В "Недоросле" спор между единомышленниками Стародума и семейством Простаковой превращен в идейный конфликт. Сцены комедии, которые происходят только между Стародумом и его окружением, сами по себе не споры, поскольку участники парных диалогов (Стародум – Правдин, Стародум – Софья, Стародум – Милон) держатся одних и тех же взглядов, являются не диспутантами, а "сочувственниками". Поэтому часто это "мнимые" диалоги. Стародум развивает определенную мысль, а Правдин, Софья или Милон подхватывают в своих репликах мысль, которую Стародум снова продолжает:
Стародум: …Меня взяли ко двору. А? Как ты об этом думаешь?
Правдин: Как же вам эта сторона показалась?
Стародум: Любопытна. Первое показалось мне странно, что в этой стороне по большой прямой дороге никто почти не ездит, а все объезжают крюком, надеясь доехать поскорее.
Правдин: Хоть крюком, да просторна ли дорога?
Стародум: А такова-то просторна, что двое, встретясь, разойтиться не могут. Один другого сваливает, и тот, кто на ногах, не поднимает уже никогда того, кто на земи.
Правдин: Так поэтому тут самолюбие…
Стародум: Тут не самолюбие, а, так назвать, себялюбие. Тут себя любят отменно; о себе одном пекутся, об одном настоящем часе суетятся (I, 132).
В этом диалоге нет никакого спора. Правдин задает наводящие вопросы, которые дают возможность Стародуму уточнить свою мысль и противопоставить истину лжи и правду обману. В разговорах с другими персонажами своего лагеря уже Стародум задает наводящие вопросы, а его собеседник развивает свою мысль. Таков разговор Стародума с Милоном, в котором последний подробно объясняет, что такое неустрашимость на разных уровнях социальной структуры. Отсутствие подлинных споров между Стародумом и его сочувственниками компенсируется неожиданным образом – Стародум спорит с самим собой, излагая эпизоды из своей жизни Правдину. Стародум объясняет ему, что если бы он в молодости умел "владеть собою" и "остеречься от первых движений раздраженного… любочестия", то "имел бы удовольствие служить долее отечеству" (I, 130). Стародум-старик осуждает поспешные решения Стародума-юноши. Его система понятий возникает перед зрителем в динамике его жизненного опыта и этим опытом подтверждается.
Спор Стародума с самим собой связан с другим, общим спором его жизни против системы извращенных понятий, в которую превратилась, по убеждению Фонвизина, элитарная мораль русского дворянства. Вернее, Стародум спорит не с понятиями, а с жизнью, с бытием, которое порождает ложные понятия. Кульминацией его спора с миром ложных понятий является монолог о "должности", то есть о долге дворянина: "Должность! А, мой друг! Как это слово у всех на языке и как мало его понимают" (I, 153). "Должность" по Стародуму – "это тот священный обет, которым обязаны мы всем тем, с кем живем и от кого зависим" (I, 153). С кем же идет спор о "должности"? Противник не назван, однако настойчиво подчеркивается, что их много, более того – это "все"! ("Как это слово у всех на языке"). Истинное содержание слова "должность" "мало… понимают", "если б люди понимали его важность" и т.д. Извращенное понятие о "должности" – всеобщая болезнь, болезнь русского общества в целом, порок сословия, а не личности. Следовательно, "должность" – понятие внеличностное. Правильное понимание "должности" – непременное условие социальной гармонии и разумного порядка в России: "Если б так должность исполняли, как об ней твердят, всякое состояние людей осталось бы при своем любочестии и было бы совершенно счастливо" (I, 153). Смысл и направленность этого спора точно определены. Это спор между "своими", спор внутрисословный, внутридворянский. Поэтому Стародум отваживается употреблять такие формулы, смысл которых может быть понятен только тем, кто в достаточной степени проникнут сословными представлениями и понятиями, хотя и толкует их превратно.
Персонажи группы Стародума настолько сходно мыслят (они сами об этом говорят), что, если бы не было обозначено, кому принадлежит та или иная реплика, читатель легко мог бы отнести слова одного персонажа к другому. Единомыслие приводит к единообразию словесному, ибо правильные мысли требуют и правильного выражения. Для того чтобы скрасить это единообразие, Фонвизин применяет особый прием, одновременно с "Недорослем" усвоенный и русской трагедией, особенно Княжниным в его трагедиях 1780-х годов. Фонвизин превращает сценическую реплику в афоризм, обращенный не к собеседнику, а к театральному залу. Диалог между персонажами приобретает двойное назначение, в него вовлекается и зрительный зал. Позднее в русской комедии 1810 – 1820-х годов, особенно у Грибоедова, этот прием стал основным способом выражения авторских мыслей. Такая реплика-афоризм может быть рассчитана на самостоятельное существование, вне данного текста и данной сценической ситуации. В разговоре с Софьей о богатстве Стародум так строит изложение своей мысли: "Друг мой! Все состоит в воображении. Последуй природе, никогда не будешь беден. Последуй людским мнениям, никогда богат не будешь".
Обращение ("друг мой") позволяет Стародуму осуществить переход от речи, адресованной непосредственно собеседнице, Софье, к так называемой повелительно-безличной форме с анафорическим началом (Последуй… Последуй), за которым следуют противоположные по смыслу, но взаимосвязанные предложения, построенные антитетически: "Последуй… никогда не будешь, последуй… никогда не будешь". Фразе этим придана афористическая форма, она явно рассчитана не только и не столько на Софью, сколько на зрительный зал, на аудиторию, в которой Фонвизин надеялся найти и находил сочувствие своим мыслям.
Афоризмами говорят и другие единомышленники Стародума. Например, Милон в упоминавшемся выше разговоре о неустрашимости высказывает такие афоризмы-определения: "В нашем военном ремесле храбр должен быть воин, неустрашим военачальник" (I, 157). Афоризмы Милона, как и афоризмы Стародума, выводят разговор за пределы конкретной сценической ситуации, создают для него социальную перспективу, но их прикрепленность к данному персонажу становится формальной и условной. Афористически высказанная мысль легко отрывается от текста и превращается в общее достояние, в продукт культуры вообще.
Афоризм и афористичность как особая форма обращенности слова к зрителю в русской комедии XVIII века еще не изучены. Исследователей интересовала в основном литературная судьба французской афористической прозы XVII века в русской литературе ХVIII – начала XIX века. Афористичность фонвизинского комедийного языка заслуживает особого исследования, которое объяснило бы, почему, например, афоризмы Стародума не имели литературного успеха, не запомнились, не превратились в крылатые слова, как афоризмы Чацкого. П.Н. Берков заканчивает свой анализ "Недоросля" замечанием о том, что "Недоросль" имел "громадное общественное значение… даже без политической проповеди Стародума, почти опускавшейся при постановках комедии на сцене", то есть подтверждает наши наблюдения над явным несоответствием между содержанием речей Стародума и их сценическим выражением. Речи и афоризмы Стародума возникают не на сцене, не в борьбе и спорах с другими персонажами комедии. Они кажутся взятыми откуда-нибудь уже в готовом виде. Некоторые из них действительно просто перенесены из писем Фонвизина к П.И. Панину. Отвечая на письмо П.И. Панина, в котором последний высказывал свои соображения "об истинном источнике развращения нравов", Фонвизин писал: "об исправлении ума столь много у нас помышляют, сколь мало об исправлении сердца, не зная того, что добродетельное сердце есть первое достоинство человека и что в нем одном только искать и находить можно блаженство жизни нашей" (II, 377). Сходную мысль и почти в тех же выражениях высказывает Стародум Софье: "Чем умом величаться, друг мой! Ум, коль он только что ум, самая безделица. С пребеглыми умами видим мы худых мужей, худых отцов, худых граждан. Прямую цену уму дает благонравие. Без него умный человек – чудовище" (1, 152). Афоризмы Фонвизина-комедиографа предполагают у слушателя слишком большую долю участия в создании для них социального контекста, без которого афоризм не существует как афоризм. Афоризм для немногих – парадоксальное явление.
Иначе сложилась литературная судьба словечек и замечаний. Простаковой, хотя они явно не предназначались для запоминания. Их помнят, и помнят потому, что сценические высказывания Простаковой являются ее сценическим поведением, а не идеологической надстройкой.
Женщина – мать и хозяйка сделана была в "Недоросле" главным персонажем, а ее материнские заботы – главной пружиной комедийной интриги. Никто до Фонвизина с такой остротой не ставил в русской литературе вопроса о роли женщины в судьбах национальной культуры. Героини трагедий Сумарокова на равных началах участвуют в обсуждении основных сословных проблем, но трагедия всегда остается как бы введением, прологом к тому, что может за ней последовать в жизни ее героев, "теория" в трагедиях не проверяется практикой, замужняя женщина так и не стала героиней русской трагедии XVIII века.
Причину выбора женщины главной носительницей интриги Фонвизин приоткрыл внимательному читателю одним намеком. Четвертое действие открывается сценой, в которой Софья сидит с книжкой в руках; читая, она для себя вслух резюмирует содержание прочитанного: "Это правда! Как не быть довольну сердцу, когда спокойна совесть! (Прочитав опять несколько.) Нельзя не любить правил добродетели. Они – способы к счастью" (I, 149). Как выясняется из дальнейшего, она читает одну из самых популярных в XVIII веке книг Фенелона "О воспитании девиц". Такой выбор книги получает полное одобрение Стародума: "Фенелона? Автора "Телемака"? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал "Телемака", тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель" (I, 149 – 150). Если не считать неназванных "нынешних мудрецов" (хотя установить их имена нетрудно, поскольку Стародум называет русские переводы!), то Фенелон – это единственный писатель, о котором говорят в "Недоросле" с таким сочувствием оба – и Софья, и Стародум. В этом эпизоде "Недоросля" Фонвизин выступает зачинателем традиции, позднее прочно укоренившейся в русской литературе, – характеризовать персонажа при помощи его круга чтения. Уже в русской сентименталистской повести 1780-х годов упоминание любимых авторов – обязательный элемент характеристики персонажа. Почему же именно Фенелон и его книга "О воспитании девиц" понадобились Фонвизину в "Недоросле"? Неужели только для того, чтобы охарактеризовать уровень умственных интересов Софьи, показать ее "читательницей", дать повод Стародуму поговорить об обязанностях женщины, жены, о семье? В Европе нового времени Фенелон был одним из первых теоретиков женского образования. Он писал:
N’ont-elles pas des devoirs à remplir, mais des devoirs qui sont les fondements de toute la vie humaine? Ne sont-ce pas les femmes qui ruinent et qui soutiennent les maisons, qui règlent tout le détail des choses domestiques, et qui, par conséquent, décident de ce qui touche de plus près à tout le genre humain? Par là, elles ont la principale part aux bonnes et aux mauvaises mœurs de presque tout le monde.
И далее он высказывает очень важную для Фонвизина мысль:
II est constant que la mauvaise éducation des femmes fait plus de mal que celle des hommes, puisque les désordres des hommes viennent souvent et de la mauvaise éducation qu’ils ont reçue de leurs mères, et des passions que d’autres femmes leur ont inspirées dans un âge plus avancé.
Сама Простакова, воспитание, которое она получила, и воспитание, которое получает Митрофан на глазах у зрителей "Недоросля", задуманы и осуществлены в прямой связи с той постановкой идеи женского воспитания, которую развивал в своей книге Фенелон. В борьбе против атеизма и эгоистического утилитаризма энциклопедистов, с одной стороны, и апологии страсти у Руссо, с другой, во Франции 1770-х годов происходит воскрешение Фенелона. Фонвизин полагает, что именно женщина является хранительницей семейных и родовых традиций, на ней держится сословие, вся нация, вся ее культура.
Привычное для читателей Тургенева изображение каждой данной ситуации русского общества как момента в его истории ("Дворянское гнездо" – родословная Лаврецких) впервые было предложено Фонвизиным в "Недоросле". Обе группы персонажей комедии – Простаковы/Скотинины и единомышленники Стародума – представлены тремя поколениями, из которых дворянскую молодежь обеих сторон представляют соответственно Митрофанушка и Софья с Милоном, среднее поколение представлено Простаковой и ее братом Скотининым и с другой стороны – Стародумом и Правдиным, наконец, старшее (отец и мать Скотининых и Стародум-отец) фигурирует несценически. В "Бригадире" внесценические персонажи появляются только два раза в монологах Бригадира и Бригадирши и не связаны со сценическими персонажами какими-либо отношениями; в "Недоросле" внесценические персонажи вводятся строго функционально. Они оказываются непосредственными участниками событий, предшествовавших собственно сценическому действию. Отец Стародума и отец Простаковой своим отношением к воспитанию детей предопределяют их жизненное поведение вообще и в той ситуации, которая в "Недоросле" дана. Стародум авторитетом своего отца, человека петровского времени, подкрепляет свое понимание жизни: "Воспитание дано мне было отцом моим по тому веку наилучшее. В то время к научению мало было способов да и не умели еще чужим умом набивать пустую голову… Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь человек во всякое время" (I, 129 – 131). Воспитание – основа культуры, а культура, как ее понимает Фонвизин, требует существования прочной семейно-родовой традиции, личной нравственности и общественной морали. И мораль, и нравственность у Фонвизина элитарны, но элитарность он понимает не как суживающее, а как расширяющее пределы ее применения свойство. Правдин в ответной реплике продолжает мысль Стародума: "Вы говорите истину. Прямое достоинство в человеке есть душа".
По Фонвизину, культура включает в себя два важнейших компонента: душа и просвещение. Каждый человек может находиться по отношению к культуре в одном из трех положений. Душа – культура дают идеальное сочетание природного и усвоенного, натуры и образования. Культура без души ничего кроме "прежалкой твари" не порождает. Человек без души и без культуры – уже не человек, а скот. История духовного развития русского дворянского общества, как понимал ее Фонвизин, есть непрерывный процесс борьбы образованных людей с душой против невежд без души. "Воспитание" Простаковой – антитеза воспитанию Стародума в родительском доме: "Старинные люди, мой отец! Не нынешний был век. Нас ничему не учили. Бывало, добры люди приступят к батюшке, ублажают, ублажают, чтоб хоть братца отдать в школу. К статью ли, покойник-свет и руками и ногами, царство ему небесное! Бывало, изволит закричать: прокляну ребенка, который что-нибудь переймет у басурманов, и не будь тот Скотинин, кто чему-нибудь учиться захочет" (I, 140). Простакова полностью переняла наследственную вражду к просвещению; обучение Митрофанушки в комедии – это своего рода вынужденная военная хитрость с ее стороны, уступка духу времени, враждебному ей миру идей, книг, простой грамотности!
Сценическое поведение Простаковой определяется семейной традицией в ее чистом, незатронутом виде. Обычаи и привычки заменяют ей идеологию. У Простаковой нет никаких теорий для жизненных ситуаций и случаев. Ее реакции всегда мгновенны и простодушны, даже когда она сознательно хитрит и хочет кого-либо обмануть, и продиктованы эмоциональной оценкой людей и поступков – во вред или на пользу они ей как матери Митрофана. В ее поведении нет того, что можно было бы назвать логикой самосознания, но есть логика инстинкта. Когда приходит письмо от Стародума, считавшегося пропавшим, Простакова убеждает Софью, что этого не может быть, так как он, по ее расчетам, должен был умереть. Узнав из письма Стародума, что он жив, возвращается и делает Софью наследницей дохода в 10 000 рублей, Простакова мгновенно решает, что надо на ней женить Митрофана, и так же мгновенно забывает о своей уверенности, что, "по ее молитвам", Стародум умер: "Я и сама все-таки думала, что бог его хранит, что он еще здравствует" (I, 115). С таким же простодушием Простакова может сообщить о себе прямо противоположные сведения. В разговоре с Правдиным она, чтобы объяснить, как ей трудно, сама говорит: "Все сама управляюсь, батюшка. С утра до вечера, как за язык повешена, рук не покладаю: то бранюсь, то дерусь; тем и дом держится, мой батюшка!" (I, 124).
В сцене же со Стародумом, на глазах у которого Простакова только что дралась самым нешуточным образом с родным братом, она говорит Стародуму: "Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу" (I, 138). Отсутствие всякого образования, даже простой грамотности, явилось для Фонвизина великолепной мотивировкой предельно некнижной, максимально просторечной стилистики реплик Простаковой. Между ее словарем и словарем Еремевны нет никакой разницы, они говорят на одном языке с тем только отличием, что Простакова не знает над собой никакой власти и "лается", употребляя ее собственное выражение, безудержно.