Обед прошёл весело, благодаря Шарпийон и Пемброку. Она покинула нас за десертом, пригласив через день обедать у неё. Я с неукоснительной точностью явился, и сей визит воскресил в моей памяти одно любопытное воспоминание. Шарпийон представила меня своей матери, и на её исхудалом и болезненном лице я распознал знакомые мне черты. Дело в том, что в 1759 году один женевский интриган, некий Боломэ, предложил продать мои драгоценности неизвестной даме за шесть тысяч дукатов. Сделка совершилась, и он заплатил мне двумя векселями, подписанными этой дамой и её сестрами, девицами Огспурхор. Когда наступил срок платежа, оказалось, что эти женщины исчезли, а сам женевец обанкротился. Легко представить моё удивление при виде сих мошенниц теперь в Лондоне, да ещё в роли тёток и матери Шарпийон.
- Мадам, - холодно обратился я к ней, - мне крайне приятно снова видеть вас.
- Я счастлива, сударь, возобновить наше знакомство. Этот проходимец Боломэ...
- Не будем говорить о нём, мадам. Надеюсь, теперь у нас будет повод встречаться.
В течение четверти часа передо мной продефилировала целая процессия родственников Шарпийон: её бабка, обе почтенные тётушки, некий кавалер Гудар, которого я знал ещё в Париже, и две личности - Ростен и Гумон, все трое не то кузены, не то друзья дома, но, во всяком случае, несомненно записные жулики. Я чувствовал, что попал в компанию совсем дурного толка, но не хотел отступать и потому ограничился лишь обещанием самому себе держаться настороже. Моей единственной заботой было завязать интрижку с девицей, а всё остальное меня совершенно не интересовало. За столом я овладел местом рядом с красоткой и развлекал её, как мог. Она с живостью отвечала мне, и я считал, что мои дела порядочно продвинулись. В конце концов я решил дать ужин для всего общества.
- День выбирайте сами, - сказала она.
- Мой выбор совпадает с вашим.
- В таком случае завтра.
- Прошу прощения, я совершенно забыл, что завтра у меня свидание.
- Конечно, с какой-нибудь красивой иностранкой. Этой красивой иностранкой был старый венецианский
маркиз, в котором я имел некоторую необходимость. Мне показалось, что я заметил на лице Шарпийон едва уловимую гримасу ревности и потому продолжал настаивать на выборе другого дня. Тогда она, будто бы рассердившись, отвернулась от меня и вступила в разговор со вторым соседом, одним из двоих кавалеров удачи. В конце концов ей всё-таки удалось напроситься ко мне со всей компанией на следующий день. Я возвратился домой очень поздно, крайне недовольный собственной персоной и влюблённый, как последний глупец.
Я ждал их лишь к вечеру, но был внезапно разбужен в восемь часов утра: ко мне явилась Шарпийон со своей тёткой.
- Я беспокою вас так рано потому, что имею к вам одно важное дело.
- Позвольте мне одеться.
- Я могу говорить и здесь, не нарушая приличий, - меня сопровождает тётушка. - Однако неожиданно она передумала и сказала: - Впрочем, то, что я имею сообщить, не терпит свидетелей.
- Тогда мадам может пройти в соседний зал и оставить дверь приоткрытой.
После совершения всех этих передвижений красавица принялась в патетических тонах изображать бедственное положение своего семейства.
- Вы будете нашим ангелом-спасителем, если сможете дать моей тётушке сто гиней. Тогда наше будущее можно полагать обеспеченным.
- Как прикажете понимать это?
- Она обладает рецептом эликсира, который производит поразительное действие. За шесть месяцев деньги будут возвращены вам, и к тому же вы получите половину всех доходов.
- У вас бесценная тётушка, моя прелесть. Я подумаю над вашим предложением, а теперь поговорим лучше о других предметах.
С этими словами я притянул её к себе. Она коснулась пальчиком своих губ и кивнула на дверь, как бы говоря: "Будьте благоразумны, мы не одни". Но поскольку я, не обращая внимания на её просьбу, предпринял несколько благоприятных для меня движений, она решительно оттолкнула меня и скрылась в соседней комнате, хлопнув дверью. Я быстро оделся, испытывая сильное неудовольствие, но, несмотря на это, имел твёрдое намерение возобновить свои атаки. Однако оказалось, что они уже ушли, пообещав приехать вечером. "Чёрт возьми! - сказал я себе. - Осторожно! Здесь пахнет мошенничеством. Им нужны сто гиней. Исходя из сего и будем действовать, а не надеяться на случай". Гости явились с заходом солнца, и в ожидании ужина Шарпийон предложила партию виста.
- Разве вам не любопытно, - обратился я к ней, - узнать ответ на ваше утреннее предложение? Идёмте со мной, и вы всё поймёте.
Мы прошли через две комнаты в третью, где я усадил её на канапе.
- Вот в этом кошельке сто гиней.
- И вы отдадите их тётушке?
- С превеликой радостью, но только... - и я бросил ей пламенный взгляд, который она прекрасно поняла.
- Сегодня невозможно. Здесь всё общество, и они могут подумать, что я торгую своей честью.
- Но я сам отдам деньги вашей тётушке.
Я повторил утренние эволюции, однако она сделала возмущённое лицо и воскликнула, что никакая сила в мире не заставит её согласиться, и я могу надеяться только на время и на её чувства. Я был вне себя от ярости и оставил свои притязания.
Я уже начал совсем забывать Шарпийон, но однажды утром ко мне явилась тётка мошенницы. Она принялась говорить об изумлении, в которое всё семейство было повергнуто моим исчезновением. После нескольких напыщенных фраз она обратилась к истинной цели визита - ста гинеям.
- Мадам, если я забыл о данном обещании, спросите про него у своей племянницы - она не сдержала слова и от казала мне даже в столь незначительных знаках внимания, которые не затруднили бы и весталку. А вы прекрасно знаете, ваша племянница далеко не весталка.
- Это же ещё сущий ребёнок, но зато у неё добрейшее сердце. И вы ошибаетесь, сударь, она любит вас и призналась мне в этом. Просто, зная ваш характер, девочка боится, как бы всё не оказалось обычным капризом.
- Может быть, вы хотели бы убедить меня в её искренности?
- Охотно. Хотя моя племянница сейчас и нездорова, я могу отвести вас к ней и ручаюсь, что вы будете удовлетворены.
Эти слова снова воспламенили меня.
- Идите сейчас же, - продолжала сводня, - вы застанете ее в постели. Я опережу вас всего на несколько шагов.
Объяснение было столь недвусмысленным, что я уже видел себя у цели своих вожделений и, быстро одевшись, одним духом был у её дверей. Отворила мне всё та же тётка.
- Девочка, - с таинственным видом объявила она, - принимает ванну. Придётся вам подождать с полчасика.
- Чёрт вас возьми! Опять задержка! Да вы просто лгунья!
- Я сведу вас в её комнату, и она сама всё скажет.
- В ту комнату, где она принимает ванну? - с волнением спросил я. - А вы не обманываете меня?
- Как можно! Идите за мной.
Мы поднялись по лестнице и, подойдя к маленькой дверце, она резко открыла её и втолкнула меня внутрь. Шарпийон стояла в ванне спиной к двери, совершенно обнажённая. По звуку она подумала, что это тётка, и спросила полотенце. Я подошёл поближе. Увидев меня, она тихо вскрикнула и закрыла лицо руками.
- Не кричите, мадемуазель, это совершенно бесполезно.
- Умоляю вас, уходите.
- К чему столько волнений? Неужели вы думаете, я прибегну к силе?
- Тётушка дорого заплатит за свои проделки.
- Ваша тётушка - достойная женщина, которой я желаю всего самого хорошего.
- Не думала, что вы способны на такое.
- О чём вы говорите? Посмотрите только, на каком я почтительном расстоянии. Клянусь, я не пошевелю и пальцем без вашего желания. Прошу только, встаньте так же, как три минуты назад.
На глазах у неё выступили слёзы, возможно притворные, но всё-таки она решилась исполнить мою просьбу, и даже, следует отдать ей справедливость, показала себя в позе, бесконечно более соблазнительной, чем первоначальная. Я не мог сдержать себя и устремился к ней, но она с холодностью оттолкнула меня. В эту минуту вошла тётка, и я удалился вне себя от злости. Мегера же последовала за мной на лестницу и с лукавым видом спросила:
- Ну, вы довольны?
- Весьма, теперь я узнал и вас, и вашу племянницу. - С этими словами я бросил ей в лицо банкноту на сто гиней, полагая, что она всё-таки заработала эти деньги.
Как догадывается читатель, я поклялся, что ноги моей не будет в доме этих проклятых обманщиц, и решил искать забвения в спектаклях и тавернах. Однако уже на другой день я столкнулся лицом к лицу с Шарпийон, которая входила в Воксхолл. Я хотел быстро отойти, однако она схватила меня за руку и принялась упрекать за вчерашнее. Я был возмущён подобной наглостью, но эта девица с безмятежным спокойствием пригласила меня выпить чашку чая в соседнем павильоне. На мой ответ, что я собираюсь ужинать, она тут же напросилась ко мне в гости. Когда накрыли на стол, мы уже опять были лучшими друзьями. Я имел возможность увидеть её тайные прелести и. разгорячившись, предложил прогуляться, если только она не будет обращаться со мной так же, как с лордом Пемброком.
- Я решилась, любезный друг, безраздельно принадлежать вам, однако при одном условии.
- Какое же это условие? - с нетерпением спросил я.
- Вы каждый день должны приходить ко мне и повсюду сопровождать меня.
- Охотно, но перейдём лучше в беседку.
- Нет, этого сейчас не нужно.
Мне окончательно опротивело её постоянное увиливание, и я совершенно порвал бы с нею, если бы не визит кавалера Гудара, явившегося ко мне вскоре после описанного разговора. У нас сразу же зашла речь о Шарпийон, и я не скрыл от него своего намерения не видеть её более.
- Весьма благоразумно с вашей стороны. Эта малютка очень проворна, у вас же есть склонность к нежности чувств, и она влюбила вас в себя, как последнего простака. Через короткое время вы всё равно оказались бы на мели.
- Неужели вы думаете, что я так глуп?
- Полагаю, вы такой же мужчина, как и все, - чем больше препятствий, тем сильнее ваши желания. Будем говорить откровенно. Бежать от предмета любви - это не способ забыть его. Кто вам сказал, что случай ещё сегодня не столкнёт вас с Шарпийон?
- К чему вы клоните?
- Я хочу привести эту женщину в ваши объятия. Конечно, вряд ли можно рассчитывать на её любовь, но она бедна, а у вас есть деньги. Не вижу, что может помешать вам купить её. К тому же это верный способ охладить свои чувства.
- И в самом деле способ превосходный, и я бы воспользовался им, коли не разгадал бы её намерений.
- Какими бы они ни были, разве нельзя расстроить их посредством соглашения? Главное - остерегайтесь платить вперёд. Как видите, мне всё известно.
- Не понимаю, что здесь может быть известно?
- Она уже стоила вам сто гиней, а вы не добились даже одного поцелуя. Сама Шарпийон похваляется, как ей удалось обвести вас.
- Это ложь, я отдал деньги тётке...
- За эликсир. Вас, очевидно, соблазнили тёткины прелести?
- Ладно, оставим это. Что привело вас ко мне?
- Единственно лишь дружеское расположение.
- Это ловушка. Вы заодно с ней.
- Если вы пожелаете выслушать меня, ваше мнение изменится. Около года тому назад я встретил в Воксхолле господина Моросини, весьма интересовавшегося известными вам молодыми дамами, которые там обычно прогуливаются. Я счёл возможным обратиться к нему: "Господин посланник, все эти девицы в вашем распоряжении. Я был бы счастлив составить вам знакомство с той, на которую вы изволите указать платком". - "Вот эту", - ответствовал он и указал одну из дам, совершенно мне не знакомую. Однако же я не смутился и, подойдя к красотке и сопровождавшей её пожилой даме, сделал предложение от имени посланника. Оно было незамедлительно принято, и мне оставалось только поспешить к Его Превосходительству с именем и адресом его избранницы. Тут же по соседству оказался тогда ещё один ценитель прекрасного пола, и я спросил у него, знакома ли ему некая девица Шарпийон.
- Так это была она?
- Именно. Посланник соблаговолил раскрыть мне свои намерения в отношении этой особы. Его Превосходительство собирались поселить её в меблированные апартаменты с тем условием, чтобы она никого не принимала, а также давать пятьдесят гиней ежемесячно и ужин в те дни, когда ему будет угодно провести у неё ночь. Обо всём обеими сторонами было договорено в соответствии с принятыми дипломатическими формами, а я выторговал у матери как вознаграждение за посредничество, что получу от её дочери ночь любви после исчезновения господина Моросини. - Здесь кавалер вынул из кармана оригинал соглашения, где всё было именно так и оговорено. Потом он продолжал: - Через несколько месяцев посланник покинул Лондон. Девица, сделавшаяся свободной, нашла новых почитателей. Перечислю только троих: лорд Балтимор, лорд Гровенор и португальский посол. Сами понимаете, я потребовал исполнения касавшегося меня пункта, но мать, тётка и сама мошенница лишь рассмеялись мне в лицо. Таково теперешнее положение. Но будем терпеливы, скоро наступит и моя очередь смеяться. Я не могу упрятать в тюрьму дочку, она ещё несовершеннолетняя, однако матери придётся заплатить за неё. Вот почему вы встретили меня в этом доме.
- Благодарю за откровенность. В доказательство моего к вам доверия прошу вас передать мадам Огспурхор, что у меня приготовлено для неё сто фунтов, если она согласится отдать мне на одну ночь своё сокровище. Однако, следуя вашему совету, я ничего не заплачу вперёд.
- Хорошо, я берусь за это дело.
Засим я оставил моего жулика к обеду. Голова Гудара была истинной энциклопедией галантных приключений. Будучи невероятно деятельным, он переписывался со всеми знаменитыми иностранцами, и его можно было встретить на всех празднествах, что не мешало ему заниматься ещё и литературными трудами. Как раз в то время он заканчивал своего "Китайского шпиона".
На следующий день с самого утра ко мне явилась Шарпийон в сопровождении некой мисс Лоране, которую она представила мне как свою близкую приятельницу.
- Я пришла, сударь, потребовать у вас объяснений: верно ли, что вы предложили моей матушке через посредство господина Гудара сто гиней за... ?
- Это чистейшая истина, мадемуазель. Может быть, вам показалось, что мало денег?
- Прошу вас, оставьте неуместные шутки. Почему, сударь, вы считаете себя вправе оскорблять меня?
- Я готов признаться во всех грехах, если вам этого хочется. Но к кому, чёрт побери, я должен был, по-вашему, обратиться? Вы же знаете, что с вами договориться невозможно.
- Сударь, я уже говорила, что вы ничего от меня не добьётесь ни силой, ни звоном золота. Единственное средство - уважение, внимательность и искренняя нежность. Вы упрекаете меня в невыполнении обещаний, но кто на самом деле нарушил своё слово? Разве вы не пытались овладеть мною, пользуясь неожиданностью, и не погнушались услугами мошенника для удовлетворения вашей животной страсти?
- Да ведь этот жулик Гудар - ваш лучший друг! Неужели вы забыли, что он познакомил вас с синьором Моросини и, к тому же, сам влюблён в вас? Есть даже доказательство - один прелюбопытный документ... И ведь вы его должница. Сначала заплатите долг, а потом называйте человека мошенником, если уж вам так хочется. Вы напрасно плачете, мадемуазель.
- Эти слёзы чисты, свидетель тому само небо. Жестокий человек, вы же знаете, я люблю вас. Какая другая женщина могла бы вынести подобное обращение!
- Если вы любите меня, почему бы не доказать свою любовь?
- И это говорите вы, третировавший меня как публичную женщину и торговавшийся с подлым сводником!
- Для вас было бы приятнее, если бы я взял на себя труд писать вам?
- Я хотела бы только одного - вашей любви или хотя бы надежды на неё. Что мне ваши деньги? Разве я когда-нибудь говорила о них? Я просила немного - чтобы вы приходили ко мне и сопровождали меня на прогулки и в театр. Для меня было бы счастьем отдать всё ради вашей любви! Неужели человек ваших достоинств может стремиться к тому, чтобы женщина отдалась ему ради денег? О, если бы я только могла, я презирала бы вас! В какие унижения и крайности повергает меня безумная любовь! Я плачу, сударь, но это первые и последние слёзы, исторгнутые у меня мужчиной.
Я был в оцепенении.
- Простите, тысячу раз простите! Я виновен, но ничто не помешает мне стереть следы ваших слёз! - Не знаю, как уж мне удалось с чувством произнести сию банальную фразу, но Шарпийон казалась взволнованной и отвечала:
- Навещайте меня каждый день в любое время, но не требуйте награды, которой я желаю сама одарить вас.
И снова я оказался в её сетях. Я был согласен на всё и как никогда хорошо понял мудрость древней истины: любить и оставаться благоразумным невозможно даже для Бога. Эта сцена дала мне также случай заметить, насколько женщины выигрывают при словесных объяснениях. Письмо, даже самое нежное, оставило бы меня бесчувственным, а все эти слова, приправленные слезами и гримасами, поразили в самое сердце. С первого же визита, во время которого я ничем не нарушил почтительного обращения, мне начало казаться, что я сделал новый шаг к победе, хотя на самом деле надо мной лишь смеялись.
В моём новом положении одно обстоятельство оставалось несомненным - за пятнадцать дней я истратил на театр, подарки и прогулки более четырёхсот гиней, не говоря уже о потерянном времени и силах, израсходованных на сентиментально-выспреннюю словесность. И вот на шестнадцатый день я решил спросить у Шарпийон в присутствии её матери, где она намеревается провести ночь - дома или же у меня.
- Мы решим это после ужина, - ответствовала старуха.
"Тем лучше, - подумал я, - по крайней мере, ужин обойдётся мне дешевле". В конце ужина мать отвела меня в сторону и прошептала с таинственным видом: "Выйдите вместе с гостями и возвращайтесь через четверть часа, чтобы не возбуждать подозрений". Меня тронуло столь деликатное обхождение, и оставалось лишь повиноваться. Когда я возвратился, то увидел, что в комнате Шарпийон поставлена новая кровать. "Наконец-то приближается развязка", - подумал я, хотя последовавшее тут же требование матери и должно было открыть мне глаза.
- Не желаете ли, - заявила старая ведьма, - заплатить сто гиней?
- Фи! - воскликнула Шарпийон. Когда мы остались одни за запертой дверью, я подошёл
к красотке, чувствуя неподдельное опьянение, но она мягко отстранила меня и предложила ложиться первому. В мгновение ока я оказался под одеялом, сгорая от пожирающего меня нетерпения. Видя, как она приготавливается, я считал секунды, казавшиеся мне часами, и уже ощущал раздражение от медлительности её движений. Наконец на ней только рубашка... Свет гаснет... И никого нет. Посреди мрака я призываю её самыми нежными именами. В ответ ни звука. Только моя жалоба на непроницаемую темноту произвела действие:
- Сударь, я привыкла спать без света.