* * *
Михаил Фёдорович Чумандрин из рабочих. В писательстве ему много помогал Горький, редактировавший его прозу.
Главным героем произведений Чумандрина – повестей "Склока", "Родня", романов "Фабрика Рабле", а также "Год рождения 1905", построенном на тульских воспоминаниях автора, – был рабочий человек.
Однако в 1930 году Чумандрин опубликовал повесть "Бывший герой" и тут же попал под обстрел критики, обвинившей автора, что тот "преувеличил силы и значение оппозиции на примере одного завода, где сильны были антиленинцы". Повесть была запрещена.
В 1937 году Чумандрин оказался замешан в деле о "контрреволюционной троцкистской организации". На него дал показание поэт Вольф Эрлих, который по этому делу был расстрелян.
Чумандрина заставили выступить на собрание и признать, что в его ранних произведениях действуют "левые коммунисты". Почему-то этим работники органов и ограничились.
А когда началась советско-финляндская война, Чумандрин принял в ней участие и погиб в бою 4 февраля 1940 года. Ему так и не исполнилось 35: родился 18 сентября 1905 года. Посмертно награждён орденом Ленина.
5 ФЕВРАЛЯ
Вадим Габриэлевич Шершеневич (родился 5 февраля 1893 года) учился много. Сперва в Мюнхенском, затем в Московском университетах на филологическом, потом в том же Московском, но на юридическом и математическом факультетах.
Первый сборник стихов "Весенние проталинки" вышел в 1911 году.
Шершеневич перебрал многие "измы" для подражания. В первой книжке он подражал Бальмонту. Во второй "Carmina" (1913) – Блоку.
В 1913-м он создал группу эгофутуристов "Мезонин поэзии". В 1914-м редактировал "Первый журнал русских футуристов". Оказавшись на фронте, он поступил вольноопределяющим в автомобильную часть. Автомобиль придал скорости и мобильности его поэзии. Не зря он назвал свою новую книгу "Автомобильная поступь" (1816). А в предисловии к ней писал о её абсолютной новизне: " Наша эпоха слишком изменила чувствование человека, чтобы мои стихи были похожи на произведения прошлых лет. В этом я вижу главное достоинство моей лирики, она насквозь современна ".
Ещё прежде Бенедикт Лившиц назвал Шершеневича " самовлюблённым графоманом ". Похоже, что Шершеневич готов был оправдать эту характеристику.
Хотя во время Гражданской вместе с Маяковским оформлял "Окна РОСТА". Принимал участие в создании Всероссийского союза поэтов. Стал в мае 1919 председателем этого союза.
Однако в 1918 вместе с Есениным и Мариенгофом учредил "Орден имажинистов", декларация, написанная Шершеневичем, заставляет вспомнить о "самовлюблённом графомане": " Скончался младенец, горластый парень десяти лет от роду (родился 1909 – умер 1919), издох футуризм. Давайте грянем дружнее футуризму и футурью – смерть! Академизм футуристических догматов, как вата, затыкает уши всему молодому. От футуризма тускнеет жизнь… "
И дальше – о своём – "новом": " Образ, и только образ. Образ – ступнями от аналогий, параллелизмов – сравнения, противоположения, эпитеты сжатые и раскрытые, приложения политематического, многоэтажного построения – вот оружие производства мастера искусства. Всякое иное искусство – приложение к "Ниве". Только образ, как нафталин, пересыпающий произведение, спасает это последнее от моли времени. Образ – это броня строки. Это панцирь картины. Это крепостная артиллерия театрального действия. Всякое содержание в художественном произведении так же глупо и бессмысленно, как наклейки из газет на картине. Мы проповедуем самое точное и ясное отделение одного искусства от другого, мы защищаем дифференциацию искусств… "
И хотя эту декларацию подписали и друзья Шершеневича Р. Ивнев. С. Есенин, А. Мариенгоф, характеризовала она в основном поэзию Шершеневича.
Он печатает стихи в журнале имажинистов "Гостиница для путешествующих в прекрасном", завлекая публику эпатажностью, интересом к гаерству. Состязался с Маяковским в разработке акцентного стиха. Любил тактовик и диссонансную рифму.
Написал книгу об имажинизме "2х2=5" (1920) и книгу-эссе о своих товарищах "Кому я жму руку" (1921).
Последнюю книгу оригинальных стихов назвал "Итак итог" (1926). Она последовательно построена на рифмах-диссонансах. И посвящена своей второй жене, покончившей с собой.
Кроме поэзии Шершеневич работал в искусствоведении. Его книга "Игорь Ильинский" выдержала два издания. Работал в кино, и театре. Переводил на русский язык пьесы Шекспира, Корнеля, Рильке. Перевёл целиком "Цветы зла" Бодлера. Работал над книгой мемуаров "Великолепный очевидец", которую не смог напечатать при жизни.
Умер Шершеневич в эвакуации на Алтае 18 мая 1942 года.
Стихи его в основном экспериментальны. Как этот "Принцип развёрнутой аналогии":
Вот, как чёрная искра, и мягко и тускло,
Быстро мышь прошмыгнула по ковру за порог…
Это двинулся вдруг ли у сумрака мускул?
Или демон швырнул мне свой чёрный смешок?
Словно пот на виске тишины, этот скорый,
Жёсткий стук мышеловки за шорохом ниш…
Ах! Как сладко нести мышеловку, в которой,
Словно сердце, колотится между рёбрами проволок мышь!
Распахнуть вдруг все двери! Как раскрытые губы!
И рассвет мне дохнёт резедой.
Резедой.
Шаг и кошка… Как в хохоте быстрые зубы.
В дёснах лап её когти блеснут белизной.
И на мышь, на кусочек
Мной пойманной ночи,
Кот усы возложил, будто ленты веков,
В вечность свесивши хвостик свой длинный,
Офелией чёрной, безвинно -
Невинной,
Труп мышонка плывёт в пышной пене зубов.
И опять тишина… Лишь петух – этот маг голосистый,
Лепестки своих криков уронит на пальцы встающего дня…
…
Как тебя понимаю, скучающий Господи чистый,
Что так часто врагам предавал, как мышонка меня!..
* * *
Иван Федорович Варрава (родился 5 февраля 1925 года) ушёл на фронт со школьной скамьи. Получил тяжёлое ранение и контузию. Оставил стихотворную подпись на стене Рейхстага.
Поступил учиться на заочное отделение Киевского университета. Начал печататься. Его стихи оценили Твардовский, Сосюра. По их рекомендации переведён из Киевского университета в Литературный институт, который окончил в 1953 году. В 1954-м вышла первая книжка "Ветер с Кубани", за которую Варраву принимают в Союз писателей.
В конце 1950-х окончил Высшие сценарные курсы.
При участии Варравы был создан альманах "Кубань" и возрождён Кубанский народный хор.
Собирал народные казачьи песни. В 1966-м выпустил сборник "Песни казаков Кубани".
В 1971–1974 – ответственный секретарь Краснодарской краевой писательской организации.
В 2000–2001 годах был заместителем главного редактора альманаха "Кубань".
На стихи Варравы написаны песни профессиональными и самодеятельными композиторами.
По поводу Варравы я прочитал, что современники называли его "кубанским Пушкиным" и "Кубанским Кобзарём".
Мне кажется, что современники сильно преувеличивали возможности кубанского стихотворца:
Красиво мальчики играют
В войну, прошедшую давно:
Кричат, куражатся, стреляют,
Рейхстаг штурмуют, как в кино.
Я тоже в канувшие лета
В войну такую же играл -
Рубал, стрелял из пистолета
И города и веси брал.
Прошли забавы и гулянки,
Мои погодки подросли:
Пропели трубы марш "Славянки",
И нас по тракту повезли.
Мы шли в атаку на ученье,
Кричали гулкое "ура!.."
Была учёба в ополченье
Как повзрослевшая игра.
Когда ж сошлись стеной на стенку,
Металл куроча о металл,
Земляк сердешный Сеня, Сенька…
Упал и больше не вставал.
А где-то втайне нам казалось,
Что всё закончится игрой.
От роты горсточка осталась
В бою под Лысою горой.
Ах, Сеня, Сенька… Сеня, друг мой!
Видать, каюк твои дела.
Такая кроха, пуля-дура,
А жизнь огромную взяла!
Ну как же можно, как тут можно?…
И у-ух!.. – снаряд по блиндажу,
Взрывной волной на землю брошен,
В пыли клубящейся лежу.
Ещё вчера, призвав нас к норме,
Вещал Карпенко, старшина:
– Теперь вы все в защитной форме,
Война, не игрище… – война! -
Свою отковывая ярость,
Крепчала воинская рать,
Да так, что мальчикам досталось
На всё столетье нас играть.
Ну, о каком "Пушкине" тут можно говорить? "Видать, каюк твои дела" – это после того, как сказано: "Упал и больше не вставал"! Зачем же это предположительное "видать"? А рифма: "друг мой-дура"? Вряд ли Пушкин или Шевченко соблазнились бы такой!
Понятно, почему предисловия к книгам Варравы писали Н. Доризо, В. Фирсов, И. Стаднюк. Они, ясное дело, могли называть Варраву, скончавшегося 13 апреля 2005 года, "Пушкиным". Доризо, например, и самого себя Пушкиным называл.
6 ФЕВРАЛЯ
Мы дружили с Толей Рубиновым – с Анатолием Захаровичем Рубиновым (родился 6 февраля 1924 года), моим коллегой по "Литературной газете".
Мне кажется, что представлять его до сих пор не нужно.
Живо ещё поколение наших читателей шестнадцатиполосной "Литературной газеты". То есть, нас – зачинателей этой газеты, осталось уже мало. Всё-таки 1967 год! Но живы те, кто читал газету в восьмидесятых, девяностых. А там каждая статья Рубинова была подарком читателям.
Что его любили, свидетельствую: был несколько раз на выездных заседаниях редакции газеты и видел, что творилось с залом, когда только объявляли: "Анатолий Рубинов".
Зал часто вставал и бурно приветствовал Толю, который смущённо разглаживал листы той статьи, которая ещё не напечатана и которую он сейчас собирается прочитать.
Но так же, как любила Рубинова читательская аудитория, так ненавидела Рубинова и номенклатурная чиновничья братья: с той же страстью.
Последняя книга, которую подарил мне Толя, была выпущена издательством "Новая газета" (2009). И понятно! "Литературная газета", полностью поменявшая свой облик при Юрии Полякове, печатать книгу Рубинова бы не стала.
Хотя допускаю, что, где-нибудь вспоминая старую "Литературку", Поляков о Рубинове пишет хорошо. Знает, что покойник (Рубинов скончался 9 мая 1909 года) ему не ответит. А ответил бы, если был бы жив. И очень нелестно для Полякова.
* * *
Морис Романович Слободской, конечно, более всего знаменит тем, что это они с Яковым Костюковским написали для Л. Гайдая сценарии трёх самых выдающихся его фильмов "Операция "Ы" и другие приключения Шурика", "Кавказская пленница" и "Бриллиантовая рука".
Но на фронте Слободской написал "Новые похождения бравого солдата Швейка", которыми зачитывались бойцы.
А в соавторстве с В.А. Дыховичным Слободской написал немало искромётных пьес "Человек с того света", "Воскресенье в понедельник", "200 тысяч на мелкие расходы", "Ничего подобного", "Женский монастырь". Написали соавторы массу сатирических стихов, фельетонов. Они писали для пародийного театра "Синяя птичка", для Московского театра миниатюр, Театра эстрады. Я-то помню их "Кляксы", которые исполняли Миронова и Менакер. Помню их чудесный водевиль (к соавторам присоединились В. Масс и М. Червинский) "Гурий Львович Синичкин", поставленный в ленинградском театре комедии.
Морис Романович умер 6 февраля 1991 года (родился 12 декабря 1913). Хорошую оставил по себе память.
7 ФЕВРАЛЯ
Я с Владимиром Кирилловичем Карпеко познакомился в писательской делегации, которая ездила на открытие нового автозавода в Тольятти. Жили мы в Куйбышеве, а в Тольятти ездили на автобусе, который за нами присылали.
Вообще-то вместе со мной ехал сотрудник "Литературной газеты" поэт Володя Дагуров. Но именно он ехал – от газеты. А я в составе делегации. И это значило, что никаких материалов мне из Куйбышева и из Тольятти везти в газету не требовалось.
Но едва только освобождалось рядом со мной в автобусе место: Володя пробирался к кому-то, кто его звал, как немедленно рядом со мной садился Карпеко.
Меня смешила его манера начинать разговор: "А вот это моё ты знаешь?" и, не дожидаясь ответа, читать свои стихи. Но, не ожидая отклика, опять: "А это знаешь?".
В конце концов я к нему привык. Со слуха стихи я вообще плохо воспринимаю. А здесь я понял, что стихи посредственные, и не слушал его воркотание, а смотрел в окно.
Но однажды мы ужинали в куйбышевском ресторане. И вдруг Карпеко, который сидел рядом, сказал: " Вижу, не по душе тебе мои стихи. А зря. Я только вот этой песней почти год безбедно жил ". И тихонько запел:
Два туза, а между
Кралечка вразрез,
Я имел надежду,
А теперь я без.
Ах, какая драма,
Пиковая дама,
Всю ты жизнь испортила мою.
А теперь я бедный,
И худой, и бледный,
Здесь, на Дерибасовской, стою.
Девочки любили,
А теперь их нет,
И монеты были,
Нет теперь монет.
Ах, какая драма,
Пиковая дама,
Всю ты жизнь испортила мою,
А теперь я бедный,
И худой, и медный,
Здесь, на Дерибасовской, стою.
Мальчики, на девочек
Не кидайте глаз,
Все, что вы имели,
Вытряхнут из вас,
Ах, какая драма,
Пиковая дама,
Всю ты жизнь испортила мою.
А теперь я бедный,
И худой, и бледный,
Здесь, на Дерибасовской, стою.
Конечно, я знал эту песню. Не помнил, правда, из какого она кинофильма. Карпеко напомнил: "Страница былого".
– Неужели это ты написал ? – спросил я.
И Карпеко не только подтвердил своё авторство, но рассказал историю, связанную с этой песней, которую с его слов записал Валерий Поволяев, самый молодой секретарь союза писателей РСФСР, бывший мой коллега по "Литературной газете". Историю эту я рассказывать не буду: не очень в неё верю.
Но Карпеко – автор "Пиковой дамы" немедленно вырос в моих глазах.
А потом я узнал, что он автор ещё некоторого количества песен. Но для меня он, скончавшийся 7 февраля 1993 года (родился 18 февраля 1922-го), – автор одной хорошей песни.
* * *
Лидия Корнеевна Чуковская – одна из тех писательниц, которых правильней называть совестью нашей литературы.
Даже если ничего её не читать, а только читать о ней записи в дневнике её отца, Корнея Ивановича Чуковского, вам раскрывается человек невероятного нравственного мужества. Ну, а уж когда вы читаете письмо Шолохову, выступившему на съезде партии по поводу суда над Синявским и Даниэлем "как представитель советской литературы":
" Но Вы держали речь как отступник её. Ваша позорная речь не будет забыта историей.
А литература сама Вам отомстит за себя, как мстит она всем, кто отступает от налагаемого ею трудного долга. Она приговорит Вас к высшей мере наказания, существующей для художника, – к творческому бесплодию. И никакие почести, деньги, отечественные и международные премии не отвратят этот приговор от Вашей головы ", – когда вы читаете гневные строки Лидии Корнеевны по поводу травли академика Сахарова:
" Первыми выступили, осуждая академика Сахарова, деятели науки, искусства и литературы. К ним я обращаться не стану. Они образованные, начитанные, они прекрасно знают истинную цену и Солженицыну, и Сахарову, и, главное, самим себе. На них тратить слова не стоит. Подпись Шостаковича под протестом музыкантов против Сахарова доказывает неопровержимо, что пушкинский вопрос решен навсегда: гений и злодейство совместны. Гений и предательство. Гений и ложь. Члены Академии Наук, члены Союза Писателей и прочих "творческих Союзов" – и в первую очередь те, кто дергает их за верёвочку, – продумали всё отлично, они ведают, что творят, они понимают, почему и чем Сахаров и Солженицын, каждый на свой лад, им помеха.
К ним, к писателям, художникам, музыкантам, артистам, ученым, обращаться мне незачем. Им и без моего разъяснения известно, где правда. Худшие из них – профессиональные предатели, давно уже не имеющие никакого отношения ни к науке, ни к литературе или искусству; лучшие – талантливы, любят литературу, искусство, науку, но полагают, что "нельзя терять связи с читателем" (зрителем, слушателем) – сподручнее продать слово; полагают, что если они не подпишут подготовленный начальством документ, издательства перестанут печатать их научные труды, повести, рассказы, стихи; раскидают набор уже принятой научной статьи или повести; не выпустят за границу с концертом; закроют выставку картин. И тогда? что же тогда станется с бедной литературой, наукой, с бедным искусством – и с ними? Они не домысливают: нельзя без конца вырезывать фестоны из собственного сердца – оно перестаёт плодоносить. Не знаю, как в математике или в музыке, но в литературе – в слове – нельзя. Пишите ваши повести, ваши стихи и рассказы, печатайтесь! Вас больше нет ", – когда вы читаете всё это, то вам раскрывается, что Чуковский в своём дневнике был абсолютно прав. Немногие в те людоедские годы решились бы на столь отчаянную дерзость сильным мира сего.
Единственно, в чём я не соглашусь с Лидией Корнеевной, – это в том, что гений и злодейство совместны. Она не замечает, как комментирует этот тезис другим, прямо ему противоположным: " нельзя без конца вырезывать фестоны из собственного сердца – оно перестаёт плодоносить ". И, стало быть, гениальность, если она до этого была, улетучивается.
Но она сказала это по поводу конкретного гения – Дмитрия Шостаковича, подписавшего злодейское письмо. (И тем снова себе противоречит: написала же: "Не знаю, как в математике или в музыке…"!) Да, Шостакович, который попадал под колёса репрессивной советской машины (январь 1936-го, февраль 1948-го), струсил. А трусость – это всё-таки не злодейство, трусость – это гадостный способ борьбы за собственное существование. Неприятно, конечно, было встретить Шостаковича в компании злодеев. Но сам по себе Дмитрий Дмитриевич злодеем не был. Не был героем, каким был Сахаров, это правда. Но Шостакович не олицетворял собой зло.
Зло, говорил блаженный Августин, не есть умаление добра. Зло есть отсутствие добра, ибо зло не имеет сущности. Потому и получил Шолохов, как предсказывала Лидия Корнеевна, высшую меру наказания для творца – творческое бесплодие!
Лидия Корнеевна Чуковская скончалась 7 февраля 1995 года (родилась 24 марта 1907 года).