КБ: И до, и после.
ВФ: Был ли грузинский гуманитарный национализм причиной того, что Южная Осетия и Абхазия озаботились собственной повесткой?
КБ: Чем больше я об этом думаю, тем больше прихожу к выводу, что это была во многом манипулируемая ситуация. Это хорошо видно на примере Абхазии. Внешне это выглядело как раскол между двумя этносами, но на самом деле этому расколу и разделению на две этнические группировки предшествовала сознательная (и частично несознательная) работа Кремля.
Кремль старался, по крайней мере в рамках Грузии, которая сама по себе была национальным меньшинством, – поощрять расширение прав еще меньших национальных меньшинств. Если вы жили в Абхазии и в графе "национальность" указывали, что вы абхаз, то вы получали существенные преимущества. Если мне не изменяет память, вы получали возможность участвовать в заполнении квотных мест – в руководстве каждого колхоза, совхоза, района и так далее. Были квоты для представителей национального меньшинства, проживающего в этом селе или районе. Были квоты при поступлении в вузы. И так далее. И в общем-то было удобнее иметь запись в паспорте "абхаз", чем "грузин". Люди ищут, где лучше. И так и записывались.
Я вам рассказывал про семью в Пицунде, которая записалась абхазами.
И этот раскол – в очень примитивном приближении его можно назвать этническим – шел по другому показателю совершенно. Кто-то был ориентирован на связи с Москвой, а кто-то – на связи с Тбилиси. По разную сторону оказывались родные, двоюродные братья.
Вы знаете, что 300 тысяч человек были насильно изгнаны из Абхазии. Они числились грузинами, хотя среди них были не только этнические грузины. Но для простоты раскол объясняли языковыми причинами. И первые волнения в Сухуми начались тоже из-за языка.
ВФ: Я был в Сухуми летом 1988 года, когда там открыли филиал Тбилисского университета. Филиал открыли днем – мы с друзьями были как раз в Новом Афоне. Возвращаемся, а через центр города не пройти. Просидели ночь во дворе отделения милиции напротив ботанического сада. По двору бегали пузатые милиционеры в белых рубашках с автоматами.
Бог с ним, с колониальным наследием. Вопрос – к Тбилиси: можно ли было двигаться в сторону независимости так, чтобы не потерять такой сложный регион, безусловно, с какой-то своей отличной идентичностью.
КБ: Боюсь, что нет. Сегодня рассуждать можно о чем угодно, язык костей не имеет. Но давайте посмотрим не только на то, что случилось в Грузии. Аналогичная ситуация сложилась в Молдавии с Приднестровьем. Национализм молдаван был совершенно другой, вопрос языка там вообще не стоял. Только сейчас румынский язык становится постепенно доминирующим в Молдавии. Двадцать лет назад на нем говорило меньшинство. Были очень серьезные проблемы в Киргизии с Ошской областью. Про Таджикистан вообще не говорю – страна до сих пор не может оправиться.
ВФ: Абхазия и Приднестровье оказались, по сути, просоветскими анклавами в "титульных" республиках.
КБ: Нет, это сейчас мы так видим. Просто они были ориентированы больше на Москву, чем на Кишинев или Тбилиси.
И была встречная волна: вера в то, что настал час объединения земель. Думаю, именно так можно интерпретировать то, что произошло в Нагорном Карабахе. Вот сейчас, вот наконец-то. То же самое с Абхазией: было понятно, что эта автономия – ничего не значащая, она навязана достаточно искусственно. Было шапкозакидательство – сейчас мы в Тбилиси быстро все решим. Какая проблема? Сейчас все будет нормально. Там есть пара негодяев, которые против, а так все будут за. И действительно в партхозактиве Абхазии хватало людей, которые были очень за то, чтобы сохранилась единая страна.
ВФ: События в Грузии в конце 1980-х воспринимались в Москве неоднозначно. Советскую элиту это страшно раздражало.
КБ: Что раздражало?
ВФ: То, что происходило в Грузии. Это был удар по СССР, сопоставимый по мощности с прибалтийскими движениями.
КБ: Раздражало-то кого, непонятно? ЦК КПСС, Старую площадь, Кремль? Меня в основном окружала научная интеллигенция, а они в общем-то все были антисоветчики.
ВФ: Я от своих хороших знакомых в Москве – интеллигентов, ученых – слышал такую мысль: как здорово, что в нашем демократическом движении нет национализма – в отличие от аналогичных движений в республиках.
КБ: Это, кстати, огромная проблема России и тема отдельного разговора. Демократическое и реформаторское движение в России не было националистическим. В итоге Россия все время воспроизводит старающуюся реформироваться империю.
Конечно, замечательно, когда все за дружбу, нет национализма, проводятся хорошие реформы, строится рыночная демократия. Но вот как-то не получается, чтобы рыночные либералы-интернационалисты взяли и это сделали. Не знаю, с чем это связано, но чисто демократические движения не способны консолидировать народ вокруг себя. Возможно, дело в том, что националистический дискурс все равно присутствует, но он не выносится на поверхность, вокруг него нет дискуссии, нет формирования общественных групп. Поразительно, но реально националистические мотивы в России были более явно представлены как раз в антиреформаторском сегменте, у той же компартии.
ВФ: Это не национализм, а имперский национализм, как мы с вами неоднократно уже обсуждали.
КБ: Это непонятно какой национализм. Возможно, он был бы неимперским, если бы до конца был национализмом, а не старался себя стыдливо прикрывать. Не знаю, вопрос о связи между национализмом и реформами требует очень большого количества антропологических исследований.
ВФ: Настороженное отношение российских демократов к вождю грузинских националистов Звиаду Гамсахурдия было не случайным. Я тут поднял кое-какие тексты на русском языке, из которых явствует, что Гамсахурдия был достаточно мрачный персонаж. Когда начиналась борьба за Южную Осетию – провозглашение автономии, отмена автономии, – приводили такую его цитату: "Осетины – это мусор, который нужно вынести через Рокский тоннель".
КБ: Я не уверен, что он это говорил. Такое только сумасшедший мог сказать.
ВФ: В таком виде его цитирует известный эксперт по Кавказу Сергей Маркедонов.
КБ: Но Маркедонов же не говорил с ним по-грузински, это цитата из какой-то газеты. В интернете можно прочитать, например, будто я говорил про грузинскую деревню следующее: все женщины должны идти в б…и, а мужики – работать. И это цитируется как моя прямая речь.
ВФ: То есть, по-вашему, Гамсахурдия не был нацистом?
КБ: Он был националистом. Я его не знал лично, поэтому могу судить только по собственным впечатлениям. Он был человек, конечно, крайностей.
ВФ: Крайности Гамсахурдии и вопрос территориальной целостности. Что было бы, окажись во главе Грузии на этом этапе более умеренный лидер?
КБ: Мы не можем это точно оценить. Потому что было очень сильное влияние Москвы. Вы знаете, например, за что Сергей Кужугетович Шойгу получил звание Героя России?
ВФ: Думаю, что он уже многократно герой России.
КБ: Сомневаюсь – это было бы слишком.
За Цхинвали – в начале 1990-х. (Просматривает страничку в Википедии.)
ВФ: Разве он тогда играл роль разнимателя?
КБ: Он играл роль министра по чрезвычайным ситуациям. Тут написано, что он получил Героя в 1999 году за воинский долг в экстремальных ситуациях. В Грузии давно известно, что его награждали в 1990-х за Южную Осетию.
ВФ: Бог с ним, с Шойгу…
КБ: Я к чему это говорю – деятели, которые у вас на слуху как связанные с минобороны, они активные участники разнообразных процессов в Грузии… Например, бывший командующий Черноморским флотом адмирал Балтин, Шойгу и так далее.
ВФ: Вот видите, какое большое значение Россия придает российско-грузинским отношениям. Лучшие люди тратят на вас свое время.
Перед тем, как перейдем в 1990-е, – хотел спросить про институт, который уничтожили уже при вас Мерабишвили и Саакашвили. Воры в законе – насколько они были сильны в Грузии в 1970–1980-е?
КБ: Не очень сильны – были же КГБ, МВД, партия. Пространство маневра для них было небольшое. Воры существовали, о них ходили легенды…
ВФ: А в чем их функционал был? Параллельная юстиция?
КБ: Параллельная для параллельного мира. Они крышевали нелегальные бизнесы. Это же было такое alter ego советской милиции в широком смысле слова. Они всегда использовались советской властью, существовали в контролируемых пределах.
ВФ: Грузия воспринималась как настоящий рай для воров в законе.
КБ: Всплеск и рост их реального влияния пришелся, конечно, на 1990-е годы.
ВФ: Недавно прочитал анекдот из начала 2000-х. Инопланетяне решили захватить Землю. Главарь приказывает начать с Грузии. Почему с Грузии? Как почему – там самое слабое государство на Земле, это все знают.
(Бендукидзе смеется.)
ВФ: Все заканчивается хорошо. Инопланетян поражает вирус грузинской коррупции, и на этом вторжение заканчивается. Воры в законе в Грузии 1990-х – это как талибы в Афганистане, паразитирующая господствующая группа в распавшемся государстве.
КБ: Распад государства, конечно, поднял их на совершенно другой уровень. А до этого они были и были. В Грузии ведь были цеховики, были нелегальные магазины, была реальная коррупция – она сильнее бросалась в глаза, чем в других республиках.
ВФ: И эта коррупция была связана, как мы уже выяснили, с уникальным положением грузинской экономики в советском разделении труда, с искусственно завышенными ценами на сельхозпродукцию и возможностью манипулировать показателями на уровне ЦК КПСС и Госплана.
КБ: Чего ради будут сохраняться высокие цены, если никто в этом не заинтересован? И эта заинтересованность все время требовала подпитки.
ВФ: А раз требуется подпитка, нужен постоянный источник кэша, нужна инфраструктура, которая это обслуживает.
КБ: Конечно. Только я бы сказал шире – не кэш, а неконтролируемый поток товаров, денег.
ВФ: Хорошо, точнее, ничего хорошего, потому что мы переходим к 1990-м годам. В конце 1990-х Грузия в международных организациях получила прозвание "белой Африки". Почему распад государства был таким тотальным?
КБ: Во-первых, Грузия пережила чудовищное падение экономики. Грузинский ВВП упал со 100 единиц до 28 единиц. Был чуть больше 4000 долларов на душу населения, а стало 1000 долларов с небольшим. В 1991–1993 годах экономика падала на 28 % ежегодно. Конечно, эти данные восстановленные, но мне они кажутся адекватными.
ВФ: У вас была маленькая гражданская война в 1991–1992 годах, потом война в Абхазии…
КБ: Гражданская война была и в Молдове, которая упала не так сильно, как Грузия. В Армении, где была не гражданская война, а война за Карабах, экономика сократилась в два раза. Такая же катастрофа, как в Грузии, произошла только в Таджикистане. Таджикистан и Грузия, по данным МВФ, – рекордсмены сокращения экономики в 1990-х.
ВФ: И какие причины этого?
КБ: Мы пытались анализировать. И первая причина – военные конфликты, а вторая – это, конечно, экономическая политика в чистом виде. Одной из ошибок правительства Гамсахурдии был изоляционизм, запрет на экономические связи с бывшим СССР вплоть до запрета на денежные переводы.
ВФ: Такую политику в начале 1990-х проводили все республики, включая Балтию.
КБ: Нет, ну что вы. В Грузии дошло вплоть до железнодорожной блокады.
ВФ: Украина проводила такую политику года до 1994-го.
КБ: В чем она заключалась?
ВФ: Элементарно запрещали вывозить любые товары за пределы Украины. Эпизод из моей жизни: в 1992-м или 1993-м мама пыталась привезти из Одессы в Москву маленький советский телевизор. На украинской таможне его забрали. Это же с начала войны суверенитетов пошло: нашу республику кто-то объедает или обворовывает. Даже в Прибалтике вводились в конце 1980-х ограничения на продажу товаров неместным. Так что не только Гамсахурдия такое делал. А после распада СССР полгода была еще и сюрреалистическая ситуация с рублевой зоной: республики все уже разбежались, при этом оставаясь в рублевом пространстве, пытались за счет собственной эмиссии обыграть-обдурить соседей. Пардон, за пространное отступление…
КБ: Нет, нет, может быть. Я, кстати, плохо это знаю.
Ну, а третья причина – чудовищно несбалансированный бюджет и в связи с этим гиперинфляция.
ВФ: Вы мне рассказывали пару месяцев назад, что общались в конце 1980-х – начале 1990-х с грузинскими националистами. Их экономические взгляды вас поразили.
КБ: Проблема была в том, что это была в большей степени гуманитарная интеллигенция…
ВФ: Они были не про экономику.
КБ: Да. Вся их энергия ушла на отрыв Грузии от метрополии в виде куска Советского Союза. Почему в Грузии были нужны реформы, начатые в 2004 году? Там не случилось того, что Март Лаар описал в своей книге так: "И мы решили: гуд-бай, Ленин, и пошли вперед". Этого в Грузии после получения независимости не произошло. Интересно, кстати, что в Балтии "гуд-бай, Ленин" сказали двадцать с чем-то лет назад, в Грузии – в 2004 году, а на Украине только сейчас, может быть, скажут.
ВФ: На Западе Украины с Лениным уже давно попрощались.
КБ: Я говорю о прощании в другом смысле. В Грузии Ленина не любили ни при советской власти, ни после. "Гуд-бай, Ленин" – это прощание с советским стилем мышления и хозяйствования. С самим Лениным Грузия попрощалась много лет назад, а вот с советским наследием в экономике начала прощаться только в 2004 году. И в Украине еще не простились – на мой взгляд.
ВФ: С этим я соглашусь.
КБ: Памятники Ленину в Грузии еще Гамсахурдия демонтировал. Это не Россия, где до сих пор многие вещи называются именем Ленина и труп окоченевший лежит в центре города под стеклянным колпаком. Символы очень важны. Медленное прощание с Лениным и на словах и на деле, особенно на словах – это тяжелый случай. Когда на деле – еще ладно: если на словах простились, то и на деле простимся рано или поздно. А когда ни на словах не прощаются, ни на деле, это, конечно, тяжело. И получается российская имперскость с элементами ленинианы. Помню, даже в 1996 году были люди, которые говорили, что Лебедь – это Ленин сегодня.
ВФ: Вернемся в Грузию. Какие еще были причины глубокого экономического спада?
КБ: Война – раз. Изоляционизм – два. И гиперинфляция – это самый тяжелый момент.
ВФ: Гиперинфляция была и в Украине, и в России.
КБ: Разного уровня, значит.
ВФ: Давайте пробежимся по 1990-м, когда вернулся Шеварднадзе. Вы были полностью погружены в российский бизнес, а деятельность ваша в грузинском землячестве продолжалась?
КБ: Нет. Землячество само стало менее активным, Грузия ведь получила независимость. Оно существует до сих пор, но первое поколение участников от этой деятельности отошло и я вместе с ним.
ВФ: После распада СССР каждому нужно было определить, гражданином какой страны он хочет остаться.
КБ: Это же по месту нахождения определялось. Я долгое время не был гражданином никакой страны – просто не возникало необходимости. Потом нужно было получить зарубежный паспорт, и я понял, что считаюсь гражданином России.
ВФ: Насколько плотно вы следили за тем, что происходило в Грузии в 1990-е годы?
КБ: Довольно плотно – у меня ведь там оставались родители, сестра, другие родственники. Я знал многих людей, которые оказались в правительстве, – общался с ними еще до возвращения Шеварднадзе.
Там была настолько тяжелая жизнь… Разгул преступности, проблемы с электроэнергией, с водой. Было очень некомфортно приезжать. Я приезжал буквально несколько раз. Старался вывозить родственников или друзей к себе. Все мои близкие друзья в какой-то момент оказались в Москве. Сейчас они все в Тбилиси.
Я помню, в 1994 году пошел в гости к друзьям в Тбилиси. Они жили неподалеку от того места, где у нас университет, вы у нас там бывали. Время позднее, 10 часов, надо уходить. Давай мы тебя проводим до машины, говорят хозяева. "Да нет, у меня машины нет". Как это нет машины? "Я сейчас выйду, остановлю машину". Да кто тебе в 10 часов ночи остановит машину, это же опасно, мало ли что будет. "Успокойтесь, – говорю, – все нормально будет". Вышел, машу рукой, водители, как только видят меня, газуют и исчезают. Все думали, раз человек ночью голосует на улице, значит, хочет убить. Наконец остановились "жигули", я сел, сказал адрес. "Все боятся останавливаться – а вы не боитесь?" – спрашиваю. Водитель показывает рукой на переднее сидение, поднимает автомат и говорит: у меня оружие есть, чего там бояться, если что – я бы вас расстрелял. (Хохочет.)
ВФ: Не заплатишь – убью.
КБ: Осенний вечер… У него автомат лежал на переднем сиденье. Просто вышел в город и захватил автомат. Вот такая ситуация была. Поэтому, конечно, особого желания ездить не было. Приезжал в основном на похороны…
ВФ: 1990-е стали для Грузии потерянным десятилетием. Вы согласны с таким определением?
КБ: Если бы не было этого чудовищного падения в первое четырехлетие… В 1994 году удалось стабилизировать валюту и жизнь стала появляться, падение прекратилось, начался рост, достаточно хороший, не идеальный, но хороший. С 1994 по 2002 год, мы подсчитали, был в среднем 3,6 % рост.
ВФ: Для Словакии неплохо.