* * *
В январе 2011 года в преддверии восьмидесятилетия Марка спортивный журналист задал ему в интервью традиционный вопрос:
– Встречая Новый год, за что подняли бокал?
– За семью, за детей, – ответил Марк. – Получается – и за учеников, они же мои фехтовальные дети.
Когда я упомянул об этом жене Марка, Люся с поразившей меня горькой улыбкой сказала: "Он любит своих учеников больше, чем своих детей!" Интонация и выражение лица Люси исключали сомнения в ее искренности.
Потом я говорил с обоими детьми брата – с Сашей и с Вадимом. Тот и другой утверждали, что не были обделены любовью отца.
Тогда как же в действительности относился Марк к своим подопечным, которых беспощадно тренировал и которых немилосердно третировал?!
Глава седьмая. Дать в морду? Или воздержаться?
Это было в сентябре 2004 года.
Руководство 234-й московской школы, где Марк учился, сразу после Олимпийских игр в Афинах (они закончились 29 августа) пригласило брата провести со старшеклассниками своего рода "мастер-класс".
Я сопровождал Марка в качестве его спарринг-партнера для демонстрации фехтовальных приемов.
Школьный спортзал был на ремонте, поэтому четыре девятых класса, человек, наверное, семьдесят, сидели в креслах актового зала и человек пятнадцать – ближе к сцене на полу перед сценой, не отделенной от зала ничем, кроме занавеса, за которым мы с Марком переоделись в фехтовальные костюмы.
Перед школьниками завуч Елена Леонидовна – на вид, по-моему, лет двадцати пяти, кареглазая, необыкновенно симпатичная, вопреки грозно сдвинутым бровям.
– Друзья мои, хочу представить вам бывшего ученика нашей школы, Марка Петровича Мидлера – двукратного олимпийского чемпиона по фехтованию, многократного чемпиона Советского Союза, России и мира, заслуженного тренера СССР и России. Давайте встретим Марка Петровича и его младшего брата, мастера спорта по рапире Александра Мидлера! – сказала Елена Леонидовна (выражение милого ее лица и голос сохраняли оттенок угрозы).
Зрители нестройно захлопали.
Мы вышли и отсалютовали залу и друг другу. Марк опустил рапиру и повернулся к школьникам:
– Это фехтовальное приветствие. Его придумали испанские мушкетеры за двести лет до того, как 16 ноября 1613 года в Южной Франции, в Гаскони, в старинном замке, который сохранился до сих пор, родился Шарль де Бац Кастельмор, граф д’Артаньян. Как вы знаете, он существовал реально… Но я хотел бы поговорить о различии между мушкетерами тех времен и современным фехтовальным спортом, о том, что из целей фехтования исчезло то, что было самым главным для д’Артаньяна – мотив защиты личной чести.
– Честь, с чем это есть? – улыбнулся сидевший ближе всех к нам вихрастый подросток.
Марк наклонился к нему:
– Привет. Как тебя зовут?
– Лукин я, Сережа. Сергей Лукин.
– Лук он, ботан он! – крик из зала, смех.
– Лукин, что ты сделаешь, – обратился к нему Марк, – если тебе сегодня при выходе из школы дадут по лицу?
Лукин открыл рот и… постучал пальцами по передним зубам.
– Закрой рот, Серый! – крик из задних рядов. – А теперь отвечай!
Марк в зал:
– Драться? Отступать? Кричать?
– Отвечу тем же! – кто-то из зала.
– Да, – согласился Серый-ботан, – врежу!
– А если их двое, трое или группа?
Из зала:
– Покинуть поле брани. Огородами и к Котовскому.
Марк:
– Бежать, струсить?
– А чего еще?
Из зала:
– Биться до последнего!
– Звать на помощь!
Марк:
– А если никто не услышит, или опоздает, или не захочет прийти… терять время, рисковать?..
Зал зашумел предложениями… Потом стал стихать. Ждали, что скажет гость.
Марк стал в стойку и сделал несколько фехтовальных шагов в зал.
Сидевшие на полу наблюдали. Сидевшие в креслах поднялись, чтобы лучше видеть.
Марк вернулся как ни в чем не бывало из стойки и продолжал:
– Вопрос стоит шире: как быть с обидами и оскорблениями, которые сыплются на нас каждый день? За дело и за так, оправданно и не очень. От чужих и своих, от родных и близких, мужчин и женщин, старых и малых, – Марк говорил все быстрей. – От подростков и пенсионеров, от учителей и учеников, от начальства и коллег, друзей и соперников, подруг и врагов, знакомых и незнакомых?..
Зрители молчали. На лицах многих я видел недоумение. Что действительно делать?
– Каждое утро, – размышлял брат (что было странно в фехтовальной куртке и с рапирой в руке), – я желаю себе, чтобы в течение дня и вечера мне не двинули по морде в прямом или переносном смысле. Не то чтобы чувствовал, что заслуживаю, просто всегда есть шанс быть униженным и оскорбленным… Ударом на удар? – задумчиво продолжал Марк. – Рискуешь здоровьем. Не отвечать – тоже рисковать здоровьем, так как будешь переживать, что не подрался.
Головы поворачивались за Марком.
– Так что же нам делать с личным достоинством? – обратился брат к аудитории, на этот раз словно лектор (что могло показаться совсем нелепым с маской в левой руке и боевой перчаткой на правой). – У вас есть какие-нибудь идеи или хотя бы предложения?
Зал молчал. О ближайшее окно яростно билась муха.
– Может, подскажет мировая история и история России? Самое удивительное, – Марк ходил по залу вдоль сидящих ребят; перебежали с последних рядов кресел и уселись на полу, – что личного достоинства, то есть того в нас, что можно обидеть и даже оскорбить, унизить, долго не было вообще. Кажется, и сейчас личное достоинство – как и честь – не у всех прощупывается. А есть люди, для которых отсутствие чести вообще не проблема. Пустой звук. Дадут по лицу, тогда и будем думать. А так, чего зря волноваться? Может, и не дадут!..
Марк неторопливо подошел к окну и, аккуратно положив рапиру на подоконник, выпустил муху в теплый от солнца сентябрьский школьный двор.
– В принципе вам может повезти, и вы будете жить во время, когда вашу честь унизить никто не сможет. Разве только иностранцы… Поясню: великий римский оратор Марк Туллий Цицерон и полководец консул Антоний более двух тысяч лет назад публично оскорбили друг друга. Ни тот, ни другой не дрались – унижение было словесным. Цицерон обратился к слушателям, к римским сенаторам, и сказал: "До каких же пор мы будем терпеть Антония?! Вчера этот человек в абсолютно голом виде бегал по улицам Рима. Смущал порядочных женщин!" Сказал и сел.
Мне со стороны показалось немного странным, что слушателям Марка – не всем ребятам знакомы имена и далекая ситуация – это выступление не навеяло скуку. Зал внимательно слушал, вероятно, пытаясь понять, что от них хочет гость.
Марк продолжал:
– Антоний поднялся и в ответ: "Все вранье, а если ты, Цицерон, как я вижу, надеваешь непомерно длинную тогу, так это не потому, что это модно, а потому, что у тебя безобразные, волосатые и кривые ноги". И сел. А что было дальше? Ну, кто скажет?
– Драка! – кто-то с пола.
Сережа:
– Цицерон врезал Антонию!
– Да нет же! Дальше случилось нечто удивительное. А именно – ничего не случилось. Ни консул Антоний, ни сенатор Цицерон – никто из римлян никому из римлян ни словесно, ни кулаками, ни оружием не врезал в защиту собственного достоинства! Вот если бы Цицерона оскорбил, скажем, гражданин Спарты, то, как гражданин Рима, Цицерон немедленно вызвал бы оскорбителя на поединок. Но "свой своего" оскорбить не мог – это не почиталось в Древней Греции и Риме оскорблением. Достоинство в те времена было преимущественно достоинством полиса, города, государства, республики, чьим гражданином ты был… Прошло несколько столетий. Примерно в V веке нашей эры наступило время, когда люди почувствовали, что кроме чести родины – надо заботиться о личном достоинстве. Честь стала требовать защиты не только от иностранца, но и от своего соотечественника… Появился обычай дуэли. Но какой? Полагалось вызывать обидчика или того, кто тебя оскорбил, на поединок и убивать его перед лицом судей. Этот поединок отличался от современного тем… кто скажет?
– Тем, что чаще всего победа в суде посвящалась Прекрасной Девушке, – прогудел из заднего ряда бас.
"Сзади сидит преподаватель?" – подумал я.
– Не Прекрасной Девушке посвящалось, Петр Фомич, а Прекрасной Даме, – раздался из средних рядов чей-то восторженный девичий писк.
В зале оживились, задвигались.
– А главное для нашей проблемы: считалось, что победитель потому победил, что честен, – продолжал Марк. – А кто погиб, того Господь – поэтому суд и назывался Божий Суд – и назначил быть убитым как Бесчестного. Как человека, не имеющего Чести. Тяжесть полученных и нанесенных тобой противнику ран и увечий определяла меру твоего личного достоинства и степень твоей честности и бесчестности. Соответственно, сами поединки стали называться поединками чести… И вот мы приближаемся к нашим столетиям. Со временем людей, чувствительных к вопросам чести, становилось все больше. С пятнадцатого по двадцатый век не десятки рыцарей, как бывало в Средние века, а тысячи и тысячи дворян сознательно искали поводы для поединков. Появились профессиональные соискатели и поборники личного достоинства. Самый известный из них – наш соотечественник Михаил Лунин – подходил к незнакомому человеку и говорил примерно так: "Милостивый государь! Вы сказали то-то и то-то". – "Милостивый государь, я вам ничего не говорил". – "Как? Вы утверждаете, что я солгал?" Дуэль готова.
Теперь вплотную к нашему времени – двадцатый и двадцать первый век. В Советском Союзе гораздо более важное значение, чем оскорбление личности, имели для большинства людей в стране честь коллектива: партии, комсомольская, пионерская, честь предприятия, воинская честь… В 70-е годы ваши отцы обернулись и увидели… нет на свете никакой Чести. На экраны выходит картина кинорежиссера Марлена Хуциева "Июльский дождь". Кто видел?
Зал молчит. Преподаватель молчит.
– Отличное кино, советую посмотреть. Так в этом фильме герой замечает: "В наше время после того, как один другому сделал подлость, противники встречаются и спрашивают друг друга: "Ну, как дела, старик? – Спасибо, ничего. А у тебя как? – У меня тоже в порядке. – Ну, я тебя поздравляю, привет". Как сказал современный поэт:
И честь вымирает, как парусный флот,
И рыба в каналах вверх брюхом гниет.
Я застоялся, мне было холодно и, главное, непонятно, зачем я здесь во всем фехтовальном снаряжении с маской в одной руке и рапирой – в другой… К чему эта лекция на мастер-классе?
Бросив на меня взгляд и вновь обратившись к залу, Марк сказал:
– Почему ближе к концу двадцатого века в наших судах появились тысячи дел о защите чести и достоинства? Кто знает? И кто скажет, отчего эти процессы кончаются только штрафом? Вас устроит, что вам одной рукой дали по лицу, а другой рукой протянули деньги? Смотря, как ударили, и смотря, сколько заплатили?
Марк подождал с ответом. В зале хихикнули и смолкли. Аудитория вконец притихла.
– Я и сам не знаю ответ, – сказал Марк, – могу высказать только предположение.
Задние ряды навалились на впередисидящих, и те подвинулись ближе к нам.
– Потому что, – сказал Марк и, перебросив рапиру в другую руку, сжал правую ладонь и поднял одетый в перчатку в кулак, – потому что индивидуальное наше достоинство, личная наша Честь постепенно, не торопясь, возвращается к нам из отдаленного прошлого, а отношение государства нашего к личному достоинству человека, к его чести еще не определилось.
Марк опустил кулак и продолжил:
– Пока мы сидим здесь, что происходит по судебному приговору? По приговору суда оскорбитель откупается от оскорбленного деньгами, как будто такой приговор и штраф восстанавливают вашу честь. Вы спросите, какое это имеет отношение к фехтованию? Фехтование – это спорт, в котором издавна развивали у человека физическое совершенство, техническое мастерство, тактический талант, стратегическую мудрость, честь и благородство.
Марк вновь подошел к окну и растворил его шире. В зал проник городской шум. Несколько человек обернулись. На их лицах отразились досада, раздражение, как бы защитная реакция от шума.
Это, видимо, устроило брата. Он улыбался.
– Лучшим фехтовальщиком в мире можно стать и не зная всего, что я рассказал. И, вероятно, вы ждали, чтобы я продемонстрировал, каким ударом д’Артаньян убивал людей, и научил вас этому приему. Но, – Марк снова вернулся на сцену и, продолжая говорить, сделал выпад в мою сторону, – я хочу показать вам истоки фехтования и его духовную подоплеку, чтобы вы, вооружившись рапирой, шпагой или саблей, пусть даже спортивной, поняли, что, может быть, даже бессознательно, включились в одну из многовековых проблем…
Теперь Марк повернулся лицом к залу и, сделав прыжок и выпад, оказался почти вплотную к Серому-ботану.
– Сколько стоит врезать тебе по морде?
– Наедине? – деловито заинтересовался Сергей.
– При всех! – твердо сказал фехтовальщик и поднялся с выпада. Теперь брат стоял в шаге от Серого.
– Нисколько! – у "ботана" покраснела шея.
– Врежешь? – отступил Марк. – Значит, выход все-таки бой?.. Но красивый. Типа того, что мы видим в кино. Однако такое элегантное показательное отстаивание своей чести, личного своего достоинства реально главным образом для людей здоровых, не очень пожилых и – для лиц, специально подготовленных. Притом, если ты боксер, каратист или какой бы то ни было другой профессионал поединка, твои возможности суд квалифицирует как применение холодного оружия. В конце концов, надо суметь треснуть обидчика умеренно, нежно и обходительно, так, чтобы тебе в суде не инкриминировали превышение мер самообороны и не впаяли бы приличный срок. С другой стороны, если ты его не уложишь, он может уложить тебя… Нет, в открытую мордобой нам не подходит. А что подходит? Каким образом не уронить себя до ничтожности, не превратиться в подследственного, в хама, в жертву? И как сберечь свою честь от публичного обсуждения на суде, что, по-моему, несовместимо с личным достоинством? Сегодня за честь и достоинство судятся каждый день. Выкупают и то, и другое. Хорошо, когда заплатят. А то и вовсе бесплатно оскорбляют. А иногда даже оскорбят и с тебя же деньги возьмут.
Что изменилось по сравнению с тем прошлым, о котором я вам рассказал? Расхожей стала формула, по которой оскорбленный говорит тому, кто его унизил: "Вообще-то такое оскорбление смывается кровью, но я готов взять деньгами".
Раздались неуверенные смешки, и зал притих.
С минуту Марк не нарушал молчания. Затем повернулся ко мне:
– Восемь защит!
Мы приняли фехтовальные стойки, и брат в замедленном темпе провел восемь атак подряд простым выпадом, я показал восемь защит, принятых в классическом фехтовании.
Обернувшись к залу, Марк сказал:
– Ни одна из защит не гарантирует от укола. От этого не спасает и комбинация защит, – и брат провел несколько небыстрых (чтоб зрители успели рассмотреть) атак, каждая из которых заканчивалась уколом, как я ни пытался обороняться.
– Ни одна из атак не гарантирует укола.
Марк кивнул мне, и я провел комбинацию из четырех атак. Брат не сделал ни шагу назад, я завяз в его защитах и получил в грудь молниеносный рипост…
– Невооруженный фехтовальщик почти так же опасен, как вооруженный, поскольку этот вид спорта развивает чувство боя, силу, неутомимость, гибкость, реакцию и интеллект и делает клинок в руке фехтовальщика реактивным снарядом, который с взрывным убыстрением летит к цели. И получается, что фехтование – это профилактика угроз, с которыми вы сталкиваетесь. Поэтому рекомендую, – продолжал Марк, – во-первых, быть искусно подготовленным к поединку, ведь не случайно фехтование по традиции называют искусством. Во-вторых, не вступать в бой без того, чтобы использовать и другие, кроме металла, способы защитить достоинство и честь. Первый вариант: Александр Васильевич Суворов приехал в отпуск к своей семье в Полтаву. Здесь он поссорился с генералом Нащокиным, который был известен своей вспыльчивостью. После взаимных оскорблений Нащокин дал генералиссимусу по лицу… Суворов вызывать наглого генерала на поединок не стал. Прошло несколько месяцев, и тот же Нащокин вновь влепил Александру Васильевичу пощечину. Тем не менее Суворов не только не прислал к наглецу секундантов, но при дальнейших встречах с Нащокиным каждый раз бежал от него и кричал: "А ну его к черту, он дерется!"
Марк обвел взглядом зал и остановился опять на "ботане":
– Это рекомендация номер один. Она предназначена для человека, который не побоится при защите личного достоинства показаться трусом. Или шутом.
Сергей:
– А я чего-то не врубаюсь, Марк Петрович. Почему Суворов не стал защищаться?
– Потому что он был абсолютно смелым! – подсказал бас из последнего ряда.
– Правильно, Петр Фомич! – сказал Марк. – Суворов был необыкновенно смел. Получил семь ранений, так как при отступлении своей армии под угрозой превосходящих сил противника шел один в контратаку со шпагой в руке, и солдаты поворачивали и бежали за ним на врага. После того как он, вооруженный шпагой, бросился впереди своих полков на штурм неприступной турецкой крепости Туртукай – и они сумели завоевать ее, Суворов был приговорен военным судом к смертной казни. За то, что пошел сам и повел других на штурм без согласования с начальством. Александра Васильевича спасла императрица Екатерина Великая. Она сказала: "Победителей не судят" и отменила смертный приговор.
Таким образом, способ номер один: будьте, как Суворов. Имейте репутацию смельчака и вы можете спокойно подставляться под пощечины. Или бегать от обидчика. Вам не понадобится, чтобы защитить свою честь, ни рапиры, ни шпаги. При любом вашем решении – драться или нет – многие вас примут за чудака, но мало кто посмеет считать вас человеком без личного достоинства… Эта модель поведения годится для героя, который не только необыкновенно храбр, но и независим от мнения окружающих. Словно он святой. Суворова, между прочим, и предлагали причислить к лику святых.
Второй вариант защиты личного достоинства – опустить "противника" словесно, но без бегства и без рукоприкладства – лучше всего поставить оскорбителя в беспомощно позорное положение. Однажды на параде у юного тогда Ермолова, который был еще только командиром батареи, сбилась с шагу лошадь. Командовавший парадом граф Аракчеев через весь плац перед всем строем высокомерно и громко заявил Ермолову: "С лошадьми обращаться не умеете!" На это Ермолов: "Такая наша судьба, ваше сиятельство, вечно терпеть от скотов". Строй задохнулся от хохота. Лицо Аракчеева покрылось пятнами, он стремительно повернулся и почти бегом покинул площадь. Ну, и, конечно, граф посылал потом Ермолова в самые кровопролитные военные кампании. Но Ермолов и сам стремился к опасности. А что касается его чести, она была абсолютно спасена и предстала окружающим как безупречная победительница. Ермоловский метод защиты личного достоинства существует. Это – остроумно замаскированная словесная контратака, которая ставит противную сторону в беспомощное и беззащитное положение.
Марк выждал с минуту, пока в зале не стал стихать обмен мнениями.