В заключение о начале всего
Как много хочется сказать, просто голова лопается…
С. Т. Рихтер
Вспоминаю почти случайные, веселые и, казалось бы, ни к чему не обязывающие встречи в Москве. Однако с них, наверное, все и началось…
В 1984 году в Москве свирепствовал грипп. Мы с дочерью болели, кашляли, чихали, бродили по квартире закутанными в одеяла, Катя с дочкой Машей на руках. Раздался звонок в дверь. Катя пошла открывать и, подражая Райкину, спросила:
– "Ихто" там?
– Это мы, – весело прозвучал в ответ голос Олега.
Катя в ужасе метнулась ко мне, я к ней, потом Катя подбежала обратно к входной двери и, прокричав: "Заходите, пожалуйста!", – молниеносно скрылась. Олег и С.Т. прошли к нам в комнату. С.Т. сначала держал руки за спиной, потом протянул мне букет невиданных хризантем – огромных, красных с золотом – мы поздоровались, он сел, и комната сразу стала маленькой.
Разговор с первых слов принял самый непринужденный характер. С.Т. сказал, что он так много хотел бы рассказать и написать, что его просто распирает это желание.
(Наверное, все было задумано Олегом.) Позже, когда я наконец догадалась записывать все, что слышала от него, и вникла в его замыслы, они показались мне настолько грандиозными и всеобъемлющими, что приходилось согласиться с тем, что описать все это невозможно даже такому человеку, как Рихтер, с его невероятной и точной памятью и немыслимой добросовестностью. Как было решиться начать эту великую работу – рассказать о своей жизни? Вместе с тем С.Т. сказал тогда:
– Как много хочется сказать, просто голова лопается. Столько идей… Но я очень ленивый. До тридцати лет я вообще не мог побороть в себе лень. Кроме того, останавливает необъективность пишущих.
Помню путешествие, круиз с Менухиным и Стерном. Было страшно весело. Играли в разные игры, дурачились. Много было очень смешного, сауна, шутки, розыгрыши.
После этого вышла статья во французском журнале, где было написано, что русский пианист не знает ни одного языка, ни с кем не общается, только сидит и все время играет на рояле. Почему?
В самом деле, почему? Есть много оснований разрушить такой образ и попытаться дать представление о жизни Рихтера, жизни странствующего художника, рыцаря искусства, служителя музыки, страстного почитателя всего прекрасного.
Вскоре после этого визита Олег и Рихтер снова зашли к нам, так же неожиданно. Я по счастливому совпадению готовила в кухне наш фирменный кофейный торт, в кои веки для внутреннего употребления. В считанные минуты мы все оказались при параде, стол накрыт, а торт в морозилке. Бегом, бегом, и вот уже раздается вопрос:
– Вы читали "Мемуары кардинала де Реца"? Нет?! Очень жаль. Прочтите обязательно.
Круг затронутых тем оказался очень широким: понравилось, как стоят книги – не собраниями сочинений, а вразбивку, как попало. Значит, читают. Любите ли вы Жене? Нет, не Жана Жионо, а Жене? А что вы читали? Как прекрасно пускать мыльные пузыри, наполняя их дымом, – это очень интересно.
Григ – замечательный композитор, кроме вечно играемого на бис "Марша Улафа Трогвасона". Как играть его Концерт? Сурово.
В Монте-Карло играл его хорошо.
Огурцы хороши перед едой весной.
Еще доволен своим Вторым концертом Шопена.
Не умеет кататься на велосипеде. Как-то друзья переезжали с Самотеки на Чистые Пруды, и ему пришлось везти велосипед, целый час. С тех пор ненавидит велосипеды.
Фальк в Третьяковке забивает Кустодиева и Кончаловского.
Торт произвел громадное впечатление. Нечто в этом роде ел в детстве. Сразу же решил, что его надо как-то назвать. Предложил два варианта: "Восхитительный" и "Мокко гранде".
"Лебединое озеро", висящие картины (подсказал, как перевесить), музыкальная шкатулка, напомнившая Первую симфонию Брамса.
И снова: с одной стороны, раздирает желание рассказать об огромном количестве событий, сочинений, стран, встреч, концертов, друзей, а с другой – количество это так велико, что при своей склонности к систематичности во всем он не в состоянии остановиться на чем-то одном. Он не может выбрать – невозможно решить, какой принцип важен для того, чтобы начать делиться своими мыслями, воспоминаниями. Он хотел бы написать: автобиографию, обо всех сочинениях, которые когда-либо слышал (с семидесятого года они все уже занесены в одну из многочисленных тетрадей), обо всех операх (в списке около двухсот), о своих литературных пристрастиях, кино, обо всех странах и городах, где он бывал, воспоминания об Ойстрахе и Нейгаузе и многих других замечательных людях во всех странах, которые стали его друзьями, отдельно о драмах, которые видел. С чего начинать – с того или с этого…
Каждый раз, когда С.Т. заводит речь о том, что хотелось бы записать все-все, в результате он приходит к выводу, что это невозможно, потому что тогда надо все бросить. Намерения откладываются в долгий-предолгий ящик. Все это соединяется с нежной любовью к каждой фотографии, каждой открытке, напоминанию о чем-то глубоко пережитом. Всякий разговор о том, чтобы начать писать о себе, о том, что накопилось, что хотелось бы сказать людям, заходит в тупик. "Сначала ответить на письма! А потом уже…"
Идеи витали в воздухе, сгущались, сами по себе рождали всевозможные выходы, и все же единственным, по-видимому, было с чего-то начать…
Вскоре после появления в газете "Советская культура" моей статьи о гастролях Рихтера, которые я описывала день за днем, неожиданно пришло столь дорогое мне письмо – привожу его полностью:
Дорогая Валентина Николаевна!
Я прочел Вашу статью о С. Т. Рихтере и снова убедился в том, что именно Вы должны написать книгу об этом поразительном человеке. Ведь судя по этой статье, он сделал то, что ни один великий музыкант никогда бы не сделал. И не только великий.
Я знаю, что перед Вами очень трудная задача, но решение ее крайне необходимо для самых широких кругов нашего общества. Соединение огромного таланта и огромной, своеобразной личности поражает в нем, восхищает, и это восхищение Вам предстоит передать в Вашей книге. На Вашем месте я воспользовался бы статьей, появившейся в "Советской культуре", как основой композиции. Она читается, как роман.
Я буду рад увидеть Вас, когда Вам будет угодно.
Ваш Вениамин Каверин
1-го ноября 1986 г.
Это письмо и Олег Каган побуждали меня продолжать начатое.
Глава вторая. Фрагменты из второго путешествия
16–28 августа 1988 года
Маршрут:
15–16 – Алма-Ата
17–18 – Талды-Курган, Сарканд
19–20 – Усть-Каменогорск, Рубцовск
21 – Барнаул, Новокузнецк, Кемерово
22–23 – Прокопьевск, Ачинск
24 – Красноярск
27–28 – Белогорск, Благовещенск
29 – Хабаровск
Даты концертов:
Алма-Ата – 15.08;
Талды-Курган – 18.08;
Усть-Каменогорск – 19.08;
Барнаул – 21.08;
Прокопьевск – 22.08;
Ачинск – 23.08;
Красноярск – 24.08;
Благовещенск – 27.08.
16 августа 1988 года
Самолет застыл в красно-черном утреннем небе, над пустынными землями, изрезанными стальными изгибами рек, озерами. Все неподвижно, и вдруг! Горы со снежными вершинами, гряды вокруг плоской зеленой равнины. Тянь-Шань.
Прилетела в Алма-Ату рано утром 16 августа и узнала о царящей в городе несколько скандальной обстановке, связанной с концертом Рихтера. Публика волновалась, обижалась и возмущалась: концерт состоялся 15 августа в Центральном концертном зале Алма-Аты. Сообщение о нем появилось только накануне, а билетов в кассе оказалось всего 90 из 700. Люди записались с ночи, но им ничего не досталось. В газетах задавали вопрос: куда исчезли билеты?
Встретились с С.Т. в номере гостиницы. Впервые прозвучал "дорожный" (в отличие от "музыкального" – оперы Прокофьева "Война и мир") лейтмотив: цейтнот! Жалоба на крюк в Европу к Юстусу Францу, из-за которого теперь и до конца все будет происходить в страшной спешке вопреки точным предварительным расчетам. Вдвое быстрее.
Разговор сразу потек во многих направлениях. С.Т. рассказал о программе для двух фортепиано, которую играл с В. Лобановым: Бриттен, Стравинский, Барток. Хотелось бы сыграть Дебюсси "Белым и черным", но это слишком хорошее произведение, – нельзя, оно убьет Бартока. С.Т. сказал, что предпочел бы в следующем исполнении этой программы других ударников, – лучше всего студентов. Те были слишком профессиональными. Тянули одеяло на себя, играли громковато и ужасно самоуверенно.
Возникла "Красная пустыня" Антониони: "Все впустую", – сказал С.Т. О фильме Феллини "Джинджер и Фред": "Напрасно он упал" (Фред – Мастроянни).
Лаконичное высказывание Маэстро скрывало сильные и важные для него чувства. В фильме "Джинджер и Фред" Федерико Феллини со свойственным ему космическим, неистовым размахом изобразил вакханалию царящей на телевидении пошлости, суеты, ложного пафоса, помпезности, идиотизма и бездарности. Этот апогей фальши режиссер столкнул со скромным, мягким, исполненным достоинства, музыкальным танцем Джинджер и Фреда. И, как всегда, пошел до конца: очевидно старый, слабый Фред во время танца упал. Удар ниже пояса. Рихтер считал, что без этого можно было обойтись. Феллини, однако, остался верен себе в воплощении своей идеи.
– Но какой удар по телевидению, по всей этой гадости! Телевидение, все эти космические эксперименты задурили людям голову. Люди разучились слушать и слышать друг друга.
– Теперь все отвечают на то, что они думают я спрашиваю, а не на то, что я спрашиваю. Я спрашиваю Олега: "Что?" А он отвечает: "Полянского". Или: "Вы знаете, на меня напали!" "Я так и думала, что здесь занавески грязные".
Рассказал, что по дороге видел шакала – очень симпатичный. "Верблюд же посмотрел подозрительно", – сказал С.Т. и показал.
Через час мы выехали. По сравнению с путешествием 1986 года новая поездка была организована иначе. Сбылась мечта Святослава Теофиловича – он ехал теперь на машине, мощном японском джипе, приспособленном для плохих японских (но не наших) дорог. С.Т. предпочитает самолетам и поездам машину, потому что в машине все зависит от него, он свободен, может остановиться где угодно, сделать фотографии, всмотреться в пейзаж. В поезде же, а тем более в самолете, – он пленник, вынужденный подчиняться.
Несемся в Талды-Курган. Выехали из зеленой Алма-Аты на широкую автостраду, пролегающую среди степи, солончаков, с маячащими на горизонте горами.
– Похоже на Грецию. Вы знаете, если бы не дороги, сюда могла бы пойти Манон, – заметил Святослав Теофилович.
По дороге С.Т. несколько раз выходил из машины и фотографировал. Очень красивый разнообразный ландшафт, – горы, скалы, равнины, озера, чистое небо, жара, мчится "Ниссан", впереди машина ГАИ, сзади начальство. Дорога прекрасная. Два горных перевала.
В Талды-Курганском "коттедже" С.Т. поделился своими впечатлениями о недавно прошедшем фестивале в Туре.
– Накладка! Главные ворота были заперты! Франсис забыл… Это на двадцатипятилетие!
– Все флаги на воротах, а публика входила сбоку!
В общем все-таки доволен. Варади не смогла, и Рихтер играл сольный концерт.
После обеда в роскошной гостинице разговорились о литературе. Оказалось, у С.Т. была мечта: и он, и я читаем Монтерлана, а потом делимся впечатлениями.
Я твердо отказалась читать по-немецки. Он же очарован этим романом о старых холостяках. Восхитительные детали, остроумные завязки. Всего три действующих лица, но они так выписаны! Казалось бы, тема вовсе не интересная. Но все, что рассказано, ценно. Ценные слова, ценные подробности.
Снова обсуждали любимые романы Рихтера: "Землю" и "Жерминаль" Золя.
Концерт в Талды-Кургане во Дворце культуры имени Ильяса Джансугурова. Программа:
Моцарт. Соната ля минор № 8 в трех частях. Брамс. Вариации на тему Генделя си-бемоль мажор, ор.24. Второе отделение: Лист. Полонез. Три пьесы: "Серые облака", "Утешение", 17-я Венгерская рапсодия. Скерцо и Марш.
– Рояль новый, "Petroff", никто еще на нем не играл. Это самое худшее. Я взял аккорд, фа-мажорный – вообще ничего не слышно.
Ведущая – очень хорошенькая. С.Т. сразу сказал: вылитая Лоллобриджида. Моментально – я еще и посмотреть на нее не успела.
Слушали почтительно. С гордостью.
Про Вариации Брамса С. Т. задумчиво сказал:
– Это сочинение Брамса вообще не в ладу с какими-то настроениями. Оно само собой разумеющееся – такая музыка. Трудное и нетрудное при кажущейся виртуозности. Вот как есть, высшее что-то.
После концерта собрались и поздно вечером отправились в Сарканд.
В Сарканде Рихтера ждала юрта. Огромная юрта, застланная коврами. "Аксакала" посадили на подушки. Мы все сели вокруг низкого стола, уставленного национальными яствами: голова барашка, уши которого – дань высшего уважения гостям, – дали аксакалу и мне. Мясо молодого барашка в собственном соку. Сухой соленый творог, молотое пшено, конина, козий сыр и что-то белое, очень полезное, с чем уходят в горы. Юрта стояла в изумительном саду, усаженном яблонями и другими плодовыми деревьями. С.Т. сделал два снимка, но сам фотографироваться отказался. Был очень доволен.
– Первая юрта была театральная, как шатер Шамаханской царицы, а эта – более обжитая, часть турбазы, но тоже вся в коврах. Очень приятен свет керосиновой лампы.
18 августа 1988 года
В 10 часов утра выехали в Усть-Каменогорск. По дороге встретили отару овец, стадо коров и верблюдов. До того они были хороши! Перед Усть-Каменогорском скалы, называются "Три монастыря". Рудный Алтай богат, в Усть-Каменогорске представлена вся таблица Менделеева. Там жил Бажов.
В машине С.Т. предложил играть в "двадцать один вопрос" и загадал мне "голову Иоанна Крестителя" ("Саломея" Уайлда, "Саломея" Рихарда Штрауса). Еле отгадала.
Едем. С.Т. рассказал про тбилисскую постановку "Саломеи", как они выучили оперу на немецком языке.
По дороге поражают мусульманские кладбища – миниатюрные минареты, мечети. На земле проходит лишь ничтожная частичка нашего существования, – важно обеспечить себе будущее.
Все уже еле дышат. Качает из стороны в сторону. С.Т. по-прежнему держится стоически, хотя, конечно, устал. Очень жарко. Увидели воочию пустыню, полупустыню, солончаки и на горизонте горные хребты.
– Святослав Теофилович! Вся ваша жизнь – преодоление.
– Нет, почему?
– Конечно, преодоление. Вы все время ставите себе какие-то немыслимые задачи.
– Главное преодоление – это преодолеть себя. А вот это-то мне и не удается.
Цель поездки, превратившейся теперь в гонки, – "отомстить" Н.Л. за тот крюк, который он сделал по ее вине, заехав в Любек к Юстусу Францу, где пробыл вместо трех дней две недели и сыграл пять концертов. Теперь из-за этого всюду опаздывает – лейтмотив продолжает звучать.
Усть-Каменогорск – зеленый! Свежая листва мощных крон. По берегам Иртыша новые внушительные здания. Почему-то город похож на южный. Все бы хорошо, но и на всю эту красоту нашелся свой свинцово-цинковый комбинат, отравляющий воду, воздух, людей.
Рихтеру предоставили номер Колбина! (Партийная шишка тех времен.)
Батыр Амангельдыевич Амангельдыев – художественный руководитель и начальник отдела по работе с областными филармониями Казахконцерта. 35 пунктов (автор – Васильев!) требований по организации гастролей Рихтера выполняет. Говорит о себе в третьем лице.
– В обкомах возмущаются, но Батыр говорит: иначе концерт не состоится. По велению сердца делает все Батыр. Сейчас в этом номере жил Колбин, – Батыр говорит им: "Что Колбин? Был и нет. А Рихтер – навсегда! Это гениальный человек!"
И в самом деле, кто такой был Колбин? Я уже не помню.