорошо, что сегодня, когда наступила его очередь, приезжал "газик" за почтой.
Борисов вспомнил майора-вербовщика, сулившего студентам пятого курса Московского авиационного института "золотые горы". Вербовщик в форме артиллериста ходил по группам, зазывал на службу в ракетные войска, обещал, что те, кто даст согласие, будут работать на самых важных и ответственных должностях, у них будет бесплатное офицерское обмундирование, доплаты за должности и звания. Получалось, что как только они начнут служить, зарплата будет двести пятьдесят рублей, в то время как у инженера на гражданке всего сто десять.
Со всего курса майор набрал шесть человек. И все они попали сюда, на полигон.
Больше всех повезло Витязеву, его распределили в вычислительный центр при штабе на десятке. Другим поручили создавать учебные кабинеты в монтажно-испытательных корпусах.
А Борисову досталась 63-я площадка. И когда он напомнил, что им обещал вербовщик и что потенциал знаний, полученных в МАИ, тратить таким бездарным образом нерационально, кадровик, полковник по званию, налился кровью:
- Кто вам сказал, лейтенант Борисов, что боевое дежурство не самое важное и ответственное поручение? - возмущался кадровик. - Для чего, по-вашему, Советский народ строит ракеты? Чтоб защитить от империалистов нашу страну. Вам народ доверяет самое грозное в мире оружие, направляет вас на передовые рубежи, а вы…
- Ну, сволочь, и звездобол! - у Борисова заныли зубы.
Он впервые понял, что после студенческой вольницы попал туда, где придется подчиняться каждому придурку, если он выше тебя по званию. А если и дальше пытаться искать правду, то запердолят в такую задницу, что 63-я площадка покажется венцом цивилизации.
Площадка встретила Борисова совсем неожиданно. Перед КПП стоял, согнувшись и покачиваясь, стараясь удержать равновесие, пока еще не знакомый лейтенант. На кучке песка, когда-то сдвинутого лопатой, грелся жуткий с виду варан, отрешенно изучающий мир немигающим взглядом, направленным куда-то вдаль. Борисов тут же прикинул, что с высоты песчаной кучки даль для варана заканчивалась не далее пяти метров.
Лейтенант, как это и подобает артиллеристу, обкладывал со всех сторон голову варана плевками. Но варан проявлял невиданную стойкость и даже не шевельнулся, упорно продолжая смотреть вдаль, когда слюна лейтенанта, изрядно сдобренная спиртом, попала ему прямо в глаз.
Ракета Р-16, покрашенная в зеленый цвет, стояла метрах в двухстах от двухэтажного здания казармы. Она, подобно тому, как в авиации есть самолет-лидер, который летает больше всех других самолетов такого же типа, была подготовлена к пуску, заправлена, в систему управления введена программа. Даже головная часть была на ней, правда, неизвестно, с каким зарядом. В бункере постоянно, сменяя друг друга, дежурили два офицера. Все, как где-нибудь в тайге, куда на боевое дежурство отправлялся "обстрелянный" на полигоне полк.
На первом этаже казармы находился штаб площадки, караульное помещение, комната-сейф для хранения оружия и небольшая столовая.
Несколько офицеров и солдат жили на втором этаже.
Из окна комнаты, где поселился лейтенант Петя Борисов, открывался вид на пустыню. И хотя при взгляде со второго этажа, горизонт раздвигался километров до двух, Борисов в отчаянии понял, что вряд ему суждено увидеть больше, чем знакомому варану.
- На 43-й площадке хоть повариха горбатенькая есть. Наташкой, кажется, зовут. Мужики говорят, что она самая счастливая из всех баб, какие только есть на свете.
Потому что на площадке на неё одну приходится двадцать два метра члена и два мешка яиц. Не зря же начальник отдела, у которого работает Ковалёв, поворачивая свой длинный нос за пробегавшей мимо Наташкой, цинично изрёк: "Счастливая. Одна на всех. Но мы за ценой не постоим! Правда, лучше всего её между грядок класть". Американцы давно бы открыли массу кабаков, стриптиз-баров, навезли бы сюда баб, - распущенно, не по-коммунистически, продолжал рассуждать Борисов. - Тут же только кино крутят. А фильмы-то привозят какие? Чтоб не возбуждали. "Чапаев" да "Чапаев". Народ уже изучил всю картошку, что двигает Василий Иванович. А тут, на 63-й, и этого нет. Одна надежда на Дуньку Кулакову. И это притом, что на полигоне собраны тысячи молодых, здоровых ребят.
Вот и договорились между собой офицеры, служившие на площадке, раз в месяц после получения денежного довольствия по очереди ездить на станцию, садиться в вагон-ресторан и пускаться во все тяжкие.
Луч прожектора, блуждавший вдали по пустыне слева от Борисова, и приглушенный гудок возвестили о приближении поезда.
Борисов приободрился, комкая в ладони правой руки красный червонец, как собака, почуявшая дичь. Теперь главное уболтать проводницу соседнего с рестораном вагона, чтоб пропустила его. Осечка не допускалась, так как поезд стоял всего одну минуту и к другому вагону он не успел бы добежать.
Сбавлявший скорость тепловоз обдал Борисова запахом разогретых движением механизмов и не полностью сгоревшей солярки, зашипели тормоза, остановившие точно в расчетном месте вагон с открытым тамбуром, проводница которого протирала поручни.
- Проходи, - сказала она, обрадовавшись свалившемуся на нее счастью в виде мятой десятирублевки. - Сейчас поедем, и я провожу тебя, - пообещала она Борисову.
Проводница была русской. Она, заперев двери тамбура, протиснулась между ним и стенкой, многообещающе сжав об него свою грудь.
- Может, я заскочу в ресторан, возьму чего-нибудь и вернусь? - робко предложил Борисов.
Она в ответ заговорщицки засмеялась:
- Давай. А я тем временем договорюсь с напарницей, чтоб подежурила за меня. Зайдешь сразу в первое купе.
В ресторане он сел за неубранный столик ближе к входу. Ветер из приоткрытых окон шевелил занавески, за окном в кромешной тьме мелькали редкие огоньки, и он в который раз удивился тому, как ночью оживает, казалось бы, безлюдная пустыня.
Борисов заказал котлеты, колбасу и яблоки. Но когда дело дошло до двух бутылок водки, официантка заявила, что ресторан навынос не торгует.
- И так всю посуду растащили, - заявила она. Но, увидев червонец, положенный перед ней Борисовым на край стола, она спросила: - А ты в каком вагоне? В соседнем? Ну, хорошо, только утром принеси, или пусть она принесёт.
В ресторане было шумно. Почти за каждым столиком таджики пили коньяк и громко разговаривали между собой, перекрикивая и стук колес и голоса других посетителей.
За отдельным столиком возле буфета толстый таджик перекидывал костяшки на счетах и что-то неторопливо записывал в блокноте.
- Барыши подсчитывает, сволочь, - решил Борисов. - И откуда у этих паразитов столько денег? Все сидят на шее русского народа, разворовывая казну.
Как только он вошел в заветное купе, проводница, выглянув в коридор, заперла дверь.
Он поставил водку и закуску на стол, на котором уже предусмотрительно стояли два стакана, и сел рядом с ней. В купе для проводников полки были только с одной стороны.
Проводница, устраиваясь удобнее, придвинулась к Борисову так, чтобы ее бедро касалось его ноги. Она была постарше Борисова. "Но симпатичная, много водки не потребуется, чтоб организм восстал на неё", - цинично подумал Борисов.
Он вспомнил, как на третьем курсе их пригласили в гости девчонки, с которыми они познакомились на первомайской демонстрации, В гостях он со своими друзьями чрезмерно подналег на спиртное, а поутру девчонки их спросили:
- Мальчики, а в каком институте вы учитесь?
- В МАИ, - ответили они.
- Это что, Московская артель инвалидов? - рассмеялись подружки.
С тех пор Петя дал зарок не напиваться сразу, когда приходил в гости к женщине.
- Надя, - назвала проводница свое имя. - А тебя как зовут?
- А я Петя, - сказал Борисов.
- Ну, тогда наливай по чуть-чуть, Петя. Сильно истосковался по бабе?
- Как ребёнок по сиське, - ответил Борисов, ласково берясь за нее.
В дверь постучали.
- Ребята! Скоро Кзыл-Орда, - предупредила Надина сменщица.
- Я не хочу возвращаться, - неожиданно для самого себя сказал Борисов.
- Что ты, Петенька, отдохнул, развлекся немножко. Так нельзя, все у тебя ещё будет, ты такой молоденький, - утешала его проводница.
- Понимаешь, даже в этом поезде жизнь кипит. Сидят там, в кабаке, кровососы, жрут, пьют, баб русских скребут, потому что своих Коран запрещает. А там…
- А ты думаешь, здесь сладко? - проводница упаковала бюст в чашечки лифчика и повернулась к Борисову спиной. - Помоги застегнуть.
Борисов дрожащими пальцами застегнул крючки.
- Вот живу я с дочерью, она ещё маленькая. Муж помер по пьянке, - продолжала проводница. - Приходится кататься. А что делать? Хорошо, что пока молодая, так на работу взяли. Повсюду начальники таджики. Чуть постарше - и уже не возьмут. Видел, какой в ресторане директор?
Борисов вспомнил толстого, с лоснящейся потной ряшкой, директора ресторана, и ему стало противно.
- А попробуй, не дай ему! Мигом вылетишь с работы, - пожаловалась проводница.
Борисову стало до слез жалко и её, и себя. Он полез в карман брюк, достал оттуда деньги и протянул их проводнице:
- Возьми, Надежда, купишь подарок дочке.
И Борисов стал рассказывать ей, как совсем недавно, и недели не прошло, утром, после того, как они перекусили той ерундой, что каждый раз готовил им, переводя продукты, солдат, и офицеры, свободные от службы, разошлись по своим комнатам, в коридоре вдруг раздался такой крик, от которого кровь стынет в жилах.
В то время как любопытные подбежали к дверям комнат, где они жили, и распахнули их, чтобы выглянуть в коридор, раздалась автоматная очередь, выпущенная вдоль коридора по стенам так, что народ едва успел спрятаться. Пули, отлетая от стен, пробивали двери, заставили упасть на пол.
Вслед за этим раздался топот в направлении лестницы, наиболее смелые, выглянув снова в коридор, увидели, что это с автоматом в руках бежит лейтенант Щербак, тот, что обкладывал плевками варана.
Лейтенант выбежал из казармы, на мгновение остановился, дал очередь из автомата в направлении ракеты, стоявшей на боевом дежурстве, но, к счастью, промахнулся. Если бы попал, то вряд ли кто-нибудь остался бы в живых. Все поняли, что лейтенант либо сошёл с ума, либо пьян. Но то, что он бежал, не пошатываясь и не петляя, убеждало всех, что он сошел с ума.
Часовой успел спрятаться за бетонную стенку, ограждавшую подземный проход под периметром площадки, обнесенным колючей проволокой. И хотя часовой при исполнении и автомат у него с боекомплектом, но он не смог стрельнуть в человека, потому что был ещё совсем мальчишкой.
Начальник караула, дежурившего в тот день, капитан Володя Бобырев с "макаровым" в руке, расчетливо дождавшись, когда бедолага нырнет в подземный переход, рывком преодолел расстояние от двери казармы до перехода.
Пуля, сбившая сумасшедшего с ног, раздробила ему таз. Он корчился, размазывая кровь по раскаленному асфальту, и кровь тут же запекалась в черное, неряшливое пятно.
Белые губы на ещё совсем юном лице, обильно смоченном бисеринками пота, едва слышно шептали:
- Братцы, добейте меня! Не могу больше терпеть. Такая боль!
Все с ужасом смотрели, как из него медленно, почти осязаемо, уходит жизнь, и ничего не могли поделать. Вот по его рукам от плеч к кистям волной пробежал легкий трепет, а из левого глаза выкатилась мутная, похожая на жемчужину, слеза. Бобырев сидел, сжав отрешённо голову руками, по ту сторону колючей поволоки. Отброшенный пистолет валялся в песке.
На обратном пути Борисов вновь обосновался в вагоне-ресторане и, предупредив официантку, что едет до Тюра-Тама, заказал две бутылки водки и принялся пить.
- Давай эту тамбур! Напилас, казол! - командовал директор ресторана, поглядывая на стол, уткнувшись лицом в который вырубился Борисов.
На скатерти, разукрашенной радужными разводами пролитых подлив и обильно посыпанной крошками хлеба, стояла бутылка с этикеткой "Столичной", в которой плескались остатки водки. Вторая бутылка в такт движению поезда перекатывалась под столом, опустошенно позванивая об его стойки.
Официантки привычно вытащили Борисова в тамбур, открыли дверь вагона и, стараясь уложиться в минуту, которую стоял поезд, потащили его в сторону скамейки, где он сидел вчера, поджидая мимолётное счастье. Но минута прошла быстро, и официантки бегом вернулись в вагон, оставив Борисова лежать на бетоне перрона там, где их застал гудок тепловоза.
Первая Р-36, белоснежная, будто невеста в свадебном наряде, стоит на старте, построенном на вершине холма примерно в трех километрах от 43-й площадки.
Теперь рельсы железной дороги не обрываются, как раньше, в МИКе, а выходят из корпуса с противоположной стороны сначала прямо, а затем, поворачивая налево, пересекают шоссе и приводят на стартовую площадку. Огибая большой дугой с дальней стороны пусковой стол, подземные емкости с топливом и стартовый командный пункт, железная дорога упирается тупик и обратным ходом, через стрелочный перевод подходит к единственному на площадке пусковому столу. Пусковой стол единственный, потому что после успешных испытаний с наземного старта начнутся лётные испытания ракеты с пусками из шахты. Боевое дежурство ракеты Р-36 на открытых стартовых позициях не предусматривалось, только в шахтах.
Да и статистика лётных испытаний ракеты Р-16 позволяет рассчитывать на минимальное число пусков новой ракеты с наземных позиций для признания ее вполне надежной машиной.
Р-36 так же, как и предшественница, доставляется в багажных вагонах в составе пассажирских поездов, но перегружается в МИКе на специальную железнодорожную платформу-установщик. После многочисленных и кропотливых проверок, первая, вторая ступени и головная часть состыковываются пироболтами, и после стыковки сразу же видно внешнее отличие двух машин. У Р-16 вторая ступень меньшего диаметра по сравнению с первой ступенью, и это делает ракету похожей на многократно увеличенный винтовочный патрон. У новой ракеты диаметры первой и второй ступеней одинаковы, а безукоризненный внешний вид лишь подчеркивается выступающими обтекателями рулевых камер сгорания. По четыре на каждой ступени.
Платформа-установщик для транспортировки и установки ракеты на пусковой стол оканчивается кольцом в хвостовой части. Кольцо установщика служит промежуточным звеном между опорами первой ступени ракеты и пусковым столом. На кольцо установлена коробочка кольцу контакта подъема, а штырек контакта подъёма, выдающий при пуске определенные команды, утапливается в коробочку одной опорой ракеты.
В шаровые баллоны платформы под высоким давлением закачан воздух. По командам оператора воздух из баллонов через редукторы вытесняет трансмиссионное масло, которое, в свою очередь, вращает турбины привода колесных пар платформы. Платформа со скоростью пешехода бесшумно движется на стартовую позицию.
Отпала надобность в тягачах "ураган", с силой выбрасывающих в обе стороны голубой перегар солярки, и солдатах-водителях, под аккомпанемент офицерских ёбов вписывающих в повороты автопоезд чрезмерно большой длины.
Оператор видит небольшие местные неточности в укладке рельсов, несколько нарушающие стройную картину ведущей вдаль колеи. Он видит и мелкий камешек на правом рельсе, попавший на нее при отсыпке насыпи. Камешек не представляет для установщика никакой угрозы, колеса, переехав его, сотрут камешек в пыль. Но представитель завода, сопровождающий установщик, пытается ногой сбросить камешек с рельса. Он волнуется, в спешке в который раз промахивается, и при очередном движении ноги его стопа попадает под колесо платформы.
Слышится крик, неудачник падает навзничь на насыпь, но оператор не имеет права останавливаться, и установщик движется дальше до тех пор, пока, уже находясь на площадке, не остановится в тупике. После этого, оператор задним ходом осторожно подаст его в сторону пускового стола до упоров в подъёмник. Специалисты, проектировавшие наземное оборудование стартовой позиции, соединят платформу установщика с подъёмником, и шток гидроцилиндра начнет подъём платформы вокруг упоров в вертикальное положение. Вместе с ракетой, которую теперь обнимают площадки для обслуживания, смонтированные на платформе.
Трудно представить размеры подъёмного механизма, упрятанного под землю, но размеры штока поражают. Хромированный и отполированный до блеска шток гидроцилиндра в диаметре около метра и длиной примерно пятнадцать метров играючи устанавливает платформу с ракетой на пусковой стол. Перед пуском он отводит платформу от ракеты на угол примерно тридцать градусов и удерживает ее в наклонном положении, пока ракета не улетит.