При разговорах о будущем сценарии я особенно напирал на то, что без "Охоты на волков" (которой я тогда буквально бредил) не будет и самого фильма: уж очень точно отражала эта песня судьбу и самого Махно, и поднятого им народного движения. Уверял его, что "Охота" - одна из вершин романтической поэзии, что ею, в сущности, исчерпывается "волчья" тема, восходящая к "Смерти волка" Альфреда де Виньи. Видимо, эти мои восторженные высказывания и привели - уже много позже - к такому вот интересному Володиному признанию. В ответ на мои слова, что его "Нинку" можно считать гимном анархическому своеволию, он очень серьёзно возразил: "Нет, не "Нинка", а "Охота на волков" - настоящий гимн Анархии".
...Дальше - больше. Именно в то лето домой к Высоцкому дважды приходил какой-то молодой человек из Донецка. Володя тогда был в плохом состоянии, но во второй раз я "дежурил" около него и смог поговорить с приехавшим. Оказалось, что он работает в Донецке в какой-то студии звукозаписи, делает "левые" записи популярных певцов и ими торгует - в общем, делец и ловчила. Обещал большие деньги, если Володя приедет в Донецк. Мне он не понравился сразу - неприятнейший субъект с мутными глазами. А его рассказы о методах работы с молодыми заказчицами просто-таки вызывали отвращение. Тем не менее я пересказал Володе этот разговор. Деньги ему, естественно, нужны были всегда, на мои предостережения и опасения он отреагировал слабо. И, когда вскоре я в очередной раз завёл разговор о Гуляйполе, Володя задумчиво сказал:
- Мне вообще-то надо бы съездить в Донецк. Этот тип из студии звукозаписи - что ты о нём думаешь?
Я подскочил на месте.
- Поехали! Гуляйполе и Донецк - это рядом.
Достали автомобильный атлас, прикинули расстояние:
от Донецка до махновской столицы километров сто пятьдесят.
В общем, Володя поддержал мою идею - совместить приятное с полезным: рационализм в нём (на трезвую голову) всегда присутствовал. Что тут же проявилось ещё и в такой детали. Перед самым отъездом из Москвы - ночевали у меня дома - он предложил взять с собой мой большой джинсовый мешок.
- Купим яблок в Белгороде - там есть замечательные сорта.
(Видимо, в тот момент он вспомнил о сыновьях. И мы действительно привезли полный мешок великолепных белгородских яблок и братски их поделили.)
Ехать решили, конечно, на машине - у меня тогда был "Москвич" в экспортном исполнении: престижная по тем временам модель с четырьмя фарами. Имелась, правда, одна загвоздка: автомобиль был оформлен на Мишель, поэтому номера на нём были не обычные - с белыми цифрами на чёрном фоне, а белые с чёрными цифрами, как у всех иностранцев. С такими номерами без специального разрешения ГАИ нельзя было выезжать за пределы Московской кольцевой дороги.
Сходили с Володей в ГАИ. Обычная волокита: "Не знаем, нет инструкций, зайдите попозже". Никакие логические доводы не помогали, а обивать пороги начальства не хотелось. Володя было заколебался, но тут уж я настоял: сказал, что как-нибудь проскочим, что провинциальные гаишники и не поймут про наши белые номера - документы-то у нас советские. В конечном счёте мне удалось подбить Володю на эту авантюру. Он неуверенно капитулировал: "Давай попробуем".
И вот ни свет ни заря мы рванули из Москвы. Было, как сейчас выясняется, 21 августа 1970 года.
Каким-то чудом благополучно миновали заспанный пост ГАИ на кольцевой, при выезде из столицы. Первую остановку сделали в Обояни. Зашли перекусить в первую попавшуюся столовую. Стены скромного общепита были сплошь увешаны аляповатыми плакатами - дурными пародиями на окна РосТА. Разбитные вирши пафосно призывали к решающему бою с летунами, несунами и тунеядцами. Правда, уловить какую-то, пусть косвенную, связь между этими тошнотворными харями и биточками по-казацки за тридцать пять копеек было выше наших сил.
Ночевали мы уже в Харькове: в центральной гостинице у площади Дзержинского.
На ужине в ресторане гостиницы к нашему столу подсели какие-то подвыпившие альпинисты, с которыми Володя был необычайно сух. Помню, они рассказывали историю гибели молодой скалолазки, видимо, ища у него сочувствия. Увидев его сдержанность, извинились и отошли. Меня удивила такая демонстративная холодность, и на мой безмолвный вопрос Володя раздражённо ответил:
- Они поддатые, а я трезвый - какой может быть разговор?
Потом мы обнаружили, что у машины село колесо, нужно искать новое. В те времена достать колесо с камерой было непросто, но какой-то харьковчанин, увидев нас в автомагазине, видимо, узнал Высоцкого и предложил по госцене собственную запаску. Заехали к нему домой, и он нам сам её поставил - сделал такой чисто дружеский жест. Володя очень обрадовался: "Наверняка он узнал меня".
В Донецк приехали пополудни. На въезде в город нас остановили местные гаишники, поинтересовались, почему это у нас белые номера, попросили документы. Володя отшутился:
- Чёрные кончились - вот нам и дали белые.
И оно нам поверило, это украинское ГАИ!
Пошли искать нашего заказчика, человека из ателье звукозаписи. По тому адресу, что он оставил, его не оказалось. Куда он пропал - никто не знал (или не говорил). Таким образом вся эта затея с заработком рухнула, можно сказать, на корню. Ребята из студии захотели сняться на память вместе с Высоцким. Позвали фотографа из соседнего ателье, и тот щёлкнул нас всех на пленэре.
И вот стоим мы с Володей в центре города, между студией и Оперным театром, думаем, что делать дальше. Решили попробовать устроиться в гостинице, а с утра пораньше махнуть в "Махновию".
Вдруг подбегает какой-то юноша, обращается к Володе:
- Вы меня помните? Нас знакомили...
Оказался он актёром Волгоградского драмтеатра - их труппа гастролировала в эти дни в Донецке. Узнав о наших проблемах, юный актёр тут же предложил:
- А вы ночуйте у меня, нас всех разместили по квартирам.
Он занимал две больших комнаты. Выяснилось, что он не только актёр, но и бард, и ему очень хочется, чтобы Высоцкий оценил его творчество. Володю он воспринимал как мэтра, автора "Паруса". Аккомпанируя на Володиной гитаре, спел он нам около десяти песен, из них я запомнил название только одной - "Аве Мария". Песни у Володи особого восторга не вызвали ("неважно с юмором"), но искра Божия в юноше, на мой взгляд, была. (Через год он - с седьмой попытки - поступил во ВГИК на режиссёрский. Очень хотел с моей помощью встретиться с Высоцким, но я не стал беспокоить Володю.)
Вечером мы зашли на главпочтамт, откуда Володя отправил большое письмо Марине. Переночевали и на следующий день - в путь.
И вот мы на автостраде, ведущей прямиком в Запорожье. За спиной индустриальный пейзаж горняцкой столицы, вокруг - степь, полдень, Украина. И мы, двое "москалей" в поисках приключений. Красоты природы Володю, кажется, не трогают - стиснув зубы, он твердит только одно: "Жми! Обгоняй! Быстрее!" Пикантность ситуации состоит в том, что кроме пары-тройки "Жигулят" обгонять, в сущности, некого. Ни тебе "Линкольнов", ни "Мустангов".
Следуя указателям, сворачиваем с центральной трассы на тряский гайдамацкий шлях, и я демонстрирую чудеса маневрирования, чтобы не врезаться сдуру в сочные бока мордастых племенных коров и смиренные колымаги с сеном. Но Высоцкий неумолим, в нём не унимается великий подстрекатель и экспансионист: "Быстрее! Ещё быстрее!" Раззадоренный, я вхожу во вкус и, вдавив до упора акселератор, выжимаю заветные сто в час! Воистину, этот человек был рождён, "чтоб сказку сделать былью". Жалкий автолюбитель, я на мгновение ощущаю себя великим Фанхио.
Мелькают дорожные надписи - названия, от которых веет горькой гарью Гражданской войны: Большой Янисоль, Конские Раздоры, Константиновка, Великая Новосёловка...
Мы летим так, словно нас по пятам преследует конница Будённого или Шкуро. Тучные гуси, чопорные индейки, степенные хряки - казалось, вся цветущая колхозно-приусадебная Украйна, весело огрызаясь, разлетается из-под наших колёс. С форсом обогнав напоследок шарахнувшийся от нас допотопный "Запорожец", вылетаем на шоссе и с разбегу окунаемся в пронзительную просинь окоёма, отороченную знойной желтизной подсолнухов.
Неудержимо хотелось пропитать Володю этой жёлто-блакитной свободой перед решающим испытанием Европой - встречей с Мариной Влади...
Их непредвиденный роман неумолимо приближался к предсказуемой юридической развязке. Не имело смысла гадать, станет ли прекрасная "колдунья" долгожданным "отдыхом повстанца"... Хотя умом я и одобрял этот крутой поворот его судьбы, но каким-то шестым чувством всё же ощущал опасность этой приворотной женитьбы для "моего" Высоцкого - опасность измены самому себе, своей миссии. Я слишком хорошо помнил печальный финал истории любви Андрия Бульбы и обольстительной полячки.
И вот Володя, словно читая мои мысли, просится за руль. Я ликую: конечно же, эта финишная прямая - его, именно он должен первым пересечь эту символическую черту - цель нашего ретропробега! До Гуляйполя было рукой подать, а за горизонтом уже смутно угадывалась Запорожская Сечь - воспетая Гоголем странная республика "вольного неба и вечного пира души", продолженная во времени новым витком запорожской вольницы - эпопеей махновщины. Оборачивалась явью моя мальчишеская затея - скрестить в пространстве судьбы двух иноходцев века, Высоцкого и Махно. Ведь с первых же Володиных песен почувствовал я его невписанность в эпоху, увидел в нём единственного на всю Россию хранителя духа упразднённой казацкой вольницы, - хотя сам он об этом, возможно, и не догадывался.
И вот он - в преддверии своей нечаянной духовной Родины, в которой царствовал не ясновельможный Пушкин, а нецелесообразный Лермонтов. Эти "горизонтальные воздушные потоки" одинаково трепали и белый парус Лермонтова, и порванный - Высоцкого.
Итак, мы поменялись местами. Оказавшись на безлюдной трассе, прошитой жёлтой канвой несжатых полей, Володя не мешкая - с места в карьер - рванулся в заманчивый оперативный простор. Словно почуяв беду, суетливо заметалась взлетевшая стрелка спидометра. Я же был сама безмятежность. Полностью расслабившись и неторопливо закуривая сигарету, я невзначай покосился на друга и - залюбовался: судорожно стискивая руль вконец загнанной легковушки, безбожно нажимая на газ, он в каком-то вертикальном взлёте души был весь устремлён к финишной ленте горизонта.
Беснующийся спидометр и неотвратимо надвигающееся Гуляйполе бередили душу "гибельным восторгом", извлекая из памяти самые уместные в тот момент строки:
Может, выход в движенье, в движенье,
В голове, наклонённой к рулю,
В бесшабашном головокруженье
И погибели на краю...
Необъяснимая фатальность: почти сразу после того как я произнёс эти стихи, именно так всё и случилось. Обсудить поэтику Ахмадулиной нам помешал внезапно возникший поворот. Он был вполне безобидным, но Володя растерялся и резко, как все новички, нажал на тормоз, вместо того чтобы убрать газ. Я попытался вывернуть руль, но было поздно: со скрежетом остановившись и чуть поразмыслив, наш "Москвич" закружился в неуклюжем фуэте, соскользнул на край обочины и, неловко перевернувшись, кубарем покатился вниз. И - самопроизвольно встал на колёса: несмотря на кульбит, он вовсе не собирался сходить с дистанции.
Удивительное дело - хотя наши головы покоились на сиденьях, а конечности были крабообразно разбросаны по салону, ни ушибов, ни других повреждений у нас не было. Бодро обменявшись скупой мужской информацией: "Ну ты как?" - "А ты?" - "Порядок", - мы, чертыхаясь, выползли из машины и - оказались буквально в чистом поле, колко синеющим васильками и прочей фольклорной атрибутикой.
Дебют Высоцкого в роли авто-аса длился не более пяти минут...
Машине, конечно, досталось - и кузов помяли основательно, и что-то повредили в моторе: закапало масло. Пока мы пытались вылезти из кабины, к нам подбежало трое деревенских парней. Чисто бабелевские персонажи. Один, верзила в косую сажень в плечах, - вылитый гайдамак со страниц Гоголя или Шевченко, двое других - куда пожиже. Обладатель полускошенного маргинального черепа наверняка был потомком какого-нибудь рядового комбедовца из незаможних селян. Третьего же можно было назвать чоновцем - именно такими я представлял себе орудовавших здесь в Гражданку славных бойцов этих элитных частей. Сидя в поле и лениво попивая "красненькое", они заметили нашу машину, и вдруг - после поворота - она пропала из виду. Куда подевалась?! - из чистого любопытства они к нам и прибежали.
...Их недальние предки являлись кровными врагами батьки Махно, "грязью", которую вместе с Чекой и прочими институтами произвола следовало смести с лица земли. Но "как школьнику драться с отборной шпаной", самоучке-крестьянину с дипломированными гангстерами? Демиургу революции - с её могильщиками? Даже его мужество "запорожской пробы" оказалось бессильно перед адской амальгамой из Маркса, Нечаева и Иоанна Грозного, изготовленной симбирским алхимиком. Увы, творец героической пасторали проиграл кампанию, и мы могли воочию лицезреть итоги кровавой бани, устроенной "новой кастой господ" замордованному крестьянству. Вымершая стезя, придушенные сорняками нивы с "инда взопревшими озимыми", спивающиеся селяне - всё подтверждало прогноз атамана о грядущей физиономии зачатого во лжи и крови государства, где "тюрьмами и издевательствами трудящихся заставят работать за кружку кислого молока".
Услышав, что мы держим путь в Гуляйполе, комбедовец покосился залитыми "бормотухой" глазками на наши загадочные номера и криво усмехнулся:
- А-а-а, махновцы?
Я похолодел: эта зловещая интонация недвусмысленно расставляла все социальные и политические акценты. С надеждой посмотрел я на "гайдамака" и не прогадал.
Простое человеческое сочувствие, сдобренное лёгким меркантилизмом, враз перевесило пресловутую классовую сознательность. В который раз живая жизнь потешалась над умозрительными конструкциями "научного социализма".
- Ребята, давайте мы вам выправим машину.
- А как?
- Да ногами. Трояк не пожалеете?
- Об чём речь!
Охваченный трудовым и материальным энтузиазмом "гайдамак" улёгся на заднее сиденье и мощными ударами гигантских ступней за каких-нибудь пять минут выправил кузов. Славному потомку сечевиков ассистировал "чоновец", добросовестно копируя ритмический рисунок его телодвижений. "Незаможник" же наблюдал за внеклассовым трудовым почином односельчан с видимым неодобрением. Сев на водительское место, он задумчиво покрутил руль, с минуту погляделся в большое панорамное зеркало, тихонечко вышел и - был таков. Вместе с ключами от нашей машины. Видна была только его неумолимо удалявшаяся спина...
Из сбивчивых объяснений двоих оставшихся вырисовалась подоплёка его внезапного выпада: то был целенаправленный акт мести областному центру Донецку, где его когда-то за что-то оштрафовала местная милиция. Угораздило же нас так некстати вляпаться в вековечную тяжбу города и деревни, тем паче украинской! Разжившиеся трояком селяне и не думали догонять третьего. Никакой враждебности к "проклятым кацапам" они не проявляли, но и помогать не торопились. Видимо, их забавляла наша растерянность.
Володя опомнился первым. Попав в непонятное, он сориентировался мгновенно. Сразу внутренне собрался, выведал имя похитителя и, велев мне оставаться на месте, устремился в погоню. Но того и след простыл. Он уже наверняка успел добраться до посёлка и раздобыть самогонки. Как было не обмыть такую удачу?!
Чуть поколебавшись, я всё же решился прибегнуть к испытанному приёму, хотя здесь, вдали от очагов культуры, шансы на успех были мизерны. Стараясь казаться бесстрастным, как бы невзначай спрашиваю:
- Ребята, а вам знакома такая фамилия - Высоцкий?
- Ну, знаем. А чего?
- А того, что это (выдержав эффектную паузу, жестом Наполеона при Аустерлице я простёр руку в сторону удалявшегося Володи) - он и есть!
Если бы я наплёл им, что являюсь законным отпрыском батьки Махно и матушки Галины, а сюда приехал инкогнито из Парижа, эффект не был бы большим.
Не потребовав никаких доказательств, ошеломлённый "чоновец" опрометью ринулся за Володей.
- А в машине его гитара!! - со злорадно-гаденьким ликованием послал я ему вдогонку мелкую дробь "низких истин".
Сверкая пятками, тот понёсся рысью.
- А ещё он батьку Махно будет играть!!! - зацепил я его напоследок одиночным выстрелом военной депеши.
Ошалевший "чоновец" перешёл на семимильные скачки.
- А чё это вы нам сразу не сказали? - допытывался тем временем мой добродушный "гайдамак".
- А чего попусту бахвалиться?! Он этого не любит.
Скромность наша пришлась по душе верзиле, и, в знак
расположения, он извлёк из обширных штанин перегревшуюся вяленую рыбку:
- Угощайся!
Только спустя минут сорок - уже солнце зашло - все трое, весьма возбуждённые, возвратились обратно. Позже в машине я узнал от Володи подробности его вынужденного хождения в украинский народ. Нагнавший его "чоновец" прямиком двинулся к жилищу вороватого "комбедовца" и принялся барабанить в наглухо запертую дверь. Но закупорившийся мститель, изрыгая хулу, наотрез отказывался вернуть ключи. Сбежавшиеся на шум селяне оказались поневоле вовлечёнными в невероятную интригу с невесть откуда взявшимся Владимиром Высоцким в главной роли. Только навалившись всем миром, удалось-таки воплями, мольбами и грохотом кулаков урезонить осатаневшего "незаможника".
И вот он стоит передо мной во всей своей трезвой красе. На оклемавшегося олигофрена было больно смотреть. Врождённый антиурбанизм и наследственная тяга к чужому добру сыграли с ним коварную шутку. Он выглядел сейчас наглядным опровержением эволюционной теории Дарвина. Мимолётный объект какой-то дикой, непостижимой мутации, он вызывал к себе лишь сочувствие. В посветлевших чертах его лица, всё ещё тронутого лёгким налётом вырождения, уже явственно проступала причудливая вязь тонких душевных переживаний: недоумение, раскаяние, тоска...
И началось братание...
Случившееся было не просто занятным дорожным приключением с благополучной развязкой, а событием исторической важности. В тот день, 23 августа 1970 года, в шесть часов пятьдесят минут, в забытом Богом захолустье, Владимир Высоцкий первым в русской поэзии буквально реализовал гениальную метафору Игоря Северянина: "Я повсеградно оэкранен, я повсесердно утверждён".
Тут же тормознули какую-то "Победу", с помощью троса соединили её с нашим бедолагой-"Москвичом" и вытащили на трассу.
- Ну что, куда поедем? - предоставил мне право выбора Володя.
Охваченный ребяческим азартом, я уже отработанным театральным жестом протянул руку на запад - в сторону махновской столицы, но Володя тактично остудил мой пыл, предложив вернуться в Донецк, привести машину в порядок и на другой день предпринять новую вылазку. Он твёрдо пообещал: "Завтра ты увидишь Гуляйполе".
"Побратимы" захотели нас немного проводить и завалились на заднее сиденье. Володя, не мешкая, перевёл разговор на тему Махно, и в течение часа мы с любопытством слушали их были и небылицы о легендарном земляке.