Магазин процветал, а для рабочих даже стал местом встречи. Все шло хорошо, пока у Лкетинги снова не начались приступы ревности. По утрам я делала все домашние дела и лишь после обеда шла с Напираи в магазин. С ребятами было очень весело. В магазине всегда было полно детей, которые таскали Напираи на себе или играли с ней. Она любила находиться в центре внимания. Только моему мужу не нравилось, когда мне было весело: он считал, что с ним я никогда не смеюсь. Он испытывал недоверие к каждому, кто разговаривал со мной больше пяти минут. Сначала он ревновал меня к рабочим, которые приходили в магазин каждый день. Случалось и так, что он не пускал кого-то из них, говоря, что этот мужчина приходит сюда только из-за меня, его жены. Мне каждый раз становилось неловко, и я спешила уйти из магазина. Джеймс тоже ничего не мог поделать со старшим братом, который снова и снова устраивал беспричинные сцены ревности.
Мы ссорились все чаще, и я поймала себя на мысли, что не хочу прожить так до конца своих дней. Мы работали, а он стоял и портил настроение мне и нашим клиентам. Если он был не в магазине, то сидел дома с другими воинами и занимался разделкой козьей туши. В такие дни, возвращаясь вечером домой, я очищала пол от крови и костей.
Раз или два в неделю я ездила за товаром в Барагой, который находился гораздо ближе, чем Маралал. Скоро должна была состояться свадьба одного воина, и сахара снова не хватало. Он один собирался купить триста килограммов и хотел, чтобы за дополнительную плату мы отвезли сахар в отдаленный крааль. Был полдень, и я поспешила в Барагой, куда добралась за полтора часа. Я купила только шестьсот килограммов сахара, так как мне предстояло пересечь две реки, и я не хотела перегружать автомобиль.
Я села в машину и включила зажигание, но двигатель не заводился. Меня мгновенно окружили представители племени туркана, которые с любопытством заглядывали в автомобиль. Владелец магазина вышел и спросил, что случилось. Некоторые попытались подтолкнуть автомобиль, но это не помогло. Владелец магазина посоветовал пройти триста метров, сказав, что там в палатке живут другие мзунгу, у которых такой же автомобиль.
В указанном месте я увидела молодую пару англичан, которым и описала свою проблему. Мужчина захватил ящичек с инструментами и осмотрел мою машину. Он сразу заметил, что аккумулятор разряжен, попробовал что-то исправить, но безуспешно. Когда я сказала, что сегодня мне обязательно нужно вернуться в Барсалой и что у меня дома маленький ребенок, он одолжил мне свой аккумулятор. Однако добавил, что через два дня они уезжают в Найроби, так что я обязательно должна вернуть аккумулятор. Растроганная таким доверием, я заверила его, что приеду вовремя. Свой пришедший в негодность аккумулятор я оставила у них.
Дома меня снова встретил недоверчивый взгляд мужа и вопрос, почему меня так долго не было. Я ему все объяснила. Меня безумно расстроило то, что нам снова предстоит потратить немалую сумму на ремонт машины. Кроме того, в самое ближайшее время нужно было купить четыре новые покрышки. Было отчего прийти в отчаяние: так мы никогда не заработаем денег. Мысль о том, что завтра мне снова придется ехать в Маралал, наводила на меня ужас.
На помощь мне пришел случай: строители собирались поехать в Маралал на своей машине за продуктами и пивом. Я попросила Лкетингу поехать с ними и захватить с собой аккумулятор. В Маралале он должен был купить новый, после чего на общественном матату поехать в Барагой к англичанам, которые, несомненно, подвезут его до Барсалоя.
Я несколько раз повторила, как это важно, чтобы люди получили завтра свой аккумулятор. Он заверил меня, что все будет в порядке, сел в "лендровер" строителей и поехал с ними в Маралал. Я волновалась, но он обещал сделать все, как я сказала. К тому же он гордился тем, что ему доверили такое важное задание. Ему предстояло переночевать там и рано утром сесть на единственное матату в Барагой.
Закончив домашние дела, я пошла в магазин, чтобы помочь Джеймсу продавать сахар. Лкетинга должен был вернуться с минуты на минуту. Но лишь в девять часов вечера мы наконец увидели вдали свет фар. Успокоившись, я пошла готовить ему чай. Через полчаса возле нашего магазина остановился "лендровер" англичан. Я подбежала к ним и удивленно спросила, где мой муж. Мужчина раздраженно посмотрел на меня и сказал, что не знает, где мой муж, но хотел бы получить назад свой аккумулятор, потому что сегодня им нужно уехать в Найроби, а завтра вечером улетает их самолет в Англию. От этих слов я пришла в ужас, мне стало жутко стыдно за то, что я не сдержала своего обещания.
Я сказала, что очень сожалею, но аккумулятор уехал с моим мужем, который сегодня должен был завезти его в Барагой. Англичанин пришел в ярость. Он сказал, что доехал до Барсалоя на моем старом аккумуляторе, но его хватит лишь до тех пор, пока он снова не сядет, потому что сам он не подзаряжается. Я пришла в отчаяние и очень злилась на Лкетингу. Англичане сказали, что матату приезжал, но воина среди пассажиров они не заметили. Была уже половина десятого, и я предложила им попить чаю и вместе подумать, что делать дальше.
Пока мы пили чай, я услышала гул двигателя грузовика. Он остановился около нашего дома, и через мгновение на пороге появился Лкетинга. Кряхтя, он опустил на землю два тяжелых аккумулятора. Я раздраженно спросила, где он так долго пропадал, этим людям давно пора ехать в Найроби. Англичанин угрюмо поменял аккумулятор, после чего они сразу уехали. Лкетинга подвел меня, и меня душила ярость. Он сказал, что опоздал на матату, но я уловила запах алкоголя. Денег у него совсем не осталось, напротив, ему нужны были еще сто пятьдесят франков, чтобы заплатить водителю грузовика. От такой бесцеремонности у меня пропал дар речи. Аккумулятор стоил почти триста пятьдесят франков, сто пятьдесят франков нужно отдать водителю – и все потому, что он напился в баре пива и пропустил дешевый автобус. Значит, вся выручка за этот и следующий месяц коту под хвост.
Озлобленная на него, я легла спать. Но мои мучения не закончились: в ту ночь муж был намерен заняться со мной любовью. Когда я сказала, что сегодня этого не допущу, он снова стал на меня кричать. Была уже почти полночь, и кроме наших громких криков ничто не нарушало окрестную тишину. Он повторил, что у меня наверняка есть любовник, с которым я встречалась прошлой ночью. Для этого я и отправила его в Маралал. Я не могла этого больше слушать и отчаянно пыталась успокоить Напираи, которая проснулась от нашей ругани.
Отчаянное положение
Мне хотелось только одного: поскорее убраться отсюда. Я понимала, что здесь у нас шансов выжить нет. Деньги утекали, как песок сквозь пальцы. Подозревая в каждом мужчине моего любовника, муж выставлял меня на посмешище. Однако я понимала, что, если оставлю его, он заберет у меня дочь. Он любит ее не меньше меня, и по закону она принадлежит ему, то есть его матери. Значит, увезти ее отсюда нет никакой возможности. Я стала отчаянно думать, как спасти наш брак, потому что знала, что без Напираи никуда не поеду.
Как будто что-то предчувствуя, Лкетинга не отходил от нас ни на шаг. Стоило мне задуматься о Швейцарии, как он сразу это замечал, будто читал мои мысли. Он трогательно заботился о Напираи и целыми днями с ней играл. Мною овладевали самые противоречивые чувства. С одной стороны, больше всего на свете мне хотелось построить с главной любовью своей жизни крепкую семью, а с другой – из-за недоверия Лкетинги моя любовь постепенно умирала. Я очень устала снова и снова восстанавливать это доверие и в одиночку бороться за выживание семьи, в то время как Лкетинга спокойно занимался собой или своими друзьями.
Иногда к нам приходили мужчины, рассматривали мою маленькую, восьмимесячную, дочку и обсуждали с Лкетингой возможность будущей женитьбы. Я бесилась, а он благосклонно принимал их предложения. Я пыталась всячески препятствовать таким визитам, как по-хорошему, так и по-плохому. Наша дочь сама выберет себе мужа; она выйдет замуж за человека, которого будет любить! Я не собиралась продавать ее старику в качестве второй или третьей жены. Женское обрезание тоже часто становилось предметом наших ссор. Тут я неизменно наталкивалась на непонимание со стороны мужа, хотя говорить об этом было, конечно, еще рано.
Джеймс усердно трудился в нашем магазине, и вскоре пришла пора снова заказывать грузовик. Моих денег было явно недостаточно, но мы все же решили съездить в Маралал, чтобы заодно снять деньги со счета.
Все это время новый аккумулятор стоял у нас дома, и только я собралась пойти к миссионеру, чтобы попросить его установить, как Лкетинга заявил, что сделает это сам. Все уговоры оказались напрасными. Я не хотела новой ссоры и согласилась. К счастью, автомобиль завелся без проблем. Но через полтора часа машина остановилась в лесу – двигатель заглох намертво. Поначалу я не волновалась, полагая, что просто где-то отошел кабель, но, открыв капот, пришла в ужас. Лкетинга закрепил аккумулятор недостаточно надежно, и из-за тряски на дороге в нем образовалась трещина. Из батареи с одного бока вытекала жидкость. Я была близка к истерике. Новый, дорогой аккумулятор пришел в негодность только потому, что его неправильно установили! С помощью жвачки я постаралась спасти оставшуюся жидкость, но эта отчаянная попытка ни к чему не привела, вскоре аккумуляторная кислота все съела. Я вопила и злилась на мужа. Под палящим солнцем мы застряли на дороге с маленьким ребенком. Выход оставался только один: отправить Лкетингу пешком обратно в миссию, а самой остаться ждать здесь с Напираи. Я понимала, что ждать придется несколько часов.
Слава богу, я продолжала кормить Напираи грудью, иначе бы это была настоящая катастрофа. По крайней мере, у меня была с собой вода. Время шло, я уныло наблюдала за семьей страусов и несколькими зебрами. Мысли вихрем проносились в моей голове, и я решила больше не вкладывать деньги в магазин. Я уеду, как София, в Момбасу. Там мы откроем сувенирную лавку, которая принесет больше дохода и гораздо меньше проблем, чем мой продуктовый магазин. Но как убедить в этом мужа? Уговорить его необходимо, иначе нам с Напираи отсюда не выбраться. Одна я все равно уехать не смогу: кто будет держать Напираи во время долгого переезда?
Через три часа я разглядела вдали облако пыли и подумала, что это, должно быть, пастор Джулиани. Вскоре он остановился возле нас. Он заглянул под капот и покачал головой. Почему я не попросила его установить аккумулятор, спросил он, ведь теперь он совершенно негоден. Я добавила, что аккумулятор куплен всего неделю назад, и снова расплакалась. Он сказал, что попробует его отремонтировать, но обещать ничего не может, а через два дня улетает в Италию. Он установил мне запасной аккумулятор, и мы вместе поехали в Барсалой. Там он залил корпус батареи горячим варом, но предупредил, что этого хватит ненадолго. Попрощавшись с пастором Джулиани, я впала в уныние. В ближайшие три месяца у меня не будет ангела-хранителя, потому что на пастора Роберто надежда небольшая.
Как всегда, вечером к нам зашли юноши и принесли выручку из магазина. Обычно, когда они заходили, я готовила им чай, а в отсутствие Лкетинги и еду. Визиты ребят поднимали мне настроение, ведь с ними я могла нормально общаться. Джеймс расстроился, когда я сказала, что больше не хочу организовывать поездку на грузовике.
Я впервые заговорила о том, чтобы уехать отсюда, иначе скоро мы останемся совсем без денег. В комнате повисла тишина, и я объяснила, что у меня больше денег нет и продолжать здесь торговлю мы не можем. Автомобиль разоряет нас, и скоро мы останемся без гроша. Лкетинга сразу встрял в разговор и сказал, что мы так успешно возобновили торговлю, что бросать ее он не хочет. Это его родина, и он не уйдет от своей семьи. Я спросила, на какие деньги он собирается закупать товар. Он спокойно ответил, чтобы я написала своей маме и попросила, как всегда, выслать нам немного денег. Он не понимал, что деньги, которые мы тратили раньше, были моими собственными. Юноши меня понимали, но поделать ничего не могли: на каждый их довод у мужа находились отговорки. Я продолжала свою рекламную кампанию и старалась представить Момбасу в самом выгодном свете. Джеймс был готов немедленно двинуться в Момбасу, так как он, помимо всего прочего, мечтал посмотреть на море. Но мой муж уезжать отсюда не хотел.
На сегодня разговор был закончен, и мы стали играть в карты. Мы много смеялись, и Лкетинга, который никак не хотел учиться играть в эту игру, угрюмо наблюдал за нами. Визиты ребят его раздражали. Он демонстративно сидел в стороне, жевал мираа или задирал ребят до тех пор, пока они, раздраженные, не уходили. Но они и так остались единственными, кто еще приходил к нам в гости. Каждый день я осторожно заводила разговор о Момбасе, так как без основных продуктов питания магазин практически не приносил дохода. Постепенно это стало волновать и Лкетингу, но он пока не сдавался.
Однажды вечером мы играли втроем в карты. Стол освещала керосиновая лампа. Лкетинга, как тигр, мерил комнату беспокойными шагами. На улице было светло, дело шло к полнолунию. Мне захотелось размять ноги, и я вышла на улицу. Босой ногой я наступила на что-то скользкое и вскрикнула от отвращения.
Все рассмеялись, только не Лкетинга. Взяв со стола лампу, он стал рассматривать предмет, на который я наступила. Он напоминал раздавленное животное, возможно это был эмбрион козы. Юноши придерживались того же мнения. Предмет был не более десяти сантиметров в длину, поэтому было трудно сказать, что это такое. Лкетинга посмотрел на меня и сказал, что это выпало из меня. Поначалу я даже не поняла, что он имеет в виду.
Разъяренный, он спросил, от кого я ждала ребенка. Теперь-то ему ясно, почему ребята приходят к нам каждый день. Я спала с одним из них. Джеймс попытался его успокоить, потому что меня Лкетинга не желал слушать. Он оттолкнул Джеймса и бросился на его друга, но ребята оказались проворнее и выбежали из дома. Лкетинга подошел ко мне, схватил за плечи и потребовал, чтобы я наконец назвала имя своего любовника. Я в ярости вырвалась из его объятий и крикнула: "Ты совсем сумасшедший! Уходи из моего дома, ты сумасшедший!" Я не сомневалась, что теперь-то он точно меня ударит, впервые в жизни. Но он сказал только, что отомстит за этот позор. Он найдет этого юношу и убьет его. С этими словами он вышел из дома.
Из всех хижин повылезали люди и с интересом наблюдали за нами. Когда муж ушел, я схватила деньги, наши паспорта, Напираи и побежала в миссию. Я исступленно колотила в дверь и молилась, чтобы Роберто был на месте. Через некоторое время он открыл дверь и с ужасом посмотрел на нас. Я вкратце объяснила, что произошло, и попросила немедленно отвезти меня в Маралал. Это вопрос жизни и смерти. Роберто смущенно ответил, что не вправе этого делать. Ему еще больше двух месяцев жить здесь одному, пока не вернется пастор Джулиани, и он не хочет настраивать местных жителей против себя. Он сказал, что мне следует вернуться домой, все наверняка не так плохо. Видимо, пастору было страшно. По крайней мере, я оставила в миссии деньги и паспорта, чтобы муж их не уничтожил.
Когда я вернулась, Лкетинга уже сидел дома с мамой. Он спросил, что я делала в миссии, но я ничего не ответила. Он раздраженно спросил, где эмбрион. Я честно сказала, что его утащила наша кошка. Разумеется, он мне не поверил и заявил, что я наверняка бросила его в туалетную яму. Он сказал маме, что теперь знает, что у меня связь с юношей. Скорее всего, Напираи не от него, а от того юноши, потому что перед своей первой поездкой в Швейцарию я ночевала с ним в отеле в Маралале. Как он об этом узнал? Значит, тогдашний мой добрый поступок обернулся теперь моей гибелью. Мама спросила, правда ли это. Разумеется, я не могла этого отрицать, а они не верили, что в ту ночь между нами ничего не было. Я сидела перед ними и рыдала, что лишь укрепляло их подозрения.
Раздосадованная, я хотела только одного: вырваться отсюда как можно скорее. После долгих обсуждений мама решила, что Лкетинга должен ночевать в маньятте, а завтра мы посмотрим, что делать дальше. Но муж отказался уходить без Напираи. Я закричала, чтобы он оставил в покое моего ребенка, которого все равно не считает своим. Но он схватил ее и исчез в темноте.
Я сидела одна на кровати и плакала навзрыд. Конечно, я могла сесть в машину и уехать из деревни, но о том, чтобы оставить здесь ребенка, не могло быть и речи. Снаружи до меня доносились голоса и смех: кому-то наша ссора показалась забавной. Через некоторое время ко мне зашел ветеринар с женой. Они все слышали и стали меня успокаивать. В ту ночь я не сомкнула глаз и молилась о том, чтобы однажды мы отсюда уехали. От моей любви осталась одна лишь ненависть. Как могло все так измениться за столь короткое время, оставалось для меня загадкой.
Рано утром я пошла в магазин и предупредила ночевавших там ребят, что Лкетинга собирается одному из них отомстить. После этого я побежала к маме, чтобы покормить Напираи. Мама сидела с ней перед хижиной. Мой муж еще спал. Я взяла малышку, покормила ее грудью, и мама спросила, действительно ли ее отец Лкетинга. Со слезами на глазах я коротко ответила: "Да".
Бессилие и ярость
Муж вылез из маньятты и велел мне идти в наш домик. Туда же он притащил и ребят. Как всегда, нас сразу окружили любопытные. Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди, ведь я не знала, что он задумал. Лкетинга раздраженно заговорил со мной и перед всеми присутствующими спросил, спала ли я с этим юношей. Он сказал, что хочет это знать. Мне было очень стыдно, и одновременно я была в ярости. Он вел себя как судья, даже не замечая, насколько смешными он нас делает в глазах окружающих. "Нет, – крикнула я, – ты сумасшедший!" Не успела я продолжить, как получила первую пощечину. Я в ярости метнула ему в голову пачку сигарет. Он развернулся и занес надо мной свою дубинку, рунгу, но юноши и ветеринар успели его вовремя схватить. Они крепко держали его, возмущенно что-то ему говорили и советовали на некоторое время уйти в лес, пока у него не прояснится голова. Он схватил свои копья и ушел. Я бросилась в свой дом и больше никого не хотела видеть.
Он отсутствовал два дня. Все это время я не выходила из дому. Уехать я не могла, потому что даже за вознаграждение никто не согласился бы мне помочь. Целыми днями я слушала немецкую музыку и читала стихотворения. Это помогало мне собраться с мыслями. Только я начала писать письмо домой, как муж неожиданно вернулся. Он выключил музыку и спросил, почему в нашем доме поют и откуда у меня эти кассеты. Эти кассеты были у меня всегда, о чем я ему невозмутимо сообщила. Он мне не поверил. Затем он увидел письмо, которое я писала маме, и потребовал, чтобы я прочитала его вслух. Прослушав его, он выразил сомнения, что я правильно передала его содержание. Я порвала письмо и сожгла его. О Напираи он не сказал ни слова, как будто вообще ее не замечал. Он был относительно спокоен, и я старалась его не раздражать. В конце концов, если я хочу отсюда уехать, мне необходимо с ним помириться.
Дни шли своим чередом. Лкетинга стал спокойнее, отчасти потому, что друг Джеймса уехал из Барсалоя. От Джеймса я узнала, что он переехал к родственникам. Магазин был по-прежнему закрыт, и через две недели у нас закончились все продукты. Я хотела съездить в Маралал, но муж запретил. Он подчеркнул, что остальные женщины живут на одном молоке и мясе и им этого хватает.