24 июня Сталин бросил вызов Соединенным Штатам и начал блокаду Берлина. Он надеялся вытеснить американцев из немецкой столицы, которая находилась в советской Восточной Германии, перекрыв подвоз припасов и продовольствия по суше.
Оба эти события не могли не усилить злобную кампанию против евреев в Москве. Обострилась и яростная борьба за наследство. Большинство историков утверждают, что Жданов поддерживал югославов. Андрей Жданов и Николай Вознесенский действительно хорошо знали югославов с 1945 года, но они не только поддержали позицию Сталина, но и еще больше разожгли его ненависть, донося о действиях и высказываниях Иосипа Тито.
Разрыва с югославами можно было избежать. Он был прямым следствием упрямства Сталина. Огромная страна считала вождя живым богом. Это поклонение рождало в нем презрение к другим. Джилас в 1948 году считал, что у Сталина появились признаки старческого маразма. "Он старел и начинал путаться, – писал Хрущев. – Постепенно мы стали терять к нему уважение". Наиболее ярко, пожалуй, подобная эволюция в отношении к Сталину просматривается на примере Лаврентия Берии. Он прошел все этапы "большого пути" – начал от слепого преклонения и закончил глубоким разочарованием. Впрочем, критическое отношение к Сталину не мешало большинству советских руководителей, особенно Вячеславу Молотову, Анастасу Микояну, Лазарю Кагановичу и Никите Хрущеву, оставаться фанатичными приверженцами марксизма-ленинизма. Все они считали, что Сталин, несмотря на все его ошибки и промахи, по-прежнему является великой исторической личностью.
В июне у вернувшегося из Бухареста Жданова случился еще один сердечный приступ и инсульт. В результате у него возникли трудности с дыханием и была парализована правая сторона тела. 1 июля Сталин заменил Андрея Жданова на посту второго секретаря ЦК его Немезидой, Георгием Маленковым. На Жданова всегда можно было свалить многие ошибки. Поэтому Сталину не было необходимости полностью уничтожать своего недавнего любимца, чтобы возвысить Маленкова. К тому же вождю казалось, что будет лучше, если они будут продолжать борьбу между собой.
По дороге из Кунцева Пианист потерял сознание. Он был настолько болен, что не мог исполнять свои прямые обязанности. Врачи подтвердили диагноз. "Товарищ Жданов нуждается в двухмесячном отдыхе", – написал в сверхсекретном докладе профессор Егоров, на котором Сталин нацарапал: "Где отпуск? Где лечение? Он должен месяц соблюдать постельный режим".
Только тут, вспоминает Юрий, Сталин забеспокоился. Болезнь отца изменила баланс сил в верхушке. Микоян подтверждает эту точку зрения. Иосиф Виссарионович, возможно, решил, что перегнул палку. Союзники Жданова, Вознесенский и Кузнецов, по-прежнему занимали очень высокие посты. Сохранил свое место начальника отдела ЦК и Юрий Жданов.
Иосиф Виссарионович прислал Андрею Жданову своих докторов. Пианист лечился в санатории на Валдае, около Новгорода. Он чувствовал, что власть быстро утекает сквозь его склеротические пальцы. 23 июля позвонил Шепилов и сообщил о возвращении Маленкова. Андрей Жданов расплакался в трубку. Той же ночью у него случился новый сердечный приступ. Сталин отправил на Валдай своего заместителя, Вознесенского, и личного врача Виноградова.
У Жданова налицо были все симптомы атеросклероза и сердечной недостаточности. Однако врачи поставили неправильный диагноз. Вместо ежедневных кардиограмм и полного покоя ему прописали физические упражнения и массажи.
29 августа у Жданова случился еще один сильный сердечный приступ. Сталин приказал Вознесенскому с Кузнецовым разобраться, правильно ли врачи лечат больного. Еще до приезда высоких руководителей в санатории произошел крупный скандал из-за Жданова. Доктор Лидия Тимашук, кардиограф, поставила больному диагноз "инфаркт миокарда". Она наверняка была права. Однако известные профессора и академики заставили ее переписать заключение. В исправленном варианте в графе "причина болезни" значилась неопределенная "дисфункция по причине атеросклероза и гипертонии". Конечно, это была типичная борьба бюрократов в медицине. Известные и опытные медики решили скрыть тревожный диагноз. Они зачем-то прописали Жданову прогулки в парке. Во время одной из таких прогулок у больного произошел очередной приступ.
Тимашук обвинила своих руководителей во вредительстве. Она уговорила охранника Жданова отвезти письмо генералу Власику, чтобы тот лично передал его Сталину. Не дождавшись результата, врач-кардиограф, которая являлась еще и секретным сотрудником МГБ, написала Виктору Абакумову. Шеф МГБ в тот же день переправил письмо Сталину. Иосиф Виссарионович прочитал его и написал: "В архив". Однако ничего не предпринял. Он только в очередной раз отправил Вознесенского на Валдай проверить, как у Жданова дела.
31 августа попавший в опалу фаворит Сталина встал с постели, чтобы пойти в туалет, и… скончался от тяжелого сердечного приступа. По приказу Александра Поскребышева вскрытие провели в плохо освещенной грязной ванной комнате в присутствии Кузнецова. Медицинские светила были в панике. Они понимали, что их ошибочный диагноз и сокрытие диагноза Тимашук выплывет на поверхность. Было ясно, что одним увольнением дело, скорее всего, не ограничится. Недолго думая они решили обвинить во всем Лидию Тимашук. Но, как вскоре выяснилось, не на ту напали. Доктор Тимашук отправила Сталину, Кузнецову, своему куратору из МГБ, новые письма, в которых опять обвиняла профессоров и академиков во вредительстве. На этот раз письмо дошло до Власика, но генерал почему-то не стал передавать его Хозяину.
Лидия Тимашук стала главным действующим лицом "дела врачей". Позже, когда пришло время, ее письма использовал Сталин. Историки обвиняют Тимашук в доносительстве и чуть ли не в развязывании новой волны террора в стране, но с медицинской точки зрения она была абсолютно права. Андрея Жданова действительно лечили неправильно.
Кремлевка в то время была лучшей больницей в Советском Союзе. В ней, несомненно, работали лучшие советские врачи, но они, к сожалению, с таким остервенением боролись друг с другом, так боялись ошибиться, что нередко ставили неправильные диагнозы. Количество знаменитых пациентов, начиная от Мехлиса и кончая Коневым, которым прописывали не то лечение, превышает количество таких же больных в любой сельской больнице.
Однако неизбежно возникает вопрос: почему маниакально подозрительный Сталин проигнорировал обвинения Тимашук? Болезнь Жданова, вне всяких сомнений, была очень серьезной. Неудивительно, что Иосиф Виссарионович подключил к делу светил советской медицины из кремлевской больницы. Однако он сердился на Пианиста. Скорее всего, ошибки медиков оказались для генсека прекрасным шансом, которым он не преминул воспользоваться. Вождь и сам в тридцатые годы нередко пользовался услугами врачей, когда хотел от кого-то избавиться. Потом их же обвинял в убийстве. Самые яркие примеры – смерти Куйбышева и Горького.
Сталин никогда не упускал никаких мелких деталей. Он всегда плел интриги очень терпеливо. Конечно, вождь постарел и сдал, но тем не менее оставался гением по созданию сложных заговоров. Смерть Жданова оказалась кстати так же, как полтора десятилетия назад убийство Кирова.
Иосиф Виссарионович собирался начинать новые репрессии, в необходимости которых он был искренне убежден. Через год после Жданова умер его старый товарищ Георгий Димитров, вождь болгарских коммунистов. Димитрова лечил тот же доктор, что и Андрея Жданова.
Прогуливаясь по саду сочинской дачи с министром здравоохранения, вождь неожиданно перестал любоваться розами и задумчиво произнес:
– Разве это не странно? Один доктор лечил их обоих, и оба умерли.
В эту минуту он уже наверняка задумывал "дело врачей". Но ему понадобятся целых три года, чтобы решить, что время пришло и пора вытаскивать из архива письма Лидии Тимашук.
Сталин помогал нести открытый гроб с телом Жданова. К семье бывшего фаворита он отнесся с большой добротой и сочувствием. На поминальном обеде после похорон вождь напился.
* * *
В очередной отпуск Сталин отправился только 8 сентября 1948 года. Его задержали в Москве Берлинский кризис и похороны. На этот раз вождь отдыхал три месяца. Он не знал покоя и переезжал из Сухуми в Ливадию, где развлекал чешского президента Готвальда, и обратно. На старой даче в Мусери его навестили Молотов и Микоян. За ужином Поскребышев встал и неожиданно заявил:
– Товарищ Сталин, пока вы отдыхаете на юге, Молотов и Микоян готовят против вас заговор в Москве.
Анастас Микоян вскочил. Его черные глаза метали молнии.
– Негодяй! – вскрикнул он и занес кулак, чтобы ударить Поскребышева. Сталин поймал его за руку.
– Почему ты так кричишь? – сказал он старому соратнику и другу. – Ты мой гость, успокойся.
Лицо Вячеслава Молотова побелело как снег. Микоян начал горячо доказывать свою невиновность.
– Если ты не виноват, не обращай на него внимания, – заметил Иосиф Виссарионович.
Конечно же, Поскребышев ни при чем. Сталин сам велел секретарю обвинить гостей в заговоре.
Вождь говорил, что его соратники слишком стары, чтобы быть наследниками. Микояну тогда было всего пятьдесят два года. Он был значительно моложе Сталина и считал его слова о своей старости вздором, но спорить не стал. Наследник, продолжал вождь, должен быть русским, а не кавказцем. Очевидным кандидатом на роль преемника, конечно, был Вячеслав Молотов, но Сталин в нем разочаровался. Сейчас он не доверял Молотову.
Неожиданно Иосиф Виссарионович показал на добродушного Кузнецова, протеже Андрея Жданова из Ленинграда. Этот человек, сказал он, станет после меня генеральным секретарем ЦК. Трудно сказать, знал ли Сталин тогда, что произносит смертный приговор невинному человеку. Анастас Микоян сразу подумал, что дела Кузнецова плохи. Для того чтобы сделать такой вывод, не нужно было быть семи пядей во лбу. Достаточно было просто вспомнить судьбу его предшественников, мечтавших стать наследниками вождя.
Другому ленинградцу, Вознесенскому, должен был, по замыслу Сталина, достаться пост премьера.
Сталин в последнее время очень подозрительно относился к помазанным им же самим преемникам. Его подозрительность возросла после закончившейся неудачей блокады Берлина. В конце концов пришлось ее отменить. Запад нашел выход из сложного положения. Снабжение блокадного города было организовано по воздуху.
Это поражение стало катализатором для никогда не гаснущей паранойи вождя. Другими катализаторами надвигающегося террора были его собственная болезнь, которая, несомненно, прогрессировала, бунт маршала Тито и сионистские происки среди советских евреев.
Берия и Маленков начали точить ножи.
Часть пятая
Хромой тигр. 1949–1953
Арест жены Молотова
3 сентября 1948 года в Москву прибыла Голда Майерсон, больше известная как бесстрашная Голда Меир, чрезвычайный и полномочный посол нового государства Израиль. Она вызвала среди советских евреев большое оживление. Холокост и основание Израиля разбудили даже самых крепких старых большевиков-интернационалистов, таких как Полина Молотова, к примеру. Жена Ворошилова (в девичестве Голда Горбман) поразила родных, сказав:
– Сейчас и у нас есть своя родина.
На Рош Ха-Шана Меир посетила Московскую синагогу. Ликующие евреи толпились на улице, потому что здание было переполнено верующими. Однако никаких беспорядков не наблюдалось. В синагоге собрались все известные евреи столицы. Пришла и Полина Молотова, которой было пятьдесят три года. На дипломатическом приеме у Вячеслава Молотова в честь 7 ноября Полина встретилась с Голдой Меир. Вскоре эти женщины выяснили, что у них почти одинаковое прошлое.
Полина говорила на идише, языке своего детства. Меир поинтересовалась, откуда Молотова знает язык.
– Мои родители были евреями, – ответила Полина.
Прощаясь, жена Молотова сказала:
– Если у вас все будет хорошо, значит, все будет хорошо и у евреев всего мира.
Трудно сказать, знала ли Полина, что Сталин уже давно относится к ней с неприязнью. Ему не нравились ее энергичный ум, снобизм, элегантность, еврейское происхождение и американский брат-бизнесмен. Но в первую очередь вождя выводило из себя, как он сказал однажды Светлане, "плохое влияние, которое она оказала на Надю". Увольнение Молотовой было предупреждением. Но Полина наверняка не знала, что Сталин собирался расправиться с ней еще в 1939 году.
Демонстрация у синагоги и идиш Полины разгневали всесильного старика, который находился на отдыхе. Он лишний раз уверился, что советские евреи превращаются в "пятую колонну" американцев. Неудивительно, мрачно размышлял вождь, что Молотов поддерживал идею создания в Крыму Еврейской республики.
20 ноября политбюро распустило ЕАФК и начало антисемитский террор. Ответственными за репрессии были назначены Георгий Маленков и Виктор Абакумов. Чекисты арестовали блестящих еврейских писателей и ученых, начиная от поэта Переса Маркиша и кончая биохимиком Линой Штерн. На Лубянку попал даже отец бывшего мужа Светланы.
– Все старое поколение поражено сионизмом, – читал Сталин лекцию дочери. – Сейчас они учат ему и молодежь.
Иосиф Виссарионович приказал пытать заключенных. Ему был нужен компромат на Полину Молотову. Пока в Москве начинались гонения на евреев, вождь отдыхал на Холодной речке.
2 декабря он вернулся в Москву. Сейчас его занимали мысли об опасной двуличности Молотова. Он узнал (вероятно, от Вышинского), что Вячеслав Михайлович во время визита в Соединенные Штаты ездил один на специальном железнодорожном вагоне из Нью-Йорка в Вашингтон. Не исключено, думал вождь, что там Молотов получил инструкции разрушить Советский Союз изнутри при помощи израильтян.
Поскребышев, alter ego Сталина, первым начал задавать Молотову неприятные вопросы. Вне всяких сомнений, происходило это по поручению Хозяина.
– Почему они выделили вам специальный вагон? – как-то поинтересовался секретарь.
Вячеслав Молотов понял, что над его головой сгущаются тучи, но сделать ничего не смог.
Удивительно, но формальным поводом к атаке на Молотовых стала армянская опера "Алмаст", которую Иосиф Виссарионович посмотрел вскоре после возвращения в Москву. В ней рассказывалась история принца, которого обманула жена. Вождь понял, что измена может гнездиться везде, но особенно ей подвержены жены больших людей. Вооружившись компроматом, собранным Виктором Абакумовым, он вызвал Вячеслава Михайловича и обвинил Полину.
– Тебе надо развестись с женой, – сказал Сталин.
Молотов согласился. Во-первых, он был настоящим большевиком. Во-вторых, покорность могла спасти жизнь любимой женщине. Когда он рассказал жене об обвинениях в шпионаже, она гневно вскричала:
– И ты им веришь! – Затем согласилась: – Если этого хочет партия, мы разведемся!
Это был очень романтичный развод. Оба шли на жертвы, чтобы спасти друг друга. Полина переехала к сестре. Они нервно ждали дальнейшего развития событий, в душе все еще надеясь на лучшее. Но, как сказал сам Молотов, "черная кошка перебежала дорогу".