Я заведовал античным сектором в Институте мировой литературы, потом уволился, и заведовать стал С. А. Ни охоты, ни вкуса к этому занятию у нас одинаково не было. С. А. сказал: "Наш покровитель - св. Целестин: это единственный римский папа, который сложил сан, когда увидел, что был избран только для политической игры. Избрали нового, и это был Бонифаций VIII".
"Я понимаю, что мы обязаны играть, но не обязаны же выигрывать!" Кажется, это сказал я, но ему понравилось.
"М., мне кажется, что мы очень многих раздражаем тем, что не пытаемся съесть друг друга". - "И мне так кажется".
Его все-таки приняли в Союз писателей, хотя кто-то и посылал на него в приемную настойчивые доносы. На официальном языке доносы назывались "сигналами", а на неофициальном "телегами". "В прошлом веке было слов о доносчик, а теперь? Сигнальщик?" - "Тележник", - сказал я. "А я думал, что телега - этимологически - это только о том, что связано с выездами и невыездами".
При первых своих заграничных командировках он говорил: "Посылающие меня имеют вид тоски, позабавленности и сочувствия".
Возвращаясь, он со вкусом пересказывал впечатления от разницы местных культур. "Ехал я в Швейцарию, а возвращаюсь из Женевы - это совсем разные вещи". "Итальянский коллега мне сказал: напрасно думают, что монашеский устав - норма для соблюдения; он - идеал для вдохновения. Если в уставе написано, что в такой-то момент мессы все должны подпрыгнуть на два метра, а вы подпрыгнете на 75 сантиметров, то в Баварии вам сделают выговор за нарушение устава, а в Италии причтут к святым за приближение к идеалу". Однажды я усомнился, что австрийская культура существует отдельно от немецкой. "Мой любимый анекдот 1918 года, - сказал С. А. - Сидят в окопе берлинец и венец; берлинец говорит "положение серьезное, но не безнадежное"; "нет, говорит венец, - положение безнадежное, но не серьезное"". В самые последние годы нам все чаще приходится вспоминать эти реплики.
"Купол св. Петра - все другие купола на него похожи, а он на них - нет".
"Римская культура - открыта, римские развалины вродились в барочный Рим. (NB - так ли это было для дю Белле?) А греческая - самозамкнута, и Парфенон, повернутый задом к входящему на акрополь, - это все равно что Т. М., которой я совсем не нужен". (Здесь была названа наша коллега, прекрасный человек и ученый, которая, однако, и вправду ни в чем не соприкасалась с тем, что делал С. А.) "А разве это исключение, а не норма?" - спросил я.
"При ошибках в языке собеседник-француз сразу перестает тебя слушать, англичанин принимает незамечающий вид, немец педантически поправляет каждое слово, а итальянец с радостью начинает ваши ошибки перенимать".
"Не нужно думать, что за пределами отечества ты автоматически становишься пророком".
Когда у него была полоса любви к Хайдеггеру, он уговаривал меня: "Почитайте Хайдегтера!" Я отвечал, что слишком плохо знаю немецкий язык. "Н о ведь Хайдегтер пишет не по-немецки, а по-хайдегтеровски!"
"Мне кажется, для перевода одного стихотворения нужно знать всего поэта. Когда я переводил Готфрида Бенна, мне случалось переносить в одно стихотворение образы из другого стихотворения". (Его редактор рассказывал мне, как с этим потом приходилось бороться.) "По отношению к каждому стихотворению ты определяешь дистанцию [167] точности и выдерживаешь ее. И если даже есть возможность и соблазн в таких-то строчках подойти к подлиннику ближе, ты от этого удерживаешься".
"Тракль так однообразен, что перевести десять его стихотворений легче, чем одно".
"Евангелие в переводе К. - это вроде переводов Маршака, Гинзбурга и Любимова".
"Переводить плохие стихи - это как перебелять черновики. Жуковский любил брать для перевода посредственные стихи, чтобы делать из них хорошие. Насколько это лучше, чем плохие переводы хороших стихов!"
В переводах ему претили не только ремесленная безликость, но и претенциозное стилизаторство. "Сейчас переводят таким слогом, как будто русский язык уже мертвый и его нужно гальванизировать: это эксцентрика без центра, каким для нас, античников, еще были переводы Ф. А. Петровского".
"И. Анненский должен был испытывать сладострастие, заставляя отмеренные стих в стих фразы Еврипида выламываться по анжамбманам". Да, античные переводы Анненского садистичны, а Фета мазохичны; но что чувствовали, переводя, Пастернак или Маршак, не сомневавшиеся в своей конгениальности переводимым?
"Тибулл в собственных стихах и в послании Горация совершенно разный, но ни один не реальнее другого, - как одно многомерное тело в разных проекциях".
"Киркегор торгуется с Богом о своей душе, требуя расписки, что она дорого стоит. Это виноградарь девятого часа, который ропщет".
"Честертон намалевал беса, с которым бороться, а Борхес сделал из него бога".
"Бенн говорил на упрек в атеизме, разве я отрицаю Бога? я отрицаю такое свое Я, которое имеет отношение к Богу".
Ему неприятно было, что Вяч. Иванов и Фофанов были ровесниками ("Они - из разных эонов!") и что Вл. Соловьев, в гроб сходя, одновременно благословил не только Вяч. Иванова, но и Бальмонта.
"Как слабы стихи Пастернака на смерть Цветаевой - к чести человеческого документа и во вред художественному!" - "Жорж Нива дал мне анкету об отношении к Пастернаку, почему в ней не было вопроса: если Вы не хотите отвечать на эту анкету, то почему?"
"Мне всегда казалось, что слово "акмеизм" применительно к Мандельштаму только мешает. Чем меньше было между поэтами сходства, тем громче они о нем кричали. Я пришел с этим к Н. Я. "Акмеистов было шестеро? но ведь Городецкий - изменник? но Нарбут и Зенкевич - разве они акмеисты? но Гумилев - почему он акмеист?" (Н. Я: "Во-первых, его расстреляли, во-вторых, Осип всегда его хвалил…") "Достаточно! А Ахматова?" (Н. Я. произносит тираду в духе ее "Второй книги".) "Так не лучше ли называть Мандельштама не акмеистом, а Мандельштамом?""
"Игорь Северянин, беззагадочный поэт в эпоху, когда каждому полагалось быть загадочным, на этом фоне оказывался самым непонятным из всех. Как у Тютчева: "природа - сфинкс", и тем верней губит, что "никакой от века загадки нет и не было у ней"".
"Когда Волошин говорил по-французски, французы думали, что это он по-русски? У него была патологическая неспособность ко всем языкам, и прежде всего к русскому! Преосуществленье!"
"Шпет - слишком немец, чтобы писать несвязно, слишком русский, чтобы писать неэмоционально; достаточно немец, чтобы смотреть на русский материал с о стороны, достаточно русский, чтобы…" Тут разговор был случайно прерван.
"Равномерная перенапряженность и отсутствие чувства юмора вот чем тяжел Бердяев".
Разговор об А. Ф. Лосеве, сорокалетней давности. "Он - не лицо и маска, он - сложный большой агрегат, у которого дальние колеса только начинают вращаться, когда ближние уже остановились. Поэтому не нужно удивляться, если он начинает с того, что только диалектический материализм дает возможность расцвета философии, а кончает: "Не думаете же вы, будто я считаю, что бытие определяет сознание!"
"Вы неточны, когда пишете, что нигилизм Бахтина - от революции. У него нигилизм не революционный, а предреволюционный. В том же смысле, в каком Н. Я. М. пишет, будто символисты были виновниками революции". [168]
"Бахтин - не антисталинское, а самое сталинское явление: пластический смеховой мир, где все равно всему, - чем это не лысенковская природа?"
"Был человек, секретарствовавший одновременно у Лосева и Бахтина; и Лосев на упоминания о Бахтине говорил: "Как, Бахтин? разве его кто-нибудь еще читает?" - а Бахтин на упоминания о Лосеве: "Ах, Ал. Фед., конечно! как хорошо! только вот зачем он на философские тетради Ленина ссылается? мало ли какие конспекты все мы вели, разве это предмет для ссылок?.."
"Отсутствие ссылок ни о чем не говорит: Бахтин не ссылался на Бубера. Я при первой же встрече (к неудовольствию окружающих) спросил его, почему; он неохотно ответил: "Знаете, двадцатые годы…" Хотя антисионизм у нас был выдуман позже.
"Бубера забыли: для одних он слишком мистик, для других недостаточно мистик. В Иерусалиме показать мне его могилу мог только Шураки. Это такой алжирский еврей, сделавший перевод Ветхого Завета, - а для справедливости и Нового, и Корана. Это переводы для переводчиков, читать их невозможно, но у меня при работе они всегда под локтем. Так забудут и Соловьева: для одних слишком левый, для других слишком правый".
"На своих предшественников я смотрю снизу вверх и поэтому вынужден быть резким, так как не могу быть снисходительным".
Одному автору он сказал, что феодализм в его изображении слишком схематичен, тот обиделся. "Можно ли настолько отождествлять себя с собственными писаниями?!"
"Вы заметили у Н. фразу: "символисты впадали в мистику, и притом католическую"? Как лаконично защищает он сразу и чистоту атеизма, и чистоту православия!"
"В какое время мы живем: В., мистик, не выходящий из озарения, выступает паладином точнейшего структурализма, а наш П. продолжателем Киреевского!"
"В обществе нарастает нелюбовь к двум вещам: к логике и к ближнему своему".
"Была официальная антропофагия с вескими ярлыками, и был интеллигентский снобизм; синтезировалась же инвективная поэтика самоподразумевающихся необъявленных преступлений. Происходит спиритуализация орудий взаимоистребления".
"Нынешние религиозные неофиты - самые зрелые плоды сталинизма. Остерегайтесь насаждать религию силой: нигилисты вырастали из поповичей".
"Необходимость борьбы против нашей национальной провинциальности и хронологической провинциальности".
Он сдал в журнал статью под заглавием "Риторика как средство обобщения", ему сказали: "В год съезда такое название давать нельзя". Статью напечатали под заглавием "Большая судьба маленького жанра".
"История недавнего - военного и околовоенного - времени: 80 % общества не желает ее помнить, 20 % сделали память и напоминание о ней своей профессией. А вот о татарах или об Иване Грозном помнили все поголовно и без напоминания".
"Сталинский режим был амбивалентен и поэтому живучее гитлеровского: Сталин мог объявить себя отцом евреев или антимарровцем, а Гитлер - только за А говорить Б. ("Кто здесь еврей, решаю я" - это приписывается Герингу, но сказано было в начале века венским К. Люгером, заигрывавшим одновременно с антисемитами и евреями)".
"Становление и конец тоталитаризма одинаково бьют по профессионализму и поощряют дилетантизм: всем приходится делать то, чему не учились".
"Современной контркультуре кажется, что 60-е годы были временем молодых, а нам, современникам, казалось, что это было время оттаявших пятидесятилетних".
Он обиделся, когда его назвали "человеком 70-х годов". Я удивился: а разве были такие годы?
Его выбрали народным депутатом. "Я вспоминал строчку Лукана:
Мил победитель богам, побежденный любезен Катону! -
чувствуя себя Катоном тринадцать дней, когда на съезде ни разу не проголосовал с большинством".
"На межрегиональной группе депутатов я однажды сказал: мы здесь не единомышленники, а товарищи по несчастью, поэтому…" [169]
"А. Д. Сахаров составил свой проект конституции, первым пунктом там значилось: "Каждый человек имеет право на жизнь, свободу и счастье". В предпоследнем разговоре я сказал ему: "Права на счастье государство гарантировать не может" Но ведь это, кажется, есть в американской конституции? "Нет, в американской декларации" (И то не "счастье", а "стремление к счастью законными способами"). Текст изменили. В самом деле, гарантировать можно разве только честь и достоинство, да и то бывает очень трудно: например, александрийские евреи очень боролись за то, чтобы их секли так-то и так-то, - не оттого, что менее болезненно, а оттого, что менее унизительно".
"Пушкин был слишком эгоцентрист, когда написал Чаадаеву, что не хотел бы себе отечества с иной судьбой. Себе - может быть, а отечеству он мог бы пожелать судьбу и получше".
И вместо заключения: "Нам с вами, М., уже поздно писать воспоминания…"
Я прошу у читателей прощения за все неточности внутри кавычек и за схолии скобках и без скобок.
Связь времен От Авраама прошло около 100 поколений: "Жизнь коротка, но довольно и ста моих жизней, Чтобы заполнить глотающий кости провал…" Маленького Р. Грейвса гладил по головке Суинберн, а Суинберна благословлял Лэндор, а Лэндора доктор Джонсон. Германа Лопатина воспитывала нянька, которой в детстве Пугачев подарил пятак. А Витженс начал книгу о Вяземском словами: "Вяземский родился в последние годы жизни Екатерины II, а умер в первые годы жизни В. И. Ленина". На конференции к 125-летию рождения Вяч. Иванова Дм. Вячеславич начал: "А когда мы уезжали из Баку, было 125-летие рождения Пушкина". "Счет времен по рукопожатиям", говорил, кажется, Эйдельман. Впрочем, Берестов сказал: я знал Маршака, а молодого Маршака Стасов водил к сыну Пушкина, а тот, глядя на город, говорил: "Да, прекрасно писал Лермонтов: Брожу ли я вдоль улиц шумных…" (НЛО 20, 431).
Свобода воли Французский матрос сказал И. А. Лихачеву у вас очень хорошо, только нет кафе, и правительство ваше не предоставляет выбора между пороком и добродетелью. (Слышано от Е. Р.)
Свобода "За свободу не нужно бороться, свободе нужно учить".
Свобода Неприятная свобода - это осознанная необходимость, а приятная - неосознанная необходимость? Или наоборот? Осознанная необходимость - это и есть приятие ответственности (осознанность) за независящие от тебя твои и чужие по ступки (необходимость).
Свобода по словарю Бирса:
Раб дождался свободы чаянной,
И вот надела на него судьба
Вместо ошейника с именем хозяина
Ошейник с собственным именем раба. [170]
Система мер На одной из тимофеевских конференций по стиховедению предлагалось оценивать стихотворения по средним данным опросов читателей и измерять кернами, по "Я помню чудное мгновенье". У туристов считается, что красота Кавказа - 10 селигеров, Урал - 15, тувинский Бий-Хем - 40 селигеров.
"С Ганга с Гоанго, под гонг, под тимпаны…" - не только это и не только Брюсова стихотворения точнее всего определяются как сублимированная скороговорка.
Социологический метод (С Л. Фризманом). "В 20-е годы литературоведы спрашивали классиков: а ваши кто родители? В 30-е они стали спрашивать: чем вы занимались до 17-го года? Состоял в тайном обществе - хорошо. Некоторые оставлялись на подозрении". Американский сборник статей о социологии русской литературы начинался: "Неправильно думают, будто советская идеология задушила формальный метод: опыт показывает, что он воскрес. Кого она задушила насмерть, так это социологический метод".
Страсть "Химена в Сиде игрой страстей похожа на шашку, которая переходит с белого места на черное" (Вяз., ЛП, 204).
Сделай сам В Киеве в 1920-х гг. рано умерший писатель разрабатывал технику романа, в котором читатель сам бы мог на любом повороте выбирать продолжение по своему вкусу. Та же идея была уЛема в "Идеальном вакууме", а теперь так делают компьютерные игры. Если брать не сюжет, а мысль, многомерно разветвляющуюся в разных направлениях, то к передаче этого стремился Розанов, делая под страницами примечания и примечания к примечаниям. А к "Листьям" он мог бы добавить нумерацию отрывков и указания на возможные последовательности дальнейшего чтения, как у Кортасара. Могли бы получиться очень связные и вполне взаимоисключающие варианты мысли.
Стих Я чувствую себя слогом силлабического стиха, к которому силлабо-тонические читатели предъявляют каждый свое метрическое ожидание.
Стихосложение "Рождество является экзистенциально-метрическим знаком поэтики Бродского" - будто бы сказал В. Кривулин на конференции о Бродском (слышано от И. Кукулина).
Там за дальними горами
Загорается звезда.
У Марии народился
Светлый маленький Христос. [171]Вижу я: волхвы проходят
По дороге в Вифлеем:
Ладан, золото и смирну
Символически несут.Слышу я: зовет подпасок
Трех товарищей моих -
И они идут за светом
С маслом, сыром, молоком.Мне нельзя пойти за ними,
Потому что, уходя,
Пастухи мне поручили
Постеречь своих овец.И я вижу: вслед за ними
Люди Ирода спешат.
Если кто-то видит звезды,
Кто-то видит и кресты.
И. О.
Семиотика Лотмановское представление "культура есть машина, рассчитанная на сохранение старых смыслов, но из-за своей плодотворной разлаженности порождающая новые смыслы" лучше всего иллюстрируется у Рабле диспутом между Панургом и Таумастом.
Семиотика Гиперсемантизация, атмосфера искания знамений, Блок с матерью, видящие тайный смысл каждой улитки на дорожке, метерлинковская пустая многозначительность: не рискует ли в это впасть семиотика? Моя мать говорила мне: "Жаль, что ты не успел познакомиться с Локсом: он еще умел замереть с ложкой супа в руке и сказать: сейчас что-то случается".
Семиотика "Знак, который сам прочесть себя не может, хотя иногда сознает, что он знак" - так Волошин определял демонов (Волош. чт., 1991, 65–66).
Семантика Русское "чиновник" немцы переводят Tschinownik, а немецкое Beamte мы переводим "должностное лицо" - во избежание семантических обертонов, - заметил Ф. Ф. Зелинский, "Из жизни идей", II, изд. 2.
Сергей И. И. Давыдов, профессор Московского университета, клялся С. Г. Строганову, С. С. Уварову, С. М. Голицыну и С. Гагарину, что в честь его-то и назвал сына Сергеем (РСт 51, 390).
Слезы Платок, который Николай I будто бы дал Бенкендорфу, хранился под стеклянным колпаком в архиве III Отделения (РСт 51, 495). [172]
Слезы Россини плакал три раза в жизни: когда освистали его первую оперу, когда, катаясь на лодке, уронил в озеро индюшку с трюфелями и когда слушал Паганини.
Секс Эта загадочная картинка, где в линиях знакомого ада нужно высмотреть неизвестные линии рая.
Серебряный век II век н. э. получил золотую отметку по политике и серебряную по словесности.
Сознание Была знаменитая фраза, приписывавшаяся Сабанееву (?): Берлиоз был убежденнейшим предшественником Вагнера. С. Ав. вспомнил статью Лосева, где сказано, что Аристотель не сознавал, как сознательно он завершал античную классику.
Слишком (В. Калмыкова:) С. Кржижановский был не замечен репрессиями, как Гулливер среди лилипутов: слишком выделяющееся не бросается в глаза.
Сонник В ВДИ отложили публикацию сонника Артемидора - до идеологического пленума. Сын спросил: а что у него значит видеть во сне идеологический пленум?