12. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 26 сентября - 8 октября 1953. Монморанси.
26 сентября - 8 октября 1953
Дорогой Роман Борисович,
Сглазили Вы нашу электрическую переписку. Начала Вам отвечать сейчас же по получению Вашего письма 19го, но "жизни мышья беготня" помешала мне окончить ответ. Жорж был очень болен все эти дни. Сейчас ему лучше, и я могу, хотя и плохо еще, собравшись с мыслями, написать Вам. Отвечаю по пунктам, научившись от Вас. Во-первых - Жорж очень благодарит за чек и очень жалеет, что не будет корректуры. Но ничего не поделаешь, хоть первый вариант рецензии и был "поглянцовитей". Он будет с нетерпением ждать окончания "Рыжего Коня" как критик, а я, как "рядовой читатель". И оба просим не задерживать. Во- вторых - напишите, пожалуйста, когда у Вас должна быть статья. Я немного сбилась с ног и с рук, ухаживая за Жоржем, переписывая его рукопись и пиша для себя. Энергии не хватает. При том же все это производится кустарным способом без помощи каких бы то ни было машин. Живем мы с "полным конфортом, без всяких удобств". Так что действительно "Утомилась, утомилась, утомилась я", как поется в песне.
В-третьих - Я очень рада, что в НЖ пойдет "отрывок из романа "Год жизни"", а не "отрывок из повести" (никогда повестей не писала) "Кира, Ася, или Остров голубых Антилоп". "Год жизни" - название, которое мне чрезвычайно дорого, и я, скрепя сердце, решила им пожертвовать, чтобы потрафить Вам. Но появление этой самой Маскарадной Киры да еще из повести "не доставило бы мне никакого удовольствия". Теперь другое дело. И я хочу Вас просить, так как я сама не смогла этого сделать, разбить текст красными строчками. Он переписан слишком сбито, слепо, что придает ему скучный и безжизненный вид. Слишком по-прустовски, сплошной полосой. Придайте ему, пожалуйста" динамизма разбивкой диалогов. Ведь Вы отлично справитесь этим, у Вас настоящее чувство ритма, вкуса и веса фразы. И графически Вы тоже прекрасно располагаете текст. Думаю, что просить корректуру не полагается. Если не полагается, то я и не прошу. С пунктуацией не стесняйтесь. Только, пожалуйста, не ставьте точки с запятой. "Не ндравится" мне эта запятайная тонка, и к многоточиям и восклицательным знакам я отношусь с "разумной экономией". Вот и все сведения, которые могу сообщить о себе и Жорже. После случая с Евреиновым - бррр... не хочется (с многоточием). Если же Вы вздумаете сромантизировать что-нибудь на наш общий с Жоржем счет, мы будем только польщены. Выдуманные биографии часто интереснее настоящих - впрочем, Вас это не "кусается", чему доказательством служит "Конь Рыжий" и рецензия Георгия Иванова. Дальше, по пунктам: Вы просите помочь Жоржу поправиться. С радостью исполнила бы всякую Вашу просьбу, а эту в особенности. Только как? И так уже я делаю все, что могу и даже немного больше, а толка никакого. Ему нужен санитарный режим, полный покой и перемена атмосферы - по мнению докторов. Одним словом, как в чеховской "Женитьбе" - Дайте мне атмосферы! А как раз эти самые чеховцы ни атмосферы, ни покоя (не только полного, где уже там) не дают. А подвергают нас и, главное, конечно, Жоржа пытке ожидания обещанного мне контракта. Год жизни нашей ушел на эту пытку. Конечно, никто не виноват.
Но нам от этого не легче.
И поэтому опять обращаюсь к Вам с просьбой. Узнайте, пожалуйста, что и как и "доколе терпеть"? Можете сказать Т. Г. Терентьевой, что Жорж очень болен, но не говорите, что я Вам жаловалась. Ведь мне полагается радоваться и благодарить за такую скорую и верную помощь. В последнем письме от 20-го июля она "надеется" еще раз, а пока сулит 50 дол<ларов> за стихи "Антологии", которые мы тоже еще не получили. А мне даже лекарств купить Жоржу не на что. И дальше - какая уже тут Америка? Хотя для Жоржа это было бы без преувеличения продлением жизни, ведь ему необходимо - по мнению врачей - радикально переменить обстановку. Ом очень оживился и даже слегка "встрепенулся, как пробудившийся орел" (чему доказательство стихи "Дневника"), от Ваших писем и надежды уехать в Америку. Но это продолжалось недолго. Выяснилось,что необходим залог, а его за нас никто не внесет. Сколько, казалось бы, у Жоржа читателей и почитателей, и нет никого, кто бы захотел ему помочь. Даже странно, мне иногда просто не верится. Как-то так вышло, что Вы наши единственные Американские Друзья (с большой буквы). Так представьте же себе, до чего мы Вас обоих ценим и с какой нежностью относимся к Вам, а через Вас и к "душке миссис Хапгуд". Поблагодарите ее от нас очень и очень.
Теперь снова о себе. Посылаю Вам стихи. Бели можно, напечатайте их все вместе, они друг друга дополняют и поддерживают. Но не настаиваю (я уже хвасталась Вам моим легким характером, единственным моим несомненным достоинством), попрошу все же не печатать в рассыпную "на затычку" по мельгуновской манере. И еще попрошу прислать мне весь гонорар (авансом, конечно) без вычета из "этого" аванса "того" аванса. Конечно, если это не встретит препятствий. Для наглядности - это письмо ждет отправки уже десять дней. Ну, вот и довольно жалких слов. Продолжаю - у меня еще имеются стихи, и я Вам их с удовольствием пришлю. Ведь Н. Журнал единственное место, где можно печататься с удовольствием! Дальше - буду ждать Вашу рецензию о "Контрапункте". Читали Вы, как Иваск выразился обо мне в "Опытах". "Умри, Денис", да и только: "Не подражает Гумилеву, а продолжает его". Мы с Жоржем от души посмеялись.
Синий костюм перешила и, представьте себе, довольно удачно. Слишком горько было оставить без употребления.
Возвращаюсь вспять: нельзя <ли> послать мне гонорар новым способом. Ваши молниеносные чеки не без неудобств. Оригинал приходит восхитительно быстро, но подтверждение его запаздывает на 3-4 дня, а без него банк не платит. И к тому же на каждом долларе теряется 50 франков! Не могли ли бы Вы прислать чек, выписанный на какой-нибудь Ваш местный, т. е. чек на текущий счет непосредственно в Нью-Йорке, как Вы выписываете для Америки, а не туристический. Эти чеки здесь оплачиваются как доллары, по свободному курсу. Кстати, так посылает свои скудные подачки Литературный Фонд.
Но если это по каким-либо соображением неудобно, будьте милым и пришлите мне хоть половину гонорара на риск, просто в плотном конверте. Мы не раз получали так доллары, между прочими и от М. М Карповича. Но если и это неудобно, посылайте по-прежнему и на Жоржа. "Жвиняюсь" за все беспокойства. И "жвиняюсь", что мои стихи так грязно переписаны, стило мое отказывается чисто писать по дряхлости. Посылаю Вам стихи Дряхлова. Буду рада, если Вы их напечатаете, - они стоят того. Передайте, пожалуйста, наши самые сердечные приветы Ольге Андреевне и "примите таковые же сами" от нас с Жоржем.
Ирина Одоевцева
13. Ирина Одоевцева - Ольге Гуль. 29 октября 1953. Монморанси.
29 октября 1953
Многоуважаемая и дорогая Ольга Андреевна,
Я еще не собралась Вас поблагодарить за первую посылку и вот уже снова подарок. Меня не меньше вещей радует Ваше милое отношение к нам.
Все, что Вы нам прислали, чрезвычайно пригодилось и почти каждодневно служит.
Не знаю, как Вас и благодарить.
Я очень жалею, что нам не пришлось познакомиться в Париже. Мы, как Вы должно быть знаете, собирались в Америку, но увы... Вряд ли нам с Вами придется когда-нибудь встретиться.
Вы мне сделали бы большое удовольствие, прислав какую-нибудь Вашу фотографию. Я Вас помню не совсем ясно, но Вы теперь заняли в моей жизни такое место, что эту неясность необходимо ликвидировать. Р<омана> Б<орисовича> я помню отлично, и его, и его улыбку.
До свиданья - в письме.
Сердечно Ваша
И. Одоевцева
14. Ирина Одоевцева - Роману Гулю. 29 октября 1953. Монморанси.
29 октября 1953
Дорогой Роман Борисович,
Все дороги ведут в Рим, а все мои благодарности летят прямо к Вам. Ну, до чего Вы милый! Я всегда была уверена, что на свете гораздо больше милых людей, чем кажется, и на Вашем примере убеждаюсь, что была права. Скажу Вам только, как армянин в анекдоте, два слова: "Спа сибо".
Чек и письмо пришли только сегодня - на седьмой день Действительно сглазили Вы нашу "электрическую переписку". На конверте Вашей рукой, Вашим отличным почерком (я между прочим и графолог, и толк в почерках знаю) выведено Montmorency Seine, а мы, извиняюсь, Seine et Oise, вот и прогуляло письмо по Франции лишних четыре дня, попав в руки невероятно умного почтаря, не вернувшего Вам его в Америку, а решившегося попытать счастье в единственном Montmorency (S. et О.). Подумать, что на такое Соломоново решение понадобилось всего только четыре дня. Поистине, велик французский картезьянский народ!
Посылаю Вам еще три стихотворения - в уплату 20-долларного аванса. Не бойтесь - больше Вас стихами затапливать не буду. Понимаю, что такое стихотворное изобилие может стать угрожающим, как наводнение. Обещаю не посылать Вам стихов, пока Вы сами не попросите. Печатайте их вперемешку с прежними, если хотите. По Вашему усмотрению - как и когда. Протестовать не буду. Еще о стихах: в стихотворении с лисицей и вороной поправьте, пожалуйста:
Лампа светит уютней и шире,
Образуя спасательный круг.
"Спасательный", вместо "домашнего", как там написано. Ну, вот и все.
Продолжаю уже в Париже, куда ездила менять чек. И, получая лишние две тысячи, думала о Вас со всяческими добрыми пожеланиями.