У Рахманинова была медаль, преподнесенная ему, по-видимому, к шестидесятилетию; на ней отчеканен профиль Антона Рубинштейна, над которым - по полукруглому ободу - слова: "Кто его заменит". К медали прилагался диплом. И вот Рахманинов - в последние свои годы, в начале войны - принял решение: передать эту медаль "дальше" - Гилельсу! Он собственноручно переадресовал диплом - "Эмилю Гилельсу" и подписал его. Во исполнении воли Рахманинова все это передала Гилельсу С. Сатина.
Масштаб этого события, без преувеличения, - исторический.
К величайшему сожалению, впоследствии - при драматических обстоятельствах - диплом пропал, но медаль сохранилась.
Так закончилась эта история.
Нетрудно догадаться: Гилельс о рахманиновском даре не распространялся; потому-то никаких следов не найти, - пусть они останутся хотя бы на этих страницах.
В продолжение этой темы.
В Америке с Гилельсом пожелал встретиться Александр Федорович Керенский, - он просил Сола Юрока познакомить… Разумеется, такая инициатива не могла исходить от Гилельса - в те годы это было абсолютно исключено; само имя Керенского - непроизносимое! - принадлежало какой-то доисторической эпохе, и не было известно толком, жив ли он.
Юрок все устроил. И Керенский сказал Гилельсу, что много слышал о нем от Рахманинова, который говорил ему, что в такое смутное время в России появился гениально одаренный чудо-пианист. И добавил от себя, как он рад, что в его стране родился такой артист…
Итак, мы в Нью-Йорке. Сольный концерт. Первый. Карнеги-холл. В блокноте - то, что создает иллюзию нашего присутствия там, "внутри" - никто не мог этого знать: "Миля нервничает. Очень. Программа - Моцарт, Шопен, Шостакович, Прокофьев (Моцарт - Соната B-dur KV 570, Шопен - Соната b-moll № 2, Шостакович - Прелюдии и фуги № 1, 5, 24; Прокофьев - 6 "Мимолетностей", Токката. - Г. Г.)
Приехали за двадцать минут до концерта (живем рядом, в отеле) на машине, которой трудно протиснуться. Огромная толпа у Карнеги. Полиция суетится, подгоняя приезжающих; масса людей, пробка машин…
Поехали с переулка к артистическому входу; здесь тоже огромная толпа… Страшно волнуюсь, не показываю вида, говорю спокойным "равнодушным" голосом; больше молчим. Первый Сольный в Нью-Йорке…
Миля старается собраться, ходит в артистической, отчеканивая каждый шаг. Гул публики доносится из зала… Г-н Шанг понял, наконец, вышел из артистической. Благословляю Милю холодными руками. Еще есть немного времени… приходят за мной, оставляю Милю, ведут в ложу. "Все газеты Нью-Йорка присутствуют, много народу не попало на концерт, - давно не видел такой публики", - говорит г-н Шанг-старший. "Вы видите, что делалось у входа на 57-й?" Зал шумит в нетерпении…
Вышел Миля. Лишь первое мгновенье волнение нахлынувшее хотело овладеть им. Бледный, не потерявший самообладания, сел, быстрым коротким движением пальцев обеих рук откинул фалды фрака, а вместе с этим, только ему присущим гордым движением, отбросил "суету сует", накопившееся волнение, отсекая себя от всех…
Теперь он один… закрыл глаза. (Миля! Господи, защити нас!) Началось… Как он играет! Все исчезло… какое вдохновение! Он властвует над всеми душами… В зале слушающая тишина, все понимающая, взволнованная, недышащая… Он сидит и творит чудеса… Зал замер…
Что творилось после концерта! Благодарные и взволнованные американцы… крики… громкие… Бисы слушали стоя. Иду к Миле с г-ном Шангом. Никого не пускают. "Здесь господин Крейслер, он хочет видеть Гилельса". Фриц Крейслер входит с вытянутыми вперед руками, целует Милю, берет руку в свои обе руки, лицо красное, взволнованное… Публика затихла, прислушивается в почтении… "Благодарю Вас, сегодня я встретился с Вашей душой… здесь играют… (движение вторым и третьим пальцами правой руки, имея ввиду ‘туше’, как здесь принято называть), но то, что делаете Вы, им недоступно. Ваша игра потрясла меня. Вы Великий Артист!"
Небольшого роста, с "ежиком" белых волос, Великий Крейслер одарил Милю за все пережитое…
На следующий день, утром в отеле, в номере раздался звонок. "Вам от господина Крейслера письмо, с просьбой передать".
Фриц Крейслер прислал фотографию: "Живая история" сидит со скрипкой, внизу на белом поле - нотный стан его рукой, подпись и теплые пожелания на немецком (!): "Эмилю Гилельсу от всего сердца, его почитатель, с лучшими пожеланиями"… Нотный стан от руки, скрипичный ключ, на нем "Фриц Крейслер, октябрь 1955 г., Нью-Йорк".
(Фотография всегда в кабинете - среди других, дорогих и любимых сердцу музыкантов.)"
На другом листке блокнота: "…Звонил Горовиц - приглашал нас в воскресенье, в 8 часов. Все фирмы предлагают записи, все дирижеры предлагают свои "услуги""…
"Потрясающая Милина пресса!!"
И еще: "Встреча, незабываемая, с Артуро Тосканини, великолепно описана самим Гилельсом. Мы были на вилле у Маэстро, с Горовицем и Вандой [жена Горовица]. Слушали запись Седьмой симфонии Шостаковича, слушали его рассказы. Волнительная встреча… после симфонии - его комментарий, плакал он сам, мы, потрясенные от прослушанного, с трудом сдерживали волнение…" (Фотография на рояле Гилельса: "Эмилю Гилельсу с сердечной памятью Артуро Тосканини 1955".)
21 октября. Чикаго.
Симфони-холл. Сольный концерт. Со дня первого сольного прошло десять дней. Сыграв за это время в Карнеги-холле еще Третий Бетховена и Третий Рахманинова, Гилельс не повторяет нью-йоркскую сольную программу - все другое, за исключением лишь Сонаты Моцарта.
Программа выглядит так: Моцарт - Соната B-dur KV 570, Бетховен - Соната № 23, "Аппассионата", Прокофьев - Соната № 3, Лист - Испанская рапсодия.
На концерте - множество слушателей, приехавших специально из других городов.
Еще в Нью-Йорке, отыграв упомянутый концерт (Третий Бетховена и Третий Рахманинова), Гилельс получает значимое послание.
Вот его полный текст.
Нью-Йорк, 17 октября 1955 Дорогой г-н Гилельс,
пишу Вам, чтобы сердечно пригласить Вас выступить в концерте, который состоится 24 октября этого года в штаб квартире ООН в связи с празднованием Дня ООН.
Это уже стало обычаем - отмечать здесь, в штабквартире, важные дни в календаре ООН, и это часто принимает форму концертов. Мы надеемся, что десятый год существования ООН будет отмечен концертом, программа которого будет соответствовать важности этого события.
В нашем концерте примет участие Симфонический оркестр Нью-йоркской филармонии под управлением известного молодого американского дирижера г-на Леонарда Бернстайна.
Я также пригласил сэра Уильяма Уолтона продирижировать одним из его собственных сочинений.
Если Вы сочтете возможным принять мое предложение и исполнением одного из концертов великого русского композитора подчеркнете многонациональный характер нашей программы, то я буду очень рад.
Искренне Ваш
Даг Хаммаршельд,
Генеральный секретарь
Гилельс, конечно, согласился, он сыграл с Бернстайном - с шумными "последствиями" - Первый концерт Чайковского.
Советский артист в ООН! Подумать только! По тем временам - событие экстраординарное.
Вновь пришло письмо.
Нью-Йорк, 27 октября, 1955 Дорогой г-н Гилельс,
мне хочется тотчас же написать Вам и сердечно поблагодарить Вас за Ваше участие в концерте Дня Объединенных Наций в прошлый понедельник. Я уверен, что Ваше изумительное исполнение Концерта Чайковского станет одним из незабываемых событий всех наших торжеств.
Я очень горд, что мы смогли хорошо организовать празднование десятой годовщины нашей Организации, в котором участвовали всемирно известные артисты.
Я чрезвычайно благодарен Вам за то, что Вы так любезно откликнулись на мое приглашение. Примите мои наилучшие пожелания.
Даг Хаммаршельд,
Генеральный секретарь
Играть в день ООН - достаточно рискованный для советского артиста шаг. Но, забегая вперед, упомяну о ситуации еще более сложной. В один из своих последующих приездов в США Гилельс получил приглашение принять участие в торжестве по случаю Дня Прав Человека. Это понятие - права человека - звучало для нас тогда, в шестидесятые годы, - если вообще звучало - как некий откровенно антисоветский выпад. Гилельс мог бы красиво отказаться, сославшись, хотя бы, на перегруженность концертами. Но он не стал осторожничать. В "ответ" через несколько дней пришло письмо из ООН.
16 октября 1966 г.
Дорогой г-н Гилельс,
позвольте выразить Вам мою самую сердечную благодарность за Ваш интерес и щедрость, которые Вы проявили, приняв участие в праздновании Дня Прав Человека 1966 года. Этот день имеет большое значение для нас, и Ваше искусство будут помнить здесь долго. Я чрезвычайно благодарен Вам за Ваши особые усилия, которые Вы, несмотря на Ваше суровое расписание, затратили, приняв участие в праздновании.
Искренне Ваш
У Тан,
Генеральный секретарь
Это письмо - не единственное выражение признательности. Несколькими днями раньше Гилельс получил и другое:
Нью-Йорк, 12 декабря 1966 г.
Мой дорогой маэстро Гилельс,
примите, пожалуйста, нашу самую теплую благодарность за Ваше содействие большому успеху концерта в честь Дня Прав Человека. Ваша блистательная игра надолго запомнится многонациональной аудитории. Мы Вам очень обязаны. Благодарим Вас также за Вашу доброту и ценное сотрудничество.
Приветствую Вас и мадемуазель Гилельс.
Искренне Ваш
Джефф Спаркс
Возвратимся к первому американскому турне. Завершающий концерт Гилельс дал в Вашингтоне, в столице.
Скажу здесь, о чем не упоминал по отношению к другим странам: как только была малейшая возможность, Гилельс всегда - как и на родине - бродил по незнакомому городу, присматривался, запоминал, обязательно бывал в картинных галереях, музеях - Лувр, Прадо, Метрополитен…
Читаем в блокноте: "Вашингтон (здесь и далее выделено женой Гилельса. - Г. Г.). Национальная галерея. Фальк как-то сказал: "Будете в Вашингтоне, поклонитесь ‘Мадонне Альба’". Выполнили это поручение со щемящей тоской. Вот она, перед которой мы сидим. Миля расстроен… Ее номер 5, в галерее № 9; направо от нее Боттичелли, Мадонна, налево - Филиппино Липпи - Мадонна. Тут же "наш" Святой Георгий, Польский офицер с серьгой, "Венера перед зеркалом" Тициана, "поменяв" местожительство, позволила свое жемчужное тело покрыть толстым слоем лака… Все наши, эрмитажные; невосполнимый ущерб искусству России".
Замечу: написано не тогда, когда стало "можно".
И наконец - завершая "открытие Америки".
В ноябре 1955 года А. В. Грейнер, директор концертного отдела фирмы "Стейнвей", близкий друг Рахманинова, получил письмо из Калифорнии; оно заканчивалось так: "Передайте, пожалуйста, привет господину Гилельсу от незнакомого с ним И. Г."
И. Г. - это Иосиф Гофман. В письмо было вложено его фото для Гилельса.
Закончилось первое американское турне; его "результат" требовал продолжения - и на протяжении последующих лет Гилельсу регулярно приходили приглашения из США, - его ждали, можно сказать, скучали без него. Пресса подчеркивала, что в Америке приезжему артисту чрезвычайно трудно поддерживать интерес к себе: идет время и элемент "свежести", присущий первому появлению, мало-помалу утрачивается. Но с Гилельсом - не так: он не только не потерял "любопытства" к себе, но с каждым приездом - к превеликому удивлению видавшей виды прессы - его успех возрастал. Это - одна из постоянных тем газетных и журнальных публикаций.
"Возможно ли, что Эмиль Гилельс стал еще лучше? - вопрошала газета "Нью-Йорк Таймс" (1964). - Играя тут в последний раз, советский пианист ярко продемонстрировал, что он входит в немногочисленную группу самых выдающихся пианистов мира. Но вчерашнее сольное выступление в Карнеги-холл свидетельствует, что, кажется, он превзошел даже уровень прошлых лет. Его игра была исключительной по чистоте. Но он поднялся на недосягаемую высоту в умении донести до слушателя самую душу музыкальных произведений".
Газета "Детройт Ньюс" (1962): "…Он вновь продемонстрировал, что является гигантом среди самых техничных исполнителей и что, самое главное, никогда не останавливается на достигнутом. Глубина и зрелость его исполнения оставили в тени даже наиболее значительные успехи, достигнутые им в прошлые годы".
"Вашингтон Дейли Ньюс" (1961): "Вчера Эмиль Гилельс возвратился в Контитьюшен-холл и вызвал еще более бурную овацию, чем на предыдущих концертах".
"Нью-Йорк Таймс" (1965): "Еще гастроли 1962 года показали, что Гилельс принадлежит к небольшому числу великих пианистов мира, но вчерашней игрой в Карнеги-холле он затмил свои прежние выступления". А известный музыкальный критик Гарольд Шонберг вынужден был - для усиления воздействия своих слов - прибегнуть к такому пассажу: он написал, что еще десять лет назад, после дебюта Гилельса в США можно было сказать, что он "большой талант, но теперь эти слова были бы оскорблением. Он один из величайших пианистов нашего времени".
Как уже было сказано, Америка нетерпеливо ждала новых приездов Гилельса.
"Нью-Йорк уорлд телеграф энд Сан" (1965): "После отсутствия, которое показалось нам непростительно долгим, вчера вечером Эмиль Гилельс снова выступил в Карнеги-холле с ошеломляющим успехом…"
Тема "непростительно долгого отсутствия" Гилельса постоянно занимает страницы американских газет, хотя он бывал в Америке - почти без исключений - через сезон.
Конечно же, в этом Америка не одинока. Голландия: "Мы надеемся слышать великого маэстро более часто".
Билеты, как правило, распродавались задолго до начала его гастролей. И публика отдавала ему должное полной мерой - разумеется, не только за океаном.
Однажды Рахманинов шутливо сообщал в одном из писем: "В Голландии дал пять концертов. Меня там так избаловали, что, если теперь публика вся in corpore (лат. полностью) не поднимается при моем входе и после конца большой вещи, то я уже недоволен. Требую почтения!"
Гилельс привык к подобным демонстрациям. Корреспондент ТАСС сообщал из Нью-Йорка (1965): "Публика награждала пианиста бурными овациями не только в конце программы; она подолгу, стоя, рукоплескала ему после каждой исполненной вещи".
Газета "Кэпитал Таймс", Вашингтон (1962), заголовок: "Гилельса встречают бурной овацией стоя".
Еще: стоя, слушатели "устроили ему по окончании концерта небывалую овацию…"
Корреспондент "Советской культуры" (1964): "Битком набитый зал встретил появление советского пианиста стоя".
Достаточно, кажется.
Скажу и о том, что обычно на гилельсовских концертах слушатели "оккупировали" часть сценического пространства.
Корреспонденция из Нью-Йорка: "На сольных концертах публика обычно занимала не только зал, но и большую часть сцены, а иногда и "яму" для оркестра".
Американская критика не скрывала своего предпочтения: "Американо-советский культурный обмен привел на наши берега многих прекрасных артистов - Рихтера, Ойстрахов (старшего и младшего), балет ГАБТ и т. д., - писала Луиз Гайлер в газете "Энн Арбор Ньюс" (1962), - но никто из них не произвел на меня с первого раза такого впечатления, как этот сказочно одаренный пианист".
Или: "Шуберт… в тех моментах, где мы могли сравнивать его исполнение с другими, легко утвердил превосходство Гилельса".
"Нетрудно понять, - как бы подытоживает свои впечатления музыкальный обозреватель Льюис Бьянколли, - почему билеты на концерты Эмиля Гилельса распродаются за недели и месяцы вперед, и почему американцы бывают поражены его игрой".
Насмотревшись на реакцию зала, рецензент канадской газеты задавался вопросом: "Существует ли на свете еще пианист, способный вызвать подобный энтузиазм?" (Григорий Пятигорский, делясь своими наиболее сильными впечатлениями, полученными за концертный сезон, писал в Москву своему брату, А. П. Стогорскому (он и показал мне письмо): "Гилельс, больной, с температурой, но играл - потрясающе".)
В 1969 году американский журнал "Стерео ревью" провел конкурс граммофонных стереофонических записей. Из четырех тысяч (!) пластинок лучшим был признан альбом Гилельса - пять концертов Бетховена с Кливлендским оркестром и Джорджем Сэллом.
Трогательно выражала Америка свое преклонение перед Гилельсом. В Детройте четыре месяца бастовали печатники - не выходила ни одна газета. Но рецензии на концерт Гилельса были выпущены на отдельных листках.
Долго можно было бы рассказывать…
Когда Гилельс завершил очередное - марафонское, по определению печати, - турне по США, корреспонденты спросили: какова его оценка результатов гастролей; он ответил: "Не могу пожаловаться. Меня здесь всегда хорошо принимали…" Согласитесь, читатель, Гилельс ничего не преукрасил.
Гастрольные будни
Грохот гилельсовской славы как бы совершенно заглушил, если можно так выразиться, события его повседневных гастрольных будней - каков он "в жизни", как себя ведет? Через десятилетия появилась книга, проливающая на это свет. Ее автор - Франц Мор, главный настройщик компании "Стейнвей и сыновья", замечательный мастер своего дела, - назвал свои воспоминания так: "Моя жизнь с великими пианистами", посвятив отдельные главы пяти пианистам, это - Горовиц, Артур Рубинштейн, Гилельс, Клиберн, Гульд. В интересующей нас главе Гилельс-человек предстает с неожиданной стороны и в нестандартных ситуациях. Цитирую:
"Я настраивал рояль для Гилельса и путешествовал вместе с ним на протяжении длительного времени… Поскольку он немного разговаривал по-английски и очень хорошо владел немецким, мы часто общались по-немецки и стали близкими друзьями.
Несколько раз Гилельс просил меня подвозить его на концерты на моей машине, и я с удовольствием делал это. Когда в компании ("Стейнвей и сыновья". - Г. Г.) узнали, что я вожу его в своей машине, то сильно разволновались. "Франц, - было сказано мне, - вы понимаете, что за ним - вся Россия, и если когда-нибудь с ним что-нибудь произойдет, у вас будут большие неприятности". Однако, несмотря на это предупреждение, поскольку мы были близкими друзьями, я по-прежнему продолжал подвозить его. Конечно же, нас всегда сопровождал еще один джентльмен - "переводчик" Гилельса. Это был человек из советского посольства, и я ни мгновение не сомневался, что он был приставлен к нам главным образом для того, чтобы следить за тем, как бы Гилельс "не потерялся""…
Как-то он сказал мне: "Франц, я так сильно тоскую по дому. Я с нетерпением жду, когда снова вернусь в свою небольшую квартирку на улице Горького в Москве". (Ф. Мор с семьей живет в отдельном большом доме. - Г. Г.)