В 1907 году Савинков знакомится с четой Мережковских. Гиппиус дарит ему свой псевдоним "В. Ропшин" и заглавие написанной им книги "Конь бледный" (1909). В основе повести – реальные события: убийство Каляевым под руководством Савинкова великого князя Сергея Александровича. Савинков владеет психологическим анализом. Он показывает героя, какому близки идеи Ницше, но который отравлен рефлексией. Надо сказать, что эсеры, которые выступили и против этой книги, и против "Воспоминаний террориста", и против романа "То, чего не было", требовали изгнать Савинкова из своих рядов. Тем более что Савинков не поверил поначалу в предательство Азефа. Ведь вместе с Азефом они выступили инициаторами убийства Гапона, заподозренного в связях с полицией. И вот Азеф – один из самых смелых террористов оказался провокатором!
Савинков пытался сменить Азефа, стать во главе Боевой организации. Но ни одного успешного теракта ему осуществить не удалось. В конце концов Боевая организация распускается в 1911 году, Савинков уезжает во Францию, вступает после начала Первой Мировой во французскую армию, участвует в боевых действиях и пишет об этом в русской и французской печати.
Одновременно он выступает как поэт, заявляя о себе прежде всего как о последователе Ницше. Савинков не издал поэтического сборника при жизни. Его посмертный сборник "Книга Стихов" (1931) издала в Париже Гиппиус. Но стихи не имели читательского успеха.
В 1914–1923 году Савинков печатает в основном публицистику и очерки. А писать ему было о чём.
После Февральской революции Савинков вернулся в Россию. Временное правительство назначает его своим комиссаром в 7 армии. А через короткое время – комиссаром Юго-Западного фронта. Савинков – за войну до победного конца. Поддержал Корнилова. Советовал Керенскому заменить Корниловым генерала Брусилова на посту Верховного.
23 августа 1917 при наступлении Корнилова на Петроград был назначен военным губернатором Петрограда и исполняющим обязанности командующего войсками Петроградского военного округа. Предложил Корнилову подчиниться Временному правительству, но 30 августа подал в отставку не согласный с этим предложением.
За это был исключён из партии эсеров, чем нисколько не огорчился. Он и Октябрьский переворот считал следствием слабости и неразумности действий Керенского.
В феврале-марте 1918 года создал в Москве подпольный "Союз защиты Родины и Свободы". Однако в мае большевики раскрыли подполье. Многие участники были арестованы.
Некоторое время Савинков состоял в отряде В.О. Каппеля. Рассматривался в качестве кандидата на пост министра иностранных дел в составе Совета министров Временного Всероссийского правительства ("Уфимской директории"). По поручению директора Директории Николая Дмитриевича Авксентьева уехал с военной миссией во Францию.
В Варшаву приехал во время советско-польской войны по приглашению Пилсудского. Вместе с Мережковскими издавал в Варшаве газету "За свободу". Пытался представить себя как вождя всех антибольшевистских крестьянских восстаний, что не понравилось Пилсудскому, и он выслал Савинкова из Польши.
10 декабря 1921 года тайно встречается в Лондоне с большевистским дипломатом Красиным. Обсуждали условия, на которых Савинков может вернуться и быть полезным советской власти.
Осторожный Савинков передал суть разговора Черчиллю, сообщил о встрече с большевистским эмиссаром в письме Пилсудскому, ездил для переговоров к Муссолини. В это время он занялся работой над своей повестью "Конь вороной", подводящей итоги Гражданской войны.
Но ЧК перехитрила Савинкова. Его заманили с помощью последней его возлюбленной Любови Ефимовны Дигкоф и её мужа. 16 августа его арестовали в Минске.
На суде Савинков признал своё поражение. Поэтому военная коллегия Верховного суда, приговорившая его к расстрелу, не помешала Верховному суду ходатайствовать перед президиумом ЦИК СССР о смягчении приговора. Приговор был определён в 10 лет лишения свободы.
Савинков написал письма руководителям Белого движения, призывая их прекратить борьбу против Советской России.
7 мая 1925 года по официальной версии ЧК Савинков покончил жизнь самоубийством, выпрыгнув из окна во внутренний двор Лубянки.
По сей день эта версия оспаривается.
* * *
Вадим Эразмович Вацуро, научный сотрудник Пушкинского Дома, отличался огромной эрудицией и потому пользовался уважением среди коллег-пушкинистов.
Он много работал и оставил немало работ. Среди них написанная совместно с М.И. Гиллельсоном книга "Сквозь "умственные плотины"" – о цензуре пушкинского времени (1972), книги ""Северные цветы": история альманаха Дельвига-Пушкина" (1978), "С.Д.П." – о салоне Софьи Пономарёвой, который посещали крупнейшие поэты 1820-х годов (1989), "Лирика пушкинской поры: "Элегическая школа"" (1993, отмечена Пушкинской премией АН СССР), "Записки комментатора" (1994).
Умер Вадим Эразмович 31 января 2000 года (родился 30 декабря 1935-го). Посмертно вышли монография "Готический роман" (2004) и том "Избранных трудов" (2004). В этот том вошла единственная статья Вацуро на политическую тему "М. Горбачёв как феномен культуры".
* * *
В 1912 году Михаил Леонидович Лозинский организовал журнал "Гиперборей", где печатались акмеисты, входящие в "Цех поэтов". В 1913–1917 работал в журнале "Аполлон". С 1914 до 1937 работал в Публичной библиотеке в качестве библиотекаря и консультанта.
В 1916 опубликовал первую стихотворную книжку "Горный ключ", которая была переиздана в 1919.
Больше своих стихов Лозинский не издавал. Поэтому уместно здесь дать понятие о том, каковы были его стихи:
Бесконечною тоскливостью
Льются дни и ночи.
Быль земли давно рассказана
Речью однозвучной.
Торопливой теплясь живостью,
Смотрят в вечность очи.
Мне моя душа навязана,
Как недуг докучный.
Внучка Лозинского, Наталия Толстая, тоже переводчица вспоминает, как Лозинские избегли участи дворян – быть сосланными в Сибирь после убийства Кирова.
Дело в том, что Лозинский был женат на Т.Б. Шапировой, дочери видного деятеля Красного Креста. Их дочь вышла замуж за сына А.Н. Толстого Никиту.
" Когда убили Кирова, – вспоминает Наталия Толстая, – Михаила Леонидовича Лозинского арестовали, так как он был из дворянского рода. А по одной из версий, Кирова убили дворяне. Потому дедушке грозила ссылка в Сибирь. Мама сказала отцу, что они вынуждены расстаться, так как их семья отправляется в ссылку. Отец обратился к Алексею Толстому с просьбой спасти Лозинских. Тот попросил об этом Горького, который был официальным писателем № 1. Алексей Максимович спрашивает: а кто такие Лозинские? Кто они вам? Мол, как объяснить наверху? И тогда мой 17-летний отец и 18-летняя мать зарегистрировали брак. Лозинского отпустили. Поначалу брак был фиктивным. Каждый ещё несколько лет жил в своей семье, поскольку оба были слишком юные. А затем в этом счастливом браке было семеро детей ".
Но вообще Лозинский задерживался ОГПУ ещё в 1921-м по делу Гумилёва. Находился две недели под арестом. В 1932 был арестован и осуждён на три года лишения свободы условно. Реабилитирован по этому делу только в 1989 году.
Лозинский – основатель советской школы поэтического перевода, тяготел к переводам поэзии крупной формы, драматургии, прозы. Он перевёл Шекспира, Шеридана, Корнеля, Мольера, Лопе де Вега, Сервантеса, Мериме. Переводил восточных поэтов: Николаза Бараташвили, Фирдоуси, Саят-Нова.
За перевод "Божественной комедии" Данте отмечен в 1946-м сталинской премией 1 степени.
В 1986 году в журнале "Литературное обозрение" (№ 7) опубликована переписка Лозинского с Блоком.
Умер Михаил Леонидович 31 января 1955 года (родился 21 июня 1886-го).
* * *
Как поэт Константин Михайлович Гусев (родился 31 января 1916 года) начал печататься до войны в альманахе "Литературный Воронеж". В 1949 году был назначен ответственным секретарём и редактором воронежской областной газеты "Коммуна". В 1951 году его переводят в Москву в редакцию газеты "Правда".
Был он активистом движения эсперантистов в СССР. Участвовал в международных эсперанто-конгрессах. Одним из первых начал переводить стихи испанца Гарсиа Лорки. Это на русский. А стихи Пушкина, Лермонтова, Есенина, Пастернака, Маяковского переводил на эсперанто.
Многие его стихи посвящены землякам-воронежцам. О них написаны книги "Стихи" (1946), "Город дружбы" (1961). Посмертно (он умер 9 ноября 1980 года) издана книга его стихов "Шаг времени" (1985).
К сожалению, в Интернете нет стихов Константина Гусева. Нашёл только его дружеское послание:
Тот день приметен, будто веха,
Средь буден громких и пустых,
Когда в редакцию из цеха
Вы притащили первый стих.
И в нём была всему основа,
Всему, чем так вы хороши;
И жар точенья скоростного,
И божья искорка души.
Поэтому тот день, как мета,
И сердцу близок, хоть далёк:
источником добра и света
Мне стал Ваш тёплый камелёк.
Увы, совершенно не похоже, что имеешь дело с профессиональным поэтом. Такие стихи часто дарят на день рождения и непрофессионалы.
* * *
С Николаем Константиновичем Доризо мне пришлось однажды объясняться весьма нелицеприятно.
Дело в том, что он, не довольствуясь своей заслуженной славой поэта-песенника, писал огромные поэмы, даже стихотворные пьесы и много никуда не годных стихотворений.
Так бывает в литературе. Тексты для песен не требуют самовыражения. Они вполне могут быть банальными, самоназидательными, назидательными другим. Например: "Эх, рано он завёл семью – / Печальная история. / Я от себя любовь таю, / А от него тем более". Как самостоятельные стихи, строки не выдерживают критики: уж если таишь любовь от себя, то зачем об этом оповещать других! Но к тексту обратился композитор Кирилл Молчанов, и получилась великолепная, ставшая сразу популярной песня.
Но Доризо, повторяю, не хотел, очевидно, быть только поэтом-песенником. А необходимым для поэта искусством самовыражения не обладал. Тем не менее, то в "Октябре", то в "Москве", то в "Молодой гвардии", то в журнале "Дон" печатались его большие подборки.
Я, собирая материал для статьи об амикошонстве современных поэтов с Пушкиным, вдруг наткнулся на удивительные по своей глупости строчки Доризо: "Нет, жив Дантес. Он жив опасно. / Жив до сегодняшнего для. / Ежеминутно, ежечасно / Он может выстрелить в меня".
То есть, хотел или нет этого, но Доризо уподобил себя Пушкину, о чём я и написал в статье.
Её прочитал Саша Иванов, взял у меня эту цитату и, как это он обычно делает, обыграл её, высмеивая.
Озлобленный Доризо пришёл ко мне в газету.
– С чего вы решили, что я уподобляю себя Пушкину?
– С того, что Дантес стрелял в Пушкина, и ни в кого другого.
– Но я же высказываю предположение!
– Не высказываете! Вы прямо пишете, что Дантес, который у вас живее всех живых, жив. И это опасно, потому что он может выстрелить в вас.
– А он не может?
– Тот Дантес, который стрелял в Пушкина, конечно, не может. Его давно уже нет на свете. Да и живи вы в то время, вы убеждены, что Дантес захотел бы с вами познакомиться?
– Дорогой мой! Вы понимаете, что это поэзия с её метафорами, гиперболами, с её не обязательно реалистическими образами!
– Понимаю! И образ оказался у вас как раз реалистический: стрелявший в Пушкина Дантес жив. И это опасно, потому что он может выстрелить в вас.
– Ну, и что в этом плохого?
– А то и плохо, что вы себе в убийцу выбрали убийцу Пушкина.
– Нет, – кипел от злости Доризо, – я так это дело не оставлю.
Потом мне наш редактор отдела литературы Чапчахов, земляк Доризо, хорошо его знавший ещё по Ростову-на-Дону, рассказывал, как требовал от него Николай Константинович разрешить ответить мне у нас в газете, как вместе они ходили к нашему куратору заму главного Кривицкому, и тот решительно сказал, что печатать материал Доризо по этому поводу газета не будет. А здесь подоспела и пародия Иванова.
Возможно, что Доризо, умерший 31 января 2011 года (родился 22 октября 1923-го), решил, что против него составился заговор. А, может, кто-то из друзей объяснил ему, в чём тут дело. Думаю, что не с нашим с ним спором связано вот это его четверостишие:
Хвали меня как можно реже, -
Не то забудешь свой престиж
И не себе, конечно, мне же, -
Мне завтра это не простишь.
Тоже нужно поломать голову, чтобы понять, чего он здесь хочет! Ну да Бог с ним.
* * *
Жизнь Семёна Яковлевича Надсона была и счастливой и несчастной.
Счастливой – потому что он рано начал печататься со стихами, а главное – к нему рано пришёл успех: он быстро становится любимцем молодёжи.
Несчастной – потому что он рано заболел: кончил курс военной гимназии, поступил в Павловское военное училище, простудился, и врачи констатировали начало чахотки. Тем не менее Надсон окончил и училище и был выпущен подпоручиком в Каспийский полк, стоявший в Кронштадте.
Летом в 1883 года Надсон слёг в постель: на ноге открылась туберкулёзная фистула, явление часто сопровождающее туберкулёз лёгких.
Всю зиму Надсон добивался освобождения от военной службы. Добившись наконец – получил место секретаря в редакции "Недели".
К тому времени он стал уже известным поэтом. Но через несколько недель болезнь приняла такой оборот, что Литфонд выделил 500 рублей, чтобы отправить Надсона сперва в Висбаден, а потом в Ниццу. Как вспоминала сопровождавшая его за границу М. Ватсон: " Несколько недель перед его отъездом за границу комнатка больного буквально осаждалась многочисленными посетителями, желавшими выразить ему своё участие и симпатию. Кроме литературной молодёжи и дам, здесь можно было встретить и самых почтенных деятелей печати ".
Летом 1885 года поэт вернул Фонду деньги пожертвованием чистой прибыли с первого издания его стихотворений. Надо сказать, что эта первая и единственно прижизненная книга принесла поэту бешеную славу. Надсон, подражавший Лермонтову и Некрасову, был поэтом безвременья. Ему удалось дожить до своей славы. И, слава Богу, что не удалось пережить её. Он умер 31 января 1887 года (родился 26 декабря 1862-го), а через не такое уж большое время после смерти Надсона публика охладела к его стихам.
Права ли публика? Наверное. Всё-таки красивости стиха, которые позволял себе Надсон, иногда затмевали смысл стихотворения:
Не говорите мне: "он умер", – он живёт,
Пусть жертвенник разбит, – огонь ещё пылает.
Пусть роза сорвана, – она ещё цветёт,
Путь арфа сломана, – аккорд ещё рыдает!..
И всё-таки ощутимая назидательность, "учительность" стиха окончательно вытесняла из него поэзию:
Только утро любви хорошо: хороши
Только первые, робкие речи,
Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи,
Перекрёстных намёков и взглядов игра,
То надежда, то ревность слепая;
Незабвенная, полная счастья пора,
На земле – наслаждение рая!..
Поцелуй – первый шаг к охлажденью: мечта
И возможной, и близкою стала;
С поцелуем роняет венок чистота,
И кумир низведён с пьедестала;
Голос сердца чуть слышен, зато говорит
Голос крови и мысль опьяняет:
Любит тот, кто безумней желаньем кипит,
Любит тот, кто безумней лобзает…
Светлый храм в сладострастный гарем обращён.
Смокли звуки священных молений,
И греховно-пылающий жрец распалён
Знойной жаждой земных наслаждений.
Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам
И горевший стыдливой мольбою,
Нагло бродит теперь по открытым плечам,
Обнажённым бесстыдной рукою…
Дальше – миг наслаждений, и пышный цветок
Смят и дерзостно сорван, и снова
Не отдаст его жизни кипучий поток,
Беспощадные волны былого…
Праздник чувства окончен… погасли огни,
Сняты маски и смыты румяна;
И томительно тянутся скучные дни
Пошлой прозы, тоски и обмана!..
1 ФЕВРАЛЯ
Миша Поздняев – мой старый, добрый товарищ. Добрый – в прямом значении этого слова: Миша был добр. Тёплую его ауру доброты чувствовали многие. Поэтому так невыносимо обожгло известие о его кончине. Он, родившийся 1 февраля 1953 года, умер 9 октября 2009 года в 56 лет.
Родился он в семье известного критика Константина Поздняева, долгое время бывшего главным редактором еженедельника "Литературная Россия", не самого прогрессивного органа. В отца Миша не пошёл, в отличие от своего родного брата, отцовских взглядов не разделял. Работал в периодических изданиях таких, как "Столица", "Общая газета", "Огонёк" – всё это в перестроечное время. С сентября 2003 года стал обозревателем "Новых известий". В январе 2006-го получил Национальную премию в области печатной прессы "Искра".
Одновременно нёс послушание чтеца и иподиакона в одном московском храме. Но после его критики в печати священноначалия Московской патриархии был отстранён от церковнослужения. Думаю, что не без подначивания со стороны церковного чиновничества Клуб православных журналистов присудил Мише антипремию "За самые недобросовестные и злобные публикации против Русской Православной Церкви". Возможно, что эта акция и укоротила жизнь талантливого, доброго, истинно верующего поэта. В память о нём – стихотворение "Ошибка":