В пути Семен Иванович рассказал мне, что его радиостанция вышла из строя. Дивизион снялся с огневых позиций уже под огнем танков, обходивших его с флангов.
- Еще немного, - признался Павленко, - и мы оказались бы в окружении…
Я поблагодарил командира дивизиона. Артиллеристы своим огнем "до последнего" обеспечили организованный отход частей бригады в Выгорное Второе.
- Зачем, Григорий Борисович, - спросил я вечером у Смолина, - ты побежал за посылкой? Неужели она стоит жизни?
- Нет, конечно! И дело не в ней. Когда мы побежали к машине Павленко, я вдруг представил себе, как через несколько минут гитлеровцы с издевкой и смехом будут пожирать содержимое посылки. Этого удовольствия я им доставить не мог, чего бы это мне не стоило…
…5 декабря 1941 года началось контрнаступление наших войск под Москвой. Оно вдохнуло в нас новые силы и надежды. Здесь, в Курской области, враг еще теснил наши войска и занял город Елец. 87-й стрелковой дивизии, сформированной на базе 3-го воздушно-десантного корпуса, предстояло остановить гитлеровцев и развивать успех в направлении Щигры, обеспечивая левый фланг наступавшей на Елец ударной группировки Юго-Западного фронта.
…11 декабря. На наблюдательном пункте, наспех оборудованном в большой клуне, я, комиссар полка И. И. Морозов, начальник штаба Г. Б. Смолин, начальник тыла Н. Н. Чеверда. Здесь же и прибывший к нам накануне член Военного совета 40-й армии бригадный комиссар Иван Самойлович Грушецкий. Сегодня в полдень 96-й стрелковый полк, переформированный из 6-й воздушно-десантной бригады, освободил железнодорожную станцию и поселок Мармыжи.
- Были бы в достатке танки и авиация, - говорит Иван Самойлович, - с нашими людьми можно творить чудеса…
Входит начальник разведки старший лейтенант В. Ф. Бакай.
- Разрешите обратиться к командиру полка? - И получив разрешение Грушецкого, докладывает:
- Товарищ подполковник! В тупике на станции стоит отбитый у немцев эшелон с нашими бойцами, попавшими в плен, и молодежью, которую они пытались угнать в Германию.
- Их надо немедленно вывести со станции! Как только погода прояснится, прилетят "Ю-87" и в первую очередь постараются уничтожить этот эшелон…
- Разрешите доложить, - говорит Чеверда, - людей можно своим ходом переправить в Серебрянку. На ночь освобожденных из плена поместим в церкви, молодежь - по хатам. А завтра ими займется армейский тыл.
- Согласен!
- Товарищ старший лейтенант, поезжайте к эшелону, подготовьте освобожденных к переходу в Серебрянку, но не тяните с этим на морозе. Мы подъедем к эшелону минут через пятнадцать. Поговорим с людьми и шагом марш!
- Есть! - Бакай отдает честь и уходит.
…У эшелона стоит колонна молодежи - шестнадцати-семнадцатилетние подростки. Напротив нее заканчивается построение побывавших в плену. Заросшие, в старых шинелях и пилотках, на ногах опорки. Вид измученный. У многих на головах и руках повязки. Но глаза веселые, ведь пришло освобождение.
Невдалеке большая толпа. Кажется, забыв о своих делах, сюда пришли люди со всего поселка. Сумрачны лица жителей. Смотрят то на пленных - нет ли своих, то на молодежь. Обмениваются мнениями. Впереди них, лицом к эшелону - наша разведрота. Мы останавливаемся возле разведчиков.
- Смирно! - несется над эшелоном.
- Вольно! - командует Грушецкий, а потом говорит: - Товарищи! Прежде всего хочется от души поздравить вас со счастливым освобождением из фашистской неволи. Такое, как случилось с вами, бывает не часто! Посмотрите друг на друга - наши дети и бойцы, оказавшиеся в плену, и вы поймете, что фашисты хотят уничтожить не только наше настоящее, но и наше будущее… Вероломно нарушив договор с нами, гитлеровцы воспользовались преимуществом внезапного нападения. Они дошли до Москвы. А сейчас их там бьют. И здесь, далеко от Москвы, их тоже бьют. Мы будем их бить до тех пор, пока не разобьем.
- Товарищи! - завершаю я разговор. - Сейчас мы направим вас в соседнее село. Здесь оставаться нельзя. Налетит вражеская авиация, и вы можете погибнуть…
- Товарищ, подполковник! - громко обращается ко мне кто-то из колонны бывших пленных. - Мы просим немедленно зачислить нас в армию! Будем драться с фашистами до последнего вздоха!
- Молодцы! Правильно! - раздались голоса из группы молодежи.
- Спасибо, сыночки! - сказала пожилая женщина.
- Хорошо, товарищи! - заверил я их. - Отдохните, а завтра вами займутся!
Невдалеке от меня стоят старые дружки Подкопай и Попов-Печор.
- Вот не хотел бы попасть в их положение, - говорит Подкопай, - и стыдно, и обидно…
- Смотри сколько их, - говорит Попов-Печор. - Наверное в окружение попали, а выйти не удалось…
Колонна проходит мимо жителей. Внимательно смотрят они на освобожденных из плена.
- Мама! - раздался чей-то голос.
Пожилая женщина инстинктивно бросилась вперед. В двигающейся колонне она увидела худенького паренька.
- Иди, Алеша! Иди, сынок! - И замахала прощально рукой.
Было холодно. По земле неслись снежные комья.
Завершался сорок первый год.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ВЕСНОЙ 1942-го
В январе 1942 года приказом народного комиссара обороны 87-я стрелковая дивизия за проявленный в боях с немецко-фашистскими захватчиками массовый героизм, дисциплину и организованность была преобразована в 13-ю гвардейскую. 96-й стрелковый полк, которым я командовал, стал 39-м гвардейским.
Примерно через месяц, в конце февраля, меня назначили командиром 190-й стрелковой дивизии, формировавшейся в Сталинграде. После девяти месяцев пребывания на фронте многое в тылу показалось мне непривычным. Вокруг тихо, нигде не стреляют, работают клубы, кино, театры. Жизнь идет своим чередом.
В Сталинград я прибыл в первых числах марта. День выдался ненастный. С Волги дул пронизывающий ветер. Фронт был еще далеко, и город, казалось, жил обычной жизнью. Но напряжение чувствовалось во всем - в длинных и молчаливых очередях, в суровом облике спешащих людей, в круглосуточной работе фабрик и заводов…
В то время личный состав воздушно-десантных войск носил лётную форму одежды. Когда мы вели бои под Киевом, немцы даже пустили слух о том, что в Красной Армии уже нет пехоты, а вместо нее воюют летчики. На фронте, за время после переформирования 6-й воздушно-десантной бригады в стрелковый полк, я так и не успел обзавестись общевойсковой формой. И командующий войсками округа генерал-лейтенант В. Ф. Герасименко встретил меня несколько удивленной репликой: "Летчик, а назначен командиром стрелковой дивизии". Недоразумение быстро рассеялось, когда я доложил генералу, что прибыл с должности командира 39-го гвардейского полка 13-й гвардейской стрелковой дивизии.
Расспросив о положении на фронте, в каких операциях довелось участвовать, командующий дал ряд указаний о комплектовании дивизии, которое только начиналось. Чувствовалось, что это не первоочередное формирование.
Дни тянулись медленно. После напряженной фронтовой жизни мне было не по себе. Неожиданно меня вторично вызвали в Москву и назначили командиром 25-й гвардейской стрелковой дивизии, формировавшейся в Калининской области.
…Вместе с комиссаром дивизии полковым комиссаром Е. В. Бобровым едем представиться и решить ряд служебных вопросов к секретарю Сонковского райкома партии и председателю райисполкома. Вторая половина дня. Апрельское солнце по-весеннему освещает одноэтажные деревянные дома, булыжную мостовую, длинные очереди людей у редких магазинов.
В небольшом, обставленном старой мебелью кабинете, худой и усталый секретарь райкома Дмитрий Антонович Скворцов. Рядом с ним коренастый брюнет, председатель райисполкома Александр Иванович Орнадский. Они встают и делают несколько шагов навстречу. Мы представляемся, потом усаживаемся. Я достаю папиросы и кладу их на стол. Дмитрий Антонович пододвигает пепельницу.
- Где воевали, товарищи? - спрашивает он и смотрит на наши еще не потерявшие блеска ордена Красного Знамени.
- На Юго-Западном фронте, в десантных войсках.
- Мне, - говорит Бобров, - довелось воевать в морской пехоте под Москвой и Старой Руссой.
- А я, - замечает Скворцов, - просился на фронт - не отпускают. Так и работаю в этом районе с довоенной поры.
За время пребывания в тылу я уже от многих людей слышал жалобы на то, что их не направляют на фронт. Сомневаться в их искренности не было оснований. Ведь вся страна жила фронтом, и у каждой семьи были свои счеты с врагом…
Секретарь закуривает и продолжает:
- Какая жизнь была! Сколько романтики! Мы ведь не просто трудились, мы строили новое, прекрасное будущее…
- На него и замахнулись фашисты, - говорит комиссар.
- Вот вы, товарищи, крупные командиры, - вступает в разговор председатель райисполкома. - Воевали на разных фронтах, многое видели, пережили и, видимо, во многом разобрались… Скажите, почему все-таки наша армия отходит?
"Наверное, - подумал я, - во всех уголках нашей Родины спрашивают об этом люди друг друга. Сколько раз задавал я подобный вопрос и самому себе. Ведь на поверхности событий видны только наши неудачи. Что скрыто за ними?"
- Нелегкий вы задали вопрос, Александр Иванович, - говорит Бобров. - Вряд ли кто сможет уверенно ответить на него уже сейчас. Если говорить крупно, наше правительство, видимо, и пошло на договор с немцами о ненападении, чтоб успеть укрепить оборону страны.
- Внезапный, вероломный удар и большие потери в людях и технике в первые дни войны, - продолжаю я, - тоже сказались. Так что, не в порядке оправдания, причин набирается немало.
- И долго может так продолжаться? - спрашивает секретарь.
- Сейчас можно только предполагать. Бои под Киевом, Ленинградом, разгром гитлеровцев под Москвой, само настроение бойцов и командиров на фронте - все это добрые приметы. Мы набираемся сил и умения…
- Тяжело на фронте, нелегко и в тылу, - говорит председатель райисполкома. - Не хватает рабочих рук и транспорта. Всюду работают женщины, старики и подростки. Это они выполняют наши планы и поставки. В условиях карточной системы, когда не хватает самого необходимого, люди отдают армии теплые вещи, подписываются на государственные займы, вносят свои сбережения на строительство самолетов и танков… "Все для фронта!" - это не просто лозунг, это то, чем мы сейчас живем.
И опять говорит секретарь:
- Приеду поздно ночью из района, устал до предела, давят грудь заботы, а вспомню, что делают фашисты на нашей земле и готов опять сутками работать без сна и отдыха…
И я думаю о том, что когда враг будет разбит и наступит мир, тяжелым грузом на чашу весов лягут испытания наших людей по обе стороны фронта.
Председатель смотрит на часы. Мы переходим к разбору наших нужд.
…Закончилась встреча с очередной партией пополнения. Зал клуба опустел. Вместе с комиссаром Е. В. Бобровым мы сидим за столом и курим.
- Знаешь, комдив, - говорит Евгений Васильевич, - когда ты рассказывал пополнению, кто может стать героем, мне вспомнились первые бои под Москвой 71-й стрелковой бригады морской пехоты, где я был комиссаром. Как много видел я там беззаветного героизма… Но не хватало умения и опыта.
- Почему мы отходим? Есть причины неудач, не зависящие от нас, но многое можем сделать и мы. Вот посуди, комиссар, сам. На бойца, который сидит в одиночном окопе, не чувствует локтя товарища, не видит, а часто и не слышит команд своего отделенного и взводного, обрушивается мощный огонь артиллерии и авиации, а потом удар танков и пехоты. Его психика не выдерживает, и он отходит… Здесь нужен управляемый всеми силами и средствами коллективный отпор. Нужна траншейная система обороны. Глубокие траншеи создадут условия для борьбы с танками противника, для маневра и взаимодействия, уменьшат потери от огня артиллерии и авиации…
- Возьмем наступление. В ходе артподготовки враг сидит в глубоких траншеях и укрытиях. А когда артиллерия переносит огонь в глубину, противник выходит из укрытий, встречает наступающего плотным огнем и останавливает. Значит, надо, подавляя врага огнем всего стрелкового оружия, быстрей подойти к нему на бросок гранаты и атаковать. Но глубокие боевые порядки, начиная со взвода, перебежки и переползания, которые практикуются у нас в наступлении, замедляют его темп и не позволяют одновременно использовать оружие всего подразделения. Чтобы добиться успеха в бою и уменьшить потери, надо до роты включительно наступать "цепью", а командирам управлять боем, а не вести за собой бойцов. Я дал команду штабу готовить показные учения. Пригласим на них командиров частей, посмотрим, посоветуемся, а потом и решим окончательно… Ты не возражаешь?
- Нет, конечно…
…Я еду в 81-й полк. Снег уже стаял, но земля подмерзла. Всюду с большим напряжением идут занятия по боевой и политической подготовке. Командир полка майор Ф. Г. Кривомлин встречает меня у дороги. Невдалеке, заканчивая перерыв, стрелковый взвод усаживается в полевом "классе", отрытом в еще мерзлом грунте. В центре "класса" - станковый пулемет "максим". Предстоит изучение материальной части.
- В первой пульроте, - информирует командир полка, - хорошие пулеметчики!
- Из довоенных?
- Нет. Фронтовики и молодежь…
Под шутки и смех одному из бойцов завязывают полотенцем глаза. В таком виде он должен разобрать станковый пулемет. Начинается занятие. Наступает тишина. С завязанными глазами боец приступает к разборке. На лицах его товарищей, как на спортивном состязании, азарт и надежда. Такое испытание, да еще в присутствии комполка и комдива.
Несколько раз, как бы в раздумье, рука бойца, разбирающего пулемет, замедляет движение, но потом опять уверенно продолжает разборку. И вот - общий вздох облегчения - пулемет разобран! Счастливый и потный боец срывает с себя повязку, видит радостные лица товарищей, теплые улыбки командиров…
…На чистом поле, перед опушкой леса работает стрелковая рота. Вонзаясь в подмерзший грунт, мелькают малые лопаты. Рядом, навалом, в большой куче лежат кирки, ломы и большие лопаты. Большинство красноармейцев в шинелях под пояс. Здесь же и младшие командиры. Собравшись повзводно в кучки, они о чем-то весело беседуют.
В мелко отрытых ячейках сидят и разговаривают два бойца.
- А ты, Иван Степанович, в боях был? - спрашивает своего упитанного, средних лет соседа молодой, худенький красноармеец.
- Был и выходил из окружения…
- На фронте, скажу тебе, тезка, траншей не роют. Оборудуют одиночные ячейки. А если подольше стоим в обороне - окопы на отделение. И правильно! Зачем силу зря терять. Не пустишь немца здесь, он прорвет оборону в другом месте, а потом или в плен сдавайся, или из окружения выходи…
На левом фланге с большим напряжением трудится третий взвод. Работы почти закончены. У стоящего в козлах оружия - аккуратно сложенные шинели. Командир взвода и младшие командиры показывают бойцам, как устранить недостатки в маскировке.
Ближе к опушке леса на поваленном дереве сидят и курят три молоденьких командира. Здесь белесый с нежным девичьим лицом и голубыми глазами старший лейтенант - командир роты и два лейтенанта - командиры взводов.
- Не понимаю я командира третьего взвода! - рассуждает ротный. - Ну чего все время торчать с людьми? Поставил задачу, проинструктировал младших командиров и занимайся своим делом…
У командира первого взвода из-под шапки выглядывают рыжие-рыжие волосы.
- Мы с командиром второго взвода так и поступили, - говорит он, затягиваясь дымом папиросы.
- А перед концом занятий, - продолжает командир второго взвода, - проверим, что сделано и, как говорит наш политрук, "отметим лучших, обратим внимание на отстающих". Важно, чтоб люди поняли, как придется работать на фронте…
Приложив руку к глазам, он смотрит на скачущих вдоль опушки леса двух всадников.
- Кажется, к нам комполка…
Командиры поднимаются. На полном галопе, резко остановив коня, легко соскакивает на землю майор Кривомлин и бросает повод ординарцу.
…По неровно отрытой траншее, на ряде участков укрывающей только до пояса, идут командир полка, ротный и взводные. Вот они уперлись в неотрытый участок и пошли поверху, потом опять спускаются в траншею. Майор Кривомлин подходит к станковому пулемету. Повернул ствол направо - перед ним бугор, повернул налево - насыпанный бруствер. Ниши отрыты не всюду, учебные боеприпасы лежат на дне траншеи внаброс. На фоне местности резко выделяются участки незамаскированного бруствера. Люди ходят в рост, не маскируясь. Резко, указывая рукой на недостатки, в гневе говорит о них командир полка.
Они подходят к позиции третьего взвода и сразу скрываются в глубокой, ровно отрытой траншее. Здесь порядок. Боеприпасы в нишах. Майор Кривомлин проверяет обзор и обстрел у станкового и ручных пулеметов, чему-то весело смеется вместе с расчетами…
Рота построена в две шеренги. Перед строем командир полка.
- Личному составу третьего взвода объявляю благодарность!
- Служим Советскому Союзу! - громко разносится над полем.
- Первому и второму взводам учение повторить!
…Полдень. С опушки рощи несутся звуки лезгинки. В центре широкого круга гвардейцев, сняв шинель и шапку, лихо пляшет стройный лейтенант-грузин. Вместе с Бобровым, комиссаром 53-го артполка старшим политруком Г. Х. Шаповаловым стоим и мы среди зрителей…
- Приступить к занятиям! - раздается команда дежурного. Все усаживаются в полевом "классе". Начинается политзанятие.
- Скажите, товарищи, - задает вопрос Бобров, - какими вы представляете себе фашистов?
- Разрешите? - поднимает руку и представляется средних лет боец.
- На северо-западе, когда мы освободили село Маврино, - товарищ комиссар Бобров знают, - хозяйка избы, где мы остановились на ночь, рассказала:
- Зимой это было, под рождество. Днем заходят ко мне в хату три здоровенных гитлеровца в форме СС. У одного в руках лукошко с яйцами и салом. Еще с порога он кричит: - "Матка! Жарить сало, яйка", - и сует мне в руки лукошко. Сели они, не раздеваясь за стол, достали шнапс и хлеб.
- Матка! - кричит другой СС. - Стакан, тарелка.
Нарезали они горой хлеб, разлили шнапс, подала я им яичницу, сидят, едят и пьют и все время гогочут…
А тут, слышу, скрипит дверь. Оглянулась - в горницу входит Леночка, дочка моя, четыре годика ей… Посмотрела я на нее, и в глазах у меня слезы. В старом платьице, в моих продырявленных валенках, худенькая, бледная, в чем только душа держится. Услышала Леночка, наверное, запах жареного - голодная ведь - и пришла. Увидела она хлеб и сразу к столу - ручонками тянется и просит - хлеба! - Фашист, что сунул мне в руки лукошко, со всей силы ударил ее складным ножом по ручке. Упала Леночка на пол, кричит, бьется в конвульсиях, а СС едят и гогочут. Закричала и я не своим голосом, схватила Леночку на руки и скорее из горницы…
- Раздробил фашист пальчики дочке, - плача продолжает хозяйка. - В больнице в ту же ночь фельдшер отрезал ей кисть ручки. А она, как пришла в себя, все спрашивает, а где моя ручка, мама?..