Мы можем представить себе маленькую и упрямую Хатшепсут, стоящую в просторном зале между своими колоннами, среди сплетенных из тростника корзин, наполненных сияющими грудами электрона, и наблюдающую за взвешиванием металла (его взвешивали как зерно), предназначенного для покрытия обелисков серебром и золотом.
Далеко не все ее постройки были данью тщеславию. Так как ей не мешала война, у Хатшепсут были время и средства для укрепления мира. Она восстанавливала храмы, разрушенные гиксосами. Она контролировала работу правительства, всегда замедлявшуюся во время отсутствия фараона. Она следила за соблюдением существующих законов и исполнением приказов. Она превратила гражданские службы в бесперебойно работающие компетентные машины.
И во всем, что Хатшепсут строила и совершала, она полностью полагалась на Амона.
Отчаянно конкурируя с тетей, строил и Тутмос III. Он также во всем полагался на Амона. В результате их междоусобицы выигрывали и Фивы, и Амон. Город богател и день ото дня становился прекраснее, а малоизвестный бог превратился в главного бога Египта.
Между военными походами и возведением собственных памятников Тутмос III находил время для путешествий по Египту и изучения его нужд, чего не делал до него ни один царь. Энергия била из него вулканом. Находясь в Египте, он следил за работой каждого правительственного департамента и строго наказывал за коррупцию. Он тоже реставрировал храмы, разрушенные гиксосами. Он расширил храм Амона, увеличил его богатство и полномочия жрецов. Он также ввел новые законы и правила для храмов – и все они были выгодны Амону.
В этом свирепом воине, как и во всех царях восемнадцатой династии, жила любовь к красоте, так ярко выраженная у Эхнатона. Мальчик-царь мог прочесть на стенах Фив, как Тутмос III лично рисовал эскизы ваз и других предметов роскоши, которые позже изготавливались в храмовых мастерских.
У великого царя была лишь одна слабость – он ненавидел Хатшепсут, что в полной мере проявилось после ее смерти.
Неизвестно, умерла ли эта женщина-царь естественной смертью, или, как подозревали, Тут-мосу III в конце концов удалось ее отравить. Отравление вообще было обычной опасностью для представителей правящих классов Египта.
Не успела Хатшепсут умереть, как Тутмос III начал массовые разрушения. Все, что она построила для своего прославления, было немедленно уничтожено. Ее статуи разбивали, ее имя стирали с памятников, а сами памятники разрушали. Даже привезенные из Пунта миртовые деревья были с корнями выкопаны с террасы перед ее погребальным храмом около Долины царей.
Но сам храм остался цел, Тутмос III не стал его разрушать. Случилось ли это потому, что он, как и построившая его Хатшепсут, был "настолько прекрасным, что прекраснее невозможно вообразить", или по другим причинам – мы не знаем. (Он и по сей день остается самым красивым памятником фиванских развалин.)
Но даже самые неистовые разрушители не смогли справиться с двумя обелисками, возвышавшимися в храме. Не нашлось ни одного каменщика, ни одного архитектора, который сумел бы их снести. Тутмос приходил в ярость, постоянно наталкиваясь на них взглядом в большом зале храма, где он устраивал свои грандиозные "пиры победы", ставшие ежегодным праздником. Положение усугублялось тем, что в течение большей части праздника он был вынужден стоять лицом к обелискам, воздвигнутыми Хатшепсут.
В конце концов он приказал закрыть обелиски сплошной каменной стеной, и это был первый в истории забор, поставленный "назло".
Эхнатон и Нефертити, в свое время возобновившие эти праздники, могли знать о секрете, скрывавшемся за сплошной стеной. После смерти Хатшепсут Тутмос III приказал стереть ее имя с лица земли, что для египтян было равносильно убийству после смерти. Но от ее истории сохранилось достаточно, чтобы дойти даже до наших времен, и уж наверняка во времена Эхнатона и Нефертити ее слава была еще свежа в памяти простых египтян.
Может быть, именно размышления над судьбой Хатшепсут заставили Нефертити навсегда отказаться от роли агрессивной женщины. И действительно, даже Хатшепсут не обладала такой властью, как девочка, ставшая теперь царицей Египта. Нефертити была невесткой и воспитанницей царицы Тиу, хорошо знавшей пути любви. Как и Тиу, она достигла высочайшего положения благодаря поклонению царя. Она не завидовала ни одному часу из жизни Хатшепсут.
Она была Нефертити, прекрасной и любимой, и, как в случае Хатшепсут, ее слово было решающим. Через тысячи лет после смерти Хатшепсут археологи разрушили тайную стену, и над руинами Фив снова сияют ее обелиски.
В память о своих победах Тутмос III также возводил обелиски. Некоторые из них сохранились, мы можем увидеть их в Риме, Лондоне, Константинополе и даже в неизвестной в его времена Америке.
Обелиск Тутмоса в Центральном парке является памятником разочарованному человеку, чье славное полувековое правление на восемнадцать лет было подорвано женщиной и стало единственным его поражением.
Через несколько сотен лет после смерти Тутмоса III его погребальный храм в Долине царей стал местом первой в мире сидячей забастовки. Деньги еще не изобрели, и рабочим платили одеждой и пищей. В 1165 году до н. э. рабочие, производившие захоронения, сидя в тени погребального храма царя Тутмоса, в течение нескольких часов непрерывно пели: "Нам не заплатили".
Хотя рабочие некрополя и были "социальными отбросами", но их работа имела величайшую значимость для зацикленных на культе смерти египтян. Поэтому первые в истории забастовщики очень скоро добились своих целей.
Храм все еще стоит в Долине царей, а мумия Тутмоса III покоится в Каирском музее. Внешне мумия ничем не напоминала статуи и изображения Эхнатона.
Тутмос III был приземистым, крепкого телосложения. В нем отсутствовали стройность и изящная элегантность, отличавшая его потомков. Но в основе характера Эхнатона лежал железный стержень Тутмоса-завоевателя, а сам его пример постоянно находился перед глазами, куда бы молодой царь ни бросил взгляд.
Его жизнь яркими красками была запечатлена на стенах Фив, повсюду виднелись написанные клинописью похвалы. Рассказ о победе в Мегиддо был выжжен на коже на стене храма. На другой стене находился иллюстрированный список редких растений и животных, которых победоносный царь доставил в Фивы во славу Амона. Потомки этих растений и животных все еще жили в садах вокруг храма, где Эхнатон и Нефертити провели много приятных часов.
Но сильнее всего присутствие "великого завоевателя" ощущалось в храме Амона, где богатые и благодарные жрецы, получившие столько благ от давно умершего фараона, некогда бывшего в их рядах, все еще пели гимн, предположительно написанный Тутмосом III: "Я присоединил нубийских бедуинов, десять тысяч, и еще тысячи, и еще сотни тысяч людей с севера".
Тутмос III основал империю и стал предком могущественных царей, которые сохраняли ее целостность вплоть до царствования Эхнатона.
Первым из потомков Тутмоса, достойных его величия, был его старший сын царь Аменхотеп II, который правил от 1439-го до 1436 года до н. э. Он был прадедом Эхнатона и царем, которого запомнили надолго. После смерти его могущественного отца некоторые вассальные цари осмелились проявить неповиновение. Новый царь подавил сопротивление прежде, чем оно успело начаться. Во главе армии он выступил в неблагополучные районы и вскоре вернулся в Фивы с победой – семеро из восставших царей были повешены вверх ногами на носу его царской барки. Эти жертвы он благочестиво посвятил Амону, но прежде вывесил их тела на стенах Фив, чтобы они высохли на солнце. Тело седьмого убитого им царя он послал в город Напату, чтобы предупредить возможность восстания среди нубийцев.
Он был жесток и отважен как на войне, так и на охоте. Аменхотеп II любил хвастаться, что "ни один человек не сможет натянуть его лук".
И конечно, как и другие цари восемнадцатой династии, он был великим строителем. Он немало добавил к архитектурному ансамблю Фив. Впечатляющий пилон, возведенный им перед храмом Амона, был инкрустирован пятью с половиной тоннами малахита, а также серебром, золотом и ляпис-лазурью.
Аменхотеп III, сын Тутмоса IV, взял на себя управление империей в 1398 году и передал ее сыну Эхнатону еще более экономически крепкой и архитектурно украшенной.
Эхнатон и Нефертити унаследовали величайшее царство в мире, протянувшееся от Северной Сирии до верхнего Евфрата и вниз, через всю Африку, до Нубии, к четвертому порогу Нила. В далеких странах темнокожие чужаки поклонялись богам Египта с их ястребиными, кошачьими и бычьими головами и пели на чужом языке о прославленных правителях Эхнатоне и Нефертити.
Молодые регенты правили всем известным им миром. Менее крупные монархи платили им дань. Эхнатон действительно был "царем царей".
Эхнатон был вдумчивым и самоуверенным юношей.
Он хотел стать достойным славы Тутмоса III и всех своих предков-воинов, завоевавших и удерживавших Египетскую империю.
Глядя на статуи своих предшественников в храмовом святилище, он испытывал уверенность, что станет величайшим из них всех.
Маленькая, как кукла, на фоне этих громадных статуй, Нефертити могла невозмутимо разглядывать их строгие черты. Они с Эхнатоном в равной мере несли груз, возложенный на них историей. Для пятнадцатилетней девочки это была большая ответственность.
Как истинная женщина, Нефертити не стремилась к конфликтам. Она была наполнена и своим собственным содержанием. Они были женаты лишь несколько месяцев, когда она почувствовала, что беременна первым ребенком. Теперь она стала частью знаменитых предков, частью истории восемнадцатой династии. В ее похожем на детское, надушенном теле лежало будущее Египта.
Глава 8
ОТКРОВЕНИЕ
Фивы, 1369 год до н. э.
Эхнатон и Нефертити играли главную роль на всех религиозных и светских праздниках, которыми изобиловал египетский календарь. А самыми большими торжествами этой веселой земли были праздники, посвященные богам. Многие из них были посвящены Амону, но дни сотен других богов также должным образом отмечались, и все эти праздники требовали присутствия молодых царя и царицы.
В такие дни тысячи паломников стекались со всех концов Египта, чтобы принять участие в народных гуляниях, поглазеть на священную процессию и хотя бы мельком увидеть ослепительных Эхнатона и Нефертити. Обычно царскую чету жрецы несли на тронах высоко над головами людей – ведь они были живыми воплощениями богов. Перед ними бежала толпа, славившая молодых царя и царицу, лишь льстивые восхваления доносились до их увешанных драгоценными камнями ушей.
Многие крупные торжества проходили в зале храма Амона – там же, где ежегодно проводились грандиозные "пиры победы", посвященные завоеваниям Тутмоса III. Один только праздник в честь Амона продолжался одиннадцать дней, и все одиннадцать дней люди должны были есть, пить и веселиться.
Египтяне никогда не забывали о своих умерших родственниках. В праздничные ночи длинные процессии одетых в маски жрецов Амона с факелами в руках отправлялись к захоронениям, чтобы отслужить там службу.
Самым радостным праздником был День мертвых. В этот день все Фивы стекались к некрополю, люди несли пищу, цветы и послания, обращенные к умершим.
Но самая лучшая часть праздника начиналась на закате, когда обычно темный город сверкал огнями. Масляные лампы, прикрепленные снаружи каждой двери, горели всю ночь, потому что это был день, когда мертвым разрешалось вернуться домой и провести праздник с живыми, а фонари должны были освещать им дорогу назад, в могилы, когда ежегодный визит заканчивался. (Не эти ли лампы со Дня мертвых послужили предшественниками тыкв, которые в Америке зажигают на Хэллоуин, в канун христианского праздника всех святых, введенного в 998 году н. э.?)
В течение года были и более мелкие праздники, посвященные мертвым, когда, словно на пикник, семьи отправлялись в некрополь, захватив еду, цветы и другие подарки. Но это были небольшие, а не общемасштабные праздники. В такие дни Эхнатон и Нефертити, вместе с удалившимися от дел царем Аменхотепом и царицей Тиу, не раз должны были посещать семейный погребальный храм рядом с Долиной царей, который был одним из самых красивых в Фивах. В предвидении будущей счастливой жизни эта любящая семья проводила здесь праздники. Некоторые из них происходили в погребальных храмах других предков, но все погребальные банкеты были по-настоящему радостными. Украшенные венками гости угощались зажаренными на вертеле гусями, мясом и вином.
Однако самым главным праздником года, во время которого происходило самое впечатляющее появление Эхнатона и Нефертити, был священный праздник богини Опет.
Опет была самой популярной и самой уродливой богиней Фив, обладавшей лицом и фигурой гиппопотама. Но она была божеством долины Нила, известным своими великодушием и влиятельностью.
Ее праздник длился целый месяц. Во время этого праздника бог Амон покидал Фиванский храм и совершал ежегодный ритуальный визит в Луксор. Народ провожал процессию до южной части Фив. Горожане стекались на берега реки, чтобы посмотреть, как под пение заклинаний одиннадцать крепких жрецов, сжимающих серебряные шесты, выносят священное изображение Амона из мрачного уединения его дворца и несут через сады к берегу реки, где ждала его собственная священная барка, предназначенная для этого ежегодного путешествия. Барка была украшена знаменами. Как только царь и царица поднимались на борт и занимали свои места под платформой, поддерживающей скульптуру Амона, она начинала сиять, как мистический корабль солнца, который и олицетворяла. Амон был солнцем. Сидящий под образом золотого бога Эхнатон также был солнцем, и не только для Нефертити, дарившей счастливые улыбки жителям Фив, приветствующим их с берега. Вся ее жизнь состояла из подобных чудес.
Священная барка заполнялась поющими жрецами высокого ранга, и гребцы брались за весла. Судно разворачивалось и направлялось вверх по течению, на юг, к южному району Фив. Путешествие было коротким, но эффектным, поскольку процессия растягивалась по всей длине города. В кильватере барки Амона следовало множество украшенных лодок, а по берегу, вровень с баркой, шли музыканты, певцы и тысячи других жрецов. Поскольку это был величайший праздник, все служители Амона должны были принимать участие в процессии, сопровождающей бога в Луксор.
Хлопающие в ладоши и поющие жрецы шагали вровень с медленно двигавшейся баркой, задавая темп движения церемониального марша.
Вслед за жрецами Амона шли женщины храма, танцующие священные танцы, встряхивающие священными систрами и поющие священные гимны золотому образу божества.
Позади женщин шли представители царских армий. За блестящими колесницами следовали лучники, метатели копий и пешие солдаты. Среди них были солдаты с темной блестящей кожей, рекрутированные в Нубии, которые, будучи не в силах сдержать гордости за своего бога и царя, то и дело нарушали строй, пускаясь в праздничный танец.
А за процессией шли тысячи ликующих мужчин, женщин и детей – горожан Фив, которые начинали этот великий праздник с участия в торжественной процессии, посвященной богу богов, в присутствии своего молодого царя царей.
Вдоль берега реки через равные расстояния, прямо на открытом воздухе были установлены палатки, где подавали ячменное пиво и виноградное вино, чтобы гребцы с тяжелой барки Амона и солдаты, в качестве почетной стражи марширующие по берегу, могли промочить пересохшее горло. Приближаясь к таким местам, матросы начинали грести энергичнее под слова своей собственной песни:
Питейную точку поставили для моряков,
Которые гребут на корабле кораблей,
Несущем божественную красоту
Аменхотепа, возлюбленного Амоном…
избранника богов…
Нефертити, красу Амона.
Им в ответ развязавшимися от вина языками кричали солдаты:
О Амон, бог трона Двух Земель, живи
вечно!
Царь Аменхотеп IV везет его, того, кто
его породил.
Счастлив царь, который везет Амона.
Кто из них был царем в такие моменты,
а кто – богом?
Неподвижные, как золотой идол над их головами, сидели на барке юные регенты. Кто знал, о чем они думали? Никогда больше Эхнатон не будет земным воплощением Амона.
Это путешествие, чуть длиннее мили, занимало большую часть дня. Царственные и божественные пассажиры сходили в Луксоре, где Ай восстановил для отца Эхнатона храм Амона под названием "Гарем Юга". Статую вносили в храм, а публика оставалась снаружи. То, что происходило внутри храма, оставалось секретом для них и остается для нас.
Египетская религия делала возможными самые необычные преображения. Например, прибывая в Луксор, бог Амон становился своим alter ego Ми-ном, питающимся зеленым салатом богом чувственности. Четыре недели празднества, происходившего в южном храме, известные как "прекрасный праздник Гарема", были явно основаны на древних обрядах, посвященных плодородию.
Мы не знаем точного происхождения обрядов в "Гареме Юга", знаем лишь, что они были продолжительными и очень земными, а пиры и празднование продолжались и днем и ночью. Частью их руководил Ай, чудесным образом преображавшийся из жреца Амона в жреца Мина. Иногда во время этого праздника молодые жрицы из Фиванского храма танцевали древний священный танец, называвшийся "муу", который учителя по религиозным танцам посвятили любимой гиппопотамше богине Опет. На девушках были очень короткие юбки и высокие, сплетенные из тростника короны на головах. Танец начинался медленно: под хлопки и звон тамбуринов слегка начинали двигаться руки и бедра. Постепенно движения ускорялись, наконец стройные тела танцующих сливались в ритмичном движении и девушки начинали продвигаться вперед, исполняя хореографические па, весьма напоминавшие балет.
Через месяц, пресытившись множеством наслаждений, жрецы возвращали Амона в храм в Карнаке, опять в сопровождении всего населения Фив, уже завершившего свои личные праздничные обряды.
Праздник Опет подошел к концу.
Вновь водворенную в большой храм статую Амона устанавливали под каменными колоннами огромного зала, и теперь Эхнатон мог осмелиться задать ему вопрос. Другие цари также задавали Амону вопросы. Некоторые рассказывали, что бог отвечал, другие – что он кивал.
Эхнатон был борцом за правду. Он был идеалистом, которого Ай воспитал не только на мифах, но и на логике. Он не мог принять обмана. В ответ на его вопрос золотой образ не наклонил голову, вырезанные губы не произнесли его имени. У него не было видений, как у некоторых из его предков. Когда к нему пришло великое откровение, оно не имело формы видения. Оно взорвалось в нем в виде убеждения, выросшего из его детских вопросов и сомнений. Оно принесло ему ненависть поколений и бессмертную славу.
Что же заставило этого мальчика-царя спрашивать воли богов? К чему были вопросы, если все, что он хотел знать, было установлено за много веков до него и изложено в Книге Тота?
"Каким образом человек узнает?" – спрашивал он.
При таких вопросах жрецы хмурились, а их мысли устремлялись к затерянным источникам, истершимся от веков пассивного одобрения. "Потому что так постановил Осирис… потому что такова воля Амона…" Вот те ответы, которые получал Эхнатон, после чего приносились жертвы, произносились обычные молитвы, и аромат мирры, цветов, фруктов и жареного мяса струился вверх, достигая благодарных ноздрей божества.