- Ты исследовал?
Я открыл его глаза… Веки были свинцовые, зрачок - мертво остекленевший.
- Когда, приблизительно, наступила смерть, доктор?
- Сейчас, до подробного осмотра, это трудно определить, но судя по сокращению глазных нервов, можно думать, что не так давно. Часа два, полтора.
Помощник вышел отдавать распоряжения.
- Откуда у тебя появился этот несчастный?
- А-а, это крайне загадочная история. Видишь ли, минут сорок тому назад ко мне вбежал испуганный агент-дежурный и заявил, что на лестнице лежит тело какого-то господина… Я бросился туда и увидел этого господина. Думая, что он еще жив, я велел перенести его ко мне в кабинет. Но, увы, это был, как ты видишь, труп.
- Но как он попал на лестницу вашего сыскного отделения?
- Этого никто не знает, доктор. Один из недавно прибывших агентов, правда, видел, что какая-то карета, запряженная отличными лошадьми, остановилась у подъезда сыскного. Но, занятый другим делом, он не обратил ни малейшего внимания на это обстоятельство. Мало ли, кто останавливается у нас в каретах?
- Ужасная рана! - вырвалось у меня. - Пуля попала, очевидно, в сердечную сумку. Смотри, какая масса крови!
- Ну и годок! - печально произнес Путилин. - Преступление за преступлением… Я начинаю думать, что криминальный Петербург скоро заткнет за пояс Лондон и Париж.
Не скажу, чтобы присутствие страшного посетителя-гостя было особенно приятно. Его открытые глаза, в которых застыл ужас предсмертных мук, были прямо устремлены на нас.
- Теперь ты понял, доктор, почему я тебя торопил?
- Да.
- Откровенно говоря, мне не особенно улыбается мысль затягивать визит неожиданного гостя.
Путилин посмотрел на часы.
- Они сейчас прибудут. Ну, а пока скажи, каково твое мнение: убийство это или самоубийство.
Я еще раз сделал поверхностный осмотр трупа и ответил:
- Мне кажется, что самоубийство. В это место, то есть в сердце, очень редко целятся убийцы. Висок и сердце - это прицел тех, кто добровольно кончает жизнь.
- Браво, доктор, кажется, ты на этот раз не ошибся!
В кабинет входили спешной походкой представители власти.
- Что случилось, Иван Дмитриевич? У вас в кабинете? - здороваясь, спросил прокурор.
- Перенесен с лестницы. Ну, господа, приступайте.
Началась тяжелая, длительная процедура. Мой коллега совместно со мной осматривал труп. Путилин стоял рядом с судебным следователем, не сводя взора с трупа.
Вдруг он быстро наклонился над трупом.
- Что это вы так пристально разглядываете, ваше превосходительство? - спросил судебный следователь.
- Мел на жилете и на сюртуке самоубийцы, - ответил Путилин.
- Самоубийцы?.. А разве вы уверены, что это - самоубийство?
- А вот, - не угодно ли, - усмехнулся Путилин, подавая тому листок бумаги, вынутый им из бобровой шапки мертвого человека.
Он протянул его следователю.
Тот громко прочел:
"Сегодня - моя последняя ставка. Если она будет бита - я застрелюсь. Я проиграл все, что имел, и даже чужое… А. Г."
- Ну, вот и разгадка всей таинственности! - нервно рассмеялся Путилин.
Следователь и прокурор были озадачены.
- Значит, игра? Неудачная?
- Как видите, господа. Очевидно, ставка, последняя ставка этого господина была бита.
И он указал рукой на труп молодого человека.
- Да, но остается вопрос, кто этот господин… где он ставил свою финальную карту? - глубокомысленно изрек следователь, злясь на то, что Путилин по обыкновению первый пролил свет на загадочное происшествие.
- А это уж наш дорогой Иван Дмитриевич узнает. Ему и книги в руки, - облегченно вздохнул прокурор, радуясь упрощению дела.
- Но как вы предполагаете, ваше превосходительство: каким образом труп самоубийцы мог очутиться на лестнице сыскного отделения? - задал вопрос судебный следователь.
Путилин, низко склонившийся над трупом и исследовавший пальцы самоубийцы, выпрямился.
- Я оставляю за собой право ответить на этот вопрос позже, - сухо отрезал он. - Если бы сложные дела объяснялись и решались в полчаса, тогда… тогда, наверное, мы с вами, господин следователь, не были бы нужны русскому правосудию. Тогда вахтеры и курьеры могли бы исполнять обязанности следователей и начальников сыскной полиции…
Предварительное следствие было окончено. Труп увезли в анатомическое отделение Военной медико-хирургической академии.
- Вся надежда на вас, ваше превосходительство, - прощаясь, произнес прокурор.
- А отчего же не на господина судебного следователя? - иронически спросил Путилин.
Когда мы остались одни, я осторожно задал вопрос моему великому другу.
- Отчего ты, Иван Дмитриевич, так демонстративно-сурово и насмешливо отнесся к судебному следователю?
Путилин сделал досадливый жест рукой.
- Ах, оставь, доктор… Этот господин, едва соскочивший со скамьи привилегированного учебного заведения, ни бельмеса не понимает в настоящем, живом деле сыска, несколько раз язвительно пробовал "утирать мне нос". Моя слава стала ему колом поперек горла. По-смотрим, что он-то сделает.
Прошло несколько секунд, минут.
Путилин, погрузившийся в раздумье, вдруг стремительно вскочил.
- Что с тобой? - испуганно вырвалось у меня.
- Я… я вывожу мою "кривую", любезный доктор. Поезжай домой. А впрочем… скажи: ты играешь в карты? Ты помнишь штоссе, банчек?
- Ну да… Помню… Знаю, - удивился я страшно.
- Так давай с тобой сыграем…
Он подошел к шкафчику и вынул оттуда колоду карт.
- Только вдвоем играть-то скучно… Не раздобыть ли нам третьего партнера?
Путилин позвал помощника и что-то тихо начал ему шептать.
- Хорошо, Иван Дмитриевич.
УРОК ПУТИЛИНА У ЗНАМЕНИТОГО "МАСТЕРА"
Приблизительно через полчаса в кабинет вошел, почтительно сгибаясь, худощавый господин, уже очень немолодой, с наружностью, говоря откровенно, преотвратительной. Он был, очевидно, крашеный, так как только концы волос были черные, корни же - седые.
Узкие, противные, масляные глазки. Усы, распушенные, как у кота.
- А вот и вы, любезнейший господин Статковский!
- Имею честь кланяться вашему превосходительству. Ясновельможный пан Путилин имеет до меня дело?
Он говорил с сильным польским акцентом.
- Да, да. Это мой бывший клиент, доктор, но теперь пошедший по другой дороге, по дороге честного труда. А это, пан Статковский, мой знаменитый доктор.
Мы поздоровались.
- Изволите ли видеть, голубчик, какая история. Мне необходимо освежить в памяти всевозможные приемы шулерства высшей школы.
"Что такое?" - подумал я.
Статковского передернуло.
- Ваше превосходительство изволит шутить?
- Нимало.
- Но для чего же?
- Для того, чтобы обыграть наверняка некоторых негодяев, а главное для того, чтобы поймать их.
- А-а, - улыбнулся, как я потом узнал от Путилина, знаменитый экс-шулер, артист своего дела. - Новое дело, ваше превосходительство?
- Да. Ну-с, так вы можете преподать мне несколько уроков? Вы многое знаете?
- О! - только и произнес великий "мастер".
В этом невольно вырвавшемся восклицании было столько гордости и самодовольства, что я невольно улыбнулся.
"Вот оно, профессиональное самолюбие!" - мелькнула мысль.
- Приступим, Статковский.
Бывший шулер преобразился. Глаза засверкали восторгом, чуть не вдохновением.
- Прошу садиться, пане. Пан доктор играет?
- Как сапог! - ответил за меня Путилин.
- Ха-ха-ха! - почтительно рассмеялся шулер-виртуоз.
- Вот колода в моих руках. Прошу внимания.
Он, точно хирург, собирающейся приступить к операции, засучил рукава.
- Это для чего же? - спросил я.
- Для того чтобы показать вам, как можно чисто работать даже голыми руками!
Путилин внимательно следил за всеми манипуляциями "мастера".
- Какую угодно игру вашему превосходительству? - спросил Статковский.
- Да начнем с польского банчка. Игра эта теперь очень распространена в игорных домах.
- О, то есть, то есть! - согласился с этим исправившийся шулер.
Он попросил меня "срезать" колоду и обратился к Путилину.
- Сейчас я буду метать. Кого угодно, чтобы я бил - вас, ваше превосходительство, или пана доктора?
- Ну, хоть меня, что ли… А то доктор испугается, - рассмеялся Путилин.
- А может бить вас вместе?
- И это можете?
- Сколько угодно. Я начинаю. Вы, ваше превосходительство, не возьмете ни одного удара.
Карты были даны.
- Бита! - произнес Путилин.
Новая сдача.
- Бита!
- А теперь хотите взять?
- Хочу. Раз, два, три.
- Дана!
Статковский торжествующе поглядел на нас.
- То есть игра!
- Ловко! - вырвалось у Путилина. - Сколько способов, голубчик?
- О, очень много, ваше превосходительство: "по крапу", "по срезке", "по передергиванью", "по накладке".
- Ну, теперь объясняйте и демонстрируйте каждый отдельный способ и его приемы.
Началась целая лекция.
- В то время, когда вы режете, я делаю то-то… Когда я сдаю, то получается так…
- Ага, ага… А если так? - задавал вопросы Путилин.
- Тогда я делаю вот так. То вам ясно, ваше превосходительство?
- Повторите-ка еще раз, Статковский! Впрочем, дайте-ка карты теперь мне в руки. - И Путилин уселся метать.
Я ровно ничего, говоря откровенно, не понимал в этой карточной абракадабре.
Путилин начал игру.
- Так?
- А то ей богу хорошо! Як Бога кохам, ваше превосходительство - удивительный человек! Так быстро усвоить…
- Что поделаешь, любезный пан Статковский, в нашем деле все надо знать.
- Бита?
- Бита!
- Дана?
- Дана!
- Помилуй Бог, если бы я не был начальником сыскной полиции, я мог бы, стало быть, сделаться недурным шулером?
- Без сомнения, ваше превосходительство! - с восторгом и искренним восхищением поглядел на своего ученика знаменитый маэстро.
Путилин расхохотался.
Урок длился еще часа два. С редким терпением и упорством добивался этот необыкновенный человек результата, необходимого для его планов.
- Ну, баста!.. Довольно! Спасибо, Статковский. Имейте в виду, вы можете мне понадобиться. Может быть, нам придется играть очень скоро вместе. Вас ведь забыли? Теперь не знают?
Статковский вспыхнул.
- Простите, голубчик… Я спрашиваю об этом для пользы моего дела.
- Нет, нет, меня никто не знает. Прошлое умерло. Теперешние же "мастера" знать меня не могут.
Когда мы остались одни, я спросил Путилина:
- Кто этот субъект?
- Знаменитый некогда шулер. Он попался мне в руки. Он на коленях клялся и умолял, что исправится, что больше никогда не будет заниматься своим позорным ремеслом. Я спас его. И он сдержал слово. Теперь он служит, у него уже взрослые дети.
- И не играет?
- Никогда. Даже в дурачка.
Мы распрощались.
- Я уведомлю тебя, лишь только случится что новое.
ЛИЧНОСТЬ САМОУБИЙЦЫ ОПОЗНАНА. СИБИРСКИЙ ЗОЛОТОПРОМЫШЛЕННИК И ЕГО СВИТА
На другой день, не утерпев, я заехал к Путилину.
- Ну что, Иван Дмитриевич, нового ничего пока?
- Работаем, - неопределенно ответил он. В то время, как мы болтали, Путилину доложили, что его желает видеть дама, г-жа Грушницкая.
- Попросите.
В кабинет вошла молодая, миловидная дама, отлично одетая. Она была очень взволнована. Лицо заплакано.
- Чем могу служить, сударыня? Садитесь, пожалуйста.
- У меня… у меня исчез муж. Я не обратила бы внимания на то обстоятельство, что он не ночевал ночь, но по городу ходят слухи, что вчера, кажется, у вас был найден труп самоубийцы. Я страшно встревожена, ваше превосходительство… У меня является ужасное предчувствие… Я бросилась к вам… ради Бога, если что-нибудь вы знаете…
Путилин выразительно посмотрел на меня. Облако грусти легло на его прекрасное лицо.
- Вашего мужа звали… его имя начинается с буквы А?
Дама вздрогнула.
- А вы откуда это знаете? Да, его имя Александр. Александр Николаевич Грушницкий… Ради Бога…
Путилина нервно передернуло.
- Успокойтесь, сударыня… Не надо волноваться… Скажите, ваш муж любил играть?
- Да. Вы и это знаете? Стало быть… вы его знаете?
Дама в волнении вскочила с кресла.
- Ах, не мучьте меня, скажите скорее, он жив? Да? Этот самоубийца не он?
- Доктор, будь добр, приготовь, - быстро бросил Путилин.
Я понял, что это значит. Из аптечки, находящейся в кабинете моего друга, я вынул валерьяновые капли и поспешно накапал их в рюмку с водой. О, сколько раз мне приходилось это делать здесь, в этом помещении, видевшем столько слез, обмороков, потрясающих сцен…
- Сударыня, вы так взволнованы… выпейте капель. Это - мой друг, доктор… Он вам приготовил.
Г-жа Грушницкая начала пить, но подавилась. Очевидно, истеричный шар же подступил к горлу бедной женщины.
- Это почерк вашего мужа? - показал ей записку Путилин, закрывая последнюю строчку, где говорилось о намерении самоубийства.
- Да! - вскрикнула она.
И испуганно, жалобно-жалобно посмотрела на нас. Сколько ужаса, мук засветилось в этом взоре!
- Стало быть… стало быть… - пролепетала она и покачнулась.
- Увы, сударыня, будьте тверды, соберитесь с силами - ваш муж застрелился.
Я подхватил бедную молодую вдову.
Минутный обморок сменился жестокой, но и благодетельной истерикой. Я возился около нее, оказывая ей медицинскую помощь, а Путилин, не выносивший женских слез, нервно потирал виски.
- Эдакие сумасброды… этакое легкомыслие… Спустя немного, давясь слезами, Грушницкая поведала нам грустную историю, разразившуюся для нее такой потрясающей катастрофой, как самоубийство мужа.
- Все проклятый картежный азарт… Это он погубил мужа.
- Он сильно и давно играл?
- Как он играл, вы можете судить по тому, что в течение полутора лет он спустил три наших имения. Мы, ведь были очень богатые…
- А теперь?
- Теперь не осталось ничего, буквально ничего, кроме долгов. Мы с пятилетней дочерью - нищие.
- А скажите, госпожа Грушницкая, про какие чужие деньги он упоминает в своей предсмертной записке? Вам известно это или нет?
Несчастная женщина закрыла лицо руками.
- Боюсь думать, но предполагаю, что речь идет о деньгах сиротки Юлии Вышеславцевой, нашей очень отдаленной родственницы, девочки четырнадцать лет, опекуном которой он был назначен. О какой ужас! К довершению всего - еще позор, преступление, запятнанное имя.
Путилин с искренним сочувствием смотрел на вдову.
- Вы не знаете, где играл ваш муж?
- Нет. Он никогда сам ничего не говорил мне об этом, а мне тяжело и противно было расспрашивать.
- Ну-с, последний вопрос: на пальцах вашего мужа были кольца?
- Да, он всегда носил кольца, но особенно не разлучался никогда с двумя: одно - большой кабошон-изумруд, другое - опал, осыпанный бриллиантами.
- Вот и все… Тело вашего супруга должно находиться теперь в анатомическом театре. Торопитесь туда.
Грушницкая опять зарыдала.
- Дайте мне ваш адрес. Может быть, я сумею что-нибудь сделать для вас…
- Чем вы можете теперь мне помочь, господин Путилин, - подняла бедняжка глаза, полные слез, на Путилина.
И вскоре вышла из кабинета.
Не успела еще закрыться за ней дверь, как в кабинет вошел Статковский.
- Ну? - быстро задал ему вопрос Путилин.
Экс-шулер уныло покачал головой.
- Очень мало утешительного, ваше превосходительство.
- А именно?
- Ходят слухи, что в Петербурге действительно находится "варшавский гастролер" Сигизмунд Иосифович Прженецкий. Это король шулеров. Это звезда первой величины. Но где он пребывает, где играет, узнать об этом не удалось.
- Но его сообщники?
- Очевидно, он и от них держится в секрете. Як Бога кохам, он задумал один, без дележки, заработать десятки, сотни тысяч! Прошу верить, я с отвращением вошел в переговоры с несколькими мелкими "мастерами". В одном клубе я сразу заметил "чистую" игру такого господина. Я подошел к столу и сделал условный знак ему. Он побледнел и с испугом поглядел на меня. Кончив талию метки, он вызвал меня в другую комнату и спросил: "Наш?" - "Ваш", - ответил я. "А вот скажите, пан: где вы еще играете?" - "Больше нигде. Дела ничего не стоят". - "А как же говорят, что одного богача обыграли?" - "Не знаю. Може это пан-черт Прженецкий?"
Путилин расхохотался.
- Так и сказал: пан-черт?
- А то есть истина!
Путилин на секунду задумался, прошелся, потом круто остановился перед нами и сказал:
- Ну, господа, прошу покорно в мою гардеробную!
В комнате, находившейся рядом с его служебным кабинетом, хранились знаменитые "путилинские чудеса" по части поразительных, волшебных превращений.
Несколько шкафов были сплошь набиты костюмами, одеяниями всевозможного характера.
Тут рядом с мантией антихриста висел костюм трубочиста; там бок о бок с блестящим мундиром гвардейского полковника красовались отрепья нищего. Какая живая панорама похождений гениального сыщика!
Близ больших шкафов находились небольшие, со стеклами шкапчики, в которых были расположены парики, усы, бороды, накладки.
Два туалетных столика, на них все аксессуары грима: краски, пудра, белила, румяна, карандаши, щеточки…
Это была, по истине, удивительная лаборатория.
- Господа, позвольте мне теперь заняться вами.
- То есть как это? - удивился я.
- Очень просто. Ты и господин Статковский будете свитой сибирского золотопромышленника.
- А ты, Иван Дмитриевич? - вырвалось у меня.
- А я - им самим.
Какая, по истине, началась любопытнейшая работа! Исключительный талант Путилина по части метаморфоз сказался тут во всем блеске.
- Ты, доктор, будешь у меня плешивым во всю голову… Неугодно ли этот парик. Серые бакенбарды… Так, так… И толщинку… И этот вот сюртук… И эти брюки…
Быстро, ловко, поразительно умело он преображал меня.
- Ну-ка, полюбуйся на себя!
Когда я взглянул в зеркало, я не узнал сам себя: на меня глядел толстый, лысый старик.
- На, бриллиантовую булавку… Вот перстни…
Затем он принялся за Статковского.
- Вас, голубчик, помолодить надо… Вас-то особенно. Вы ведь будете моим руководителем. Поняли? Просвещать будете миллионера.
Появился широкий воротник, с отворотами; яркий, цветной галстук бантом; вычурный жилет…
- Черт возьми, чем вы не франт первой руки! - Рассмеялся тихим, довольным смехом гениальный человек. Мы оба с изумлением смотрели друг на друга.
- Да неужто это вы, пан доктор?
- Да неужто это вы, пан Статковский? - ответил я ему в тон.
- Ну, а теперь позвольте мне заняться собой! - весело проговорил Путилин. - Господа, идите в кабинет, я сейчас туда приду.
Прошло минут двадцать.