Мы собрались на стадионе перед началом парада-открытия Олимпиады. Только что было ослепительное солнце и ясное небо, и вдруг подул ветер, надвинулась туча, стала сгущаться тьма, и хлынул ливень. А у нас, у советской делегации, были красные галстуки и белые костюмы, белые рубашки и белые ботинки.
Делегации спортсменов бросились в подсобные помещения возле стадиона. Здесь сгрудились многотысячные толпы. Ко мне прижались какие-то промокшие люди. Бок о бок оказался молодой человек, который с интересом глядел на меня, а потом по-русски спросил: "Ну, как там у вас, в СССР?"
Оказалось – югослав. А тогда отношения с Югославией были хуже некуда.
Рядом со мной вся наша сборная. Я бы вырвался отсюда, но сжала толпа. Если бы он обратился ко мне по-английски, я мог бы сказать: "Не знаю языка". Но он говорил по-русски!
Что для меня не характерно, я испугался. Испугался страшно.
Как себя вести? Не отвечать собеседнику – идиотическое хамство. Я по-настоящему почти впал в панику. Это было бы смешно, если бы не было так стыдно".
Читая этот фрагмент давнего интервью, я подумал, что бесстрашие – это не отсутствие страха, а его преодоление. Бесстрашие достигается часто очень трудно и в течение многих лет, и процесс его достижения – это тоже бесстрашие.
Марку было что терять. У нас нет незаменимых, напомнил он мне, есть незамененные.
На мой взгляд, "под дождем с югославом" – это было воспоминание о своем страхе, оставшееся у Марка на годы как сильный противник, которого брат стремился победить.
Однажды я разговаривал о бесстрашии и о Марке с Героем Советского Союза, ветераном Великой Отечественной войны, бывшим морским пехотинцем. Работал он портным надомником, что-то я у него шил, не помню. Остался в памяти невысокий, широкоплечий старичок с бритой головой – Григорий Васильевич, – с каким-то странным дефектом речи, привносившим в его слова буквы "лд"…
– Знаешь, я-лд тебе скажу, смелость – это-лд от трусости. Почему среди бояк…
– Вояк? – переспросил я.
– Бояк-лд, – назидательно повторил он, – так много смелых?
Я молча ждал, чем он закончит.
– Потому что трусливому-лд человеку страшней всего показать, что он трус. А совсем ужас – убедиться, что твое предположение о себе как о ничтожестве на самом деле-лд истинная правда. Немногие могут спокойно вынести такое-лд мнение людей и такое обвинение самому себе. Ты вот думаешь, морская пехота книжек не читала. Не прав-лд. Был такой поэт Мандельштам, так он разделил весь наш народ на три части. Первые – "непуганые". Это те, кого ничто в нашей жизни и никто не успел капитально испугать. Таких людей не очень-то много. Другие, скажем так, условно – их больше всего – "испуганные". Ну, понятно по самому слову, что эта братва-лд боится и того, и другого, и третьего, опасается, страшится… Вот ты такой есть-лд. А третьих этот, скажем так, поэт назвал "перепуганные". Это те, кого испугать уже невозможно. Они все страхи оставили за спиной. Перешли через… переступили. Вот брат твой-лд скоро переступит, который старший.
– Вы знаете Марка? – поразился я.
– Он ко мне месяца полтора назад заходил. Я ему куртку чинил спортивную. Вот он что-лд? И на него приятно посмотреть. Но, конечно, ему – это я говорю как бывший морской пехотинец – еще через свои страхи шагать и шагать.
Мне пришло в голову после этого разговора, что основатель кибернетики Норберт Винер был, наверно, прав, когда сказал, что "игра со страхом должна составлять самую важную часть жизни… Весь вопрос вот в чем, – заключил Винер, – вы играете со страхом или страх играет вами".
Я видел, что брат играет с собственным страхом, как тореадор с быком.
…В декабре 1956 года Марк вернулся с Олимпиады в Мельбурне. Раздал подарки, постоял, наблюдая наш двор, пока лишние не вышли из комнаты, и сообщил мне, зная по опыту, что я никому ничего не расскажу, что в Австралии у нас обнаружились родственники. Не в самом Мельбурне, а на противоположном побережье. Родственник или человек с фамилией Мидлер. "Я не знаю, кто этот человек, да и не хочу знать, – сказал Марк, и я не мог не заметить, как у него напряглись плечи, – прилетел на личном самолете специально, как я узнал позже, чтобы познакомиться со мной. Приземлился австралиец недалеко от олимпийской деревни. Когда какой-то пожилой загорелый человек в ковбойской шляпе направился ко мне с распростертыми объятиями, я повернулся и – рванул в коттедж. Я услышал за спиной крик изумления "What was happened!", вбежал в свой подъезд и защелкнул дверной замок".
Марк рассказывал мне это, как смешной казус, но я почувствовал в его словах словно бы упрек, который он бросил самому себе.
Я его спросил:
– Ты в претензии на себя за это? Ты испугался?
Он ответил:
– Не знаю.
– Но ты же лучше меня понимаешь, – сказал я, – человек прилетел через весь континент специально, чтобы встретиться с тобой, а ты от него сбежал!
– А ты что хотел, чтобы я из-за этого родственника или не родственника стал бы невыездным?
Это были годы запрета советским на общение с иностранцами. Если сколь угодно знаменитого нашего спортсмена замечали вне состязания в общении с иностранцем, чемпион мог запросто лишиться поездок за границу, если за это не последовали бы более серьезные наказания, вплоть до увольнения. А у него семья. И он ничего другого делать не умеет. Зная "правила игры", Марк не хотел их нарушать, в том числе и в случае встречи родственника за рубежом. Не думаю, что он упрекал себя, но то, что одним из чувств, которым он руководился, был страх – это наверняка. Страх, который мучил Марка как стыд. Множество людей находятся между страхом и стыдом. Многие из множества преодолевают стыд. Немногие преодолевают страх.
Марк относился к немногим.
Это – версия, не более того. Это я так хочу думать о моем брате. Хочу так считать, что не страх играл Марком Мидлером, а Мидлер играл со страхом…
Возможна и другая версия. В середине прошлого века барон Кубертен заметил: "Спортсмены на государственном обеспечении не являются ни профессионалами, ни любителями. Они – солдаты".
Приказ начальника – закон для подчиненных. В характере Марка сочетались солдатская исполнительность и осторожность с необыкновенной способностью концентрировать свою энергию для достижения собственной цели. Эта способность – плюс физическая и психологическая пластичность.
В государстве, где нет незаменимых, а есть "незамененные", он смог стать бессменным в течение пятнадцати лет – с 1953 по 1968 год, незаменимым как блестящий фехтовальщик и лидер-капитан команды.
Судьба была тогда к нему благосклонна. Показательный в этом смысле случай произошел в 1957 году.
В ответ на вопрос пресс-секретаря Федерации фехтования России Елены Гришиной о том, какую победу он считает самой дорогой в своей жизни, Марк сказал:
– Это был один из наиболее страшных – для меня – эпизодов за весь период моего присутствия в фехтовании.
Е. ГРИШИНА: Пятьдесят седьмой? Простите, Марк Петрович, но ведь в том году вы выиграли личную рапиру на Фестивале молодежи и студентов в Варшаве. Это ж была первая золотая медаль, которую за всю историю спорта завоевали советские фехтовальщики!
М. МИДЛЕР: Да, но дело в одном обстоятельстве… Это оказалась коррида какая-то… Сейчас поясню. В вечер перед утренними боями мы, вся делегация, поехали на праздник, день открытия, на Национальный стадион в Варшаве. На автобусах туда повезли, типа свободная прогулка. Мы гуляли и словно бы опьянели без выпивки… Еще бы! За границей ходим свободно. Это где-то на окраине Варшавы. Народ радуется. Музыка, песни… И вдруг – всем обратно в лагерь. Побежали быстро, и мы с Юрой Ивановым – помнишь такого фехтовальщика: он моложе меня на четыре года, петербургский левша – заблудились. Не нашли свой автобус. Команды – раз, раз, по автобусам разобрались, кто где, а мы…
Что делать? И начали добираться – нык, тык, пык, мык… Русских там не очень любят. По-русски чтобы разговаривать, объяснить, где что, – на такого человека нам не повезло. Не встретился…
На каком-то ехали трамвае. Эти старые трамваи… Он медленно идет, дребезжит по всей Варшаве. Потом пересадку делали куда-то. Как в лесу, наугад.
И все-таки добрались. Впритык. К отбою!.. Отбой в двадцать три часа!
Там уже в лагере паника – два советских гражданина исчезли за границей. В те времена это было ЧП, да еще какое! Я думал – всё, мне конец, невыездной до конца жизни.
Е. ГРИШИНА: Это абсолютно, можно сказать, писец?
М. МИДЛЕР: Да, думал, ну, всё! А там был руководитель делегации первый секретарь ЦК комсомола Михайлов, и второй – председатель Спорткомитета Романов Николай Николаевич. Оба – члены ЦК… Ну, Юра-то Иванов вроде не старший, он при мне, а мне председатель комитета сказал: "Завтра выиграешь, я тебя прощу. – (Смеется и плачет). – А так – выгоним".
Е. ГРИШИНА: Ой-ой-ой!
М. МИДЛЕР: Ну, сказал так в полу… полу…
Е. ГРИШИНА: Полушутку… А на самом деле…
М. МИДЛЕР: На самом деле, понимаешь…
Е. ГРИШИНА: В то время – это прямо… да.
М. МИДЛЕР: И я вышел – у меня настрой был сумасшедший. И я… проиграл Феттерсу.
Е. ГРИШИНА: А он тоже кому-то проиграл.
М. МИДЛЕР: Перебой, да. И в перебое я его прихлопнул.
Е. ГРИШИНА: Ну, отлично!
М. МИДЛЕР: Прихлопнул. И мне дали золотую медаль. Она первая была.
– Получается, чтобы ты выиграл, тебя надо испугать? – спросил я Марка, прочитав это интервью.
– При второй, то есть последней, может быть, самой последней моей попытке победить (она могла быть последней для меня как профессионального фехтовальщика), мне удалось как-то перевести страх в собственные свои дополнительные силы. Я одолел быка!
Помолчали.
– Марк, а есть для тебя что-нибудь страшнее страха?
– Чувство беспомощности, – сказал брат.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я.
– Мюнхен…
* * *
Напомню тем, кто, может быть, случайно забыл.
ХХ Олимпийские игры, 5 сентября 1972 года.
В этот день арабские террористы из палестинской группы "Черный сентябрь" ночью проникли в олимпийскую деревню и расстреляли делегацию израильских спортсменов и тренеров. Один из террористов, Джамаль аль-Гаши, через двадцать семь лет после теракта, в 1999 году дал интервью для документального фильма "Один день в сентябре". Джамаль аль-Гаши спрятался в Северной Африке.
Из памяти не уходит выражение лица Марка, когда 12 сентября 1972 года он вернулся после Олимпиады в Мюнхене.
Родители куда-то ушли. Мы ужинали вдвоем. Марк долго молчал. Потом медленно и тихо сказал:
– Нас не пустили на церемонию прощания с погибшими израильтянами. Так решила Москва. Но, похоже, я не смогу забыть музыку. Начало панихиды. Оркестр Мюнхенского оперного театра. Увертюра к опере "Эгмонт". Бетховен. Мне было хорошо слышно. Не могу забыть.
Помолчали.
– Ты знал Андре Шпицера?
– Да, Шпицер был одним из основателей Национальной академии фехтования Израиля. Ему было всего двадцать семь лет. В Израиле Андре – лучший из преподавателей фехтования. Чудный человек – чудной. Мы фехтуем на Олимпиаде, а в это время идет война между Израилем и Ливаном. Отношения между ними хуже некуда. А Шпицер – он знал несколько языков – идет пообщаться к ливанцам, как к друзьям.
– Романтик? – спросил я.
– Андре утверждал, что Олимпийские игры дают необыкновенный шанс сделать друзьями заклятых врагов. Последний раз его видели стоящим в окне дома, захваченного террористами. Зная немецкий и арабский языки, Шпицер играл роль переводчика в переговорах между террористами и немецкими властями. На Андре были направлены автоматы, и только он попытался, как заподозрили террористы, отклониться от того, что они приказали ему говорить, его свалили с окна ударом приклада. Потом – в упор… Странно это: близко от меня убивают человека, успешного, мощного, а я не могу ему помочь ничем… Гибель сборной команды Израиля, ужасная наша беспомощность – сильнейшие спортсмены в мире не могли предотвратить ход событий, официальный запрет Москвы на прощание с убитыми, музыка Бетховена… Эта музыка меня добила…
* * *
Однажды я сказал Марку:
– С тобой как было в СССР, так продолжается и в России! Ты постоянно уедаешь коллег – действующих фехтовальщиков, тренеров, спортивных деятелей, прочих чиновников, родственников, знакомых и – порядки в стране. Почему ты живешь здесь, а не уедешь в другую страну? – спросил я. – У тебя куча предложений работать тренером в Америке, в Европе. Ты лучше других знаешь, как высоко тебя ценят во множестве стран…
Брат ответил с обычной своей иронией:
– Это наша Родина!
Мне осталось принять его манеру разговора. Или отвергнуть. Я принял. Поэтому поинтересовался:
– Ты – патриот?
– Знаешь, я не люблю, когда недооценивают умных людей. Ну и что ж, что он был революционным демократом? Разве среди них не было умных?
– Ничего не понимаю, – сказал я. – Ты о ком?
– Ну и что ж, что он умер в двадцать пять лет? – продолжал брат. – Он ведь сказал правильно: "В недавнее время патриотизм состоял в восхвалении всего хорошего, что есть в отечестве; ныне уже этого недостаточно, чтобы быть патриотом".
– Это точная цитата? По памяти?
– По памяти. Точная. Не мучай память. Это Добролюбов. Сказано больше ста лет назад. А еще раньше Лермонтов: "…немытая Россия, страна господ, страна рабов…"
– Ты патриот? – повторил я.
– Я знаю? – сказал брат, пожав плечами.
Глава десятая. О Марке Петровиче Мидлере
Готовя эту небольшую книгу, я несколько лет собирал воспоминания о брате, записывал интервью, поднимал подшивки старых газет, перечитывал письма брата и к брату, обращался к его ученикам, его друзьям и коллегам по спортивной и тренерской работе.
Воспоминания, интервью, разные другие тексты приведу дальше, конечно, сокращая, но в остальном почти не изменяя ни содержания, ни стиля речи моего собеседника. Не исключаю, что эти документы ценны как таковые в книге о Марке.
ВИТАЛИЙ АНДРЕЕВИЧ АРКАДЬЕВ
Один из основоположников отечественной школы фехтования. Неоднократный чемпион Москвы и призер первенства СССР в личных соревнованиях по рапире и сабле, заслуженный мастер спорта и заслуженный тренер СССР. Тренер олимпийской сборной по фехтованию на всех Олимпийских играх с 1952 по 1980 год.
– Марк Мидлер – фантастический спортсмен, прошедший удивительно интересный и успешный путь в большом спорте, он вписал свою индивидуальную страницу в историю мирового фехтования.
Обладая аналитическим характером мышления, он всегда стремился добраться до первопричины и не позволял себе роскоши недоделать или недодумать что-нибудь трудное, отложив это на неопределенный срок.
Вообще, должен сказать, что ко всему, за что он берется, Марк относится с капитальной серьезностью, и вот именно это определение "капитально" очень точно характеризует его как мастера.
ГАЛИНА ЕВГЕНЬЕВНА ГОРОХОВА
3-кратная олимпийская чемпионка по фехтованию на рапире, 9-кратная чемпионка мира и 22-кратная чемпионка СССР, в том числе 7 раз в личном зачете. Галина Евгеньевна заслуженный мастер спорта СССР, заслуженный тренер СССР, заслуженный тренер России. Названа лучшим представителем российского спорта ХХ века. Президент Российского Союза спортсменов. Самая знаменитая российская фехтовальщица ХХ века.
– Ничего особенного в Марке не было. Человек как человек, обычный: два уха, два глаза, две ноги, две руки, один нос.
– А что-нибудь в этом обычном человеке есть необычное?
– Ну, он сильно работал! Сужу по его результатам. Чтобы держаться на таком уровне… Я не видела, сколько и как он тренируется, поэтому приведу пример из нашей жизни – фехтовальщиц. У нас почти круглый год было по две тренировки в день. Между тренировками мы не уходили домой: отдыхали на раскладушках, которые ставили здесь же, в зале. Это стало у нас традицией.
– Ну и что это за жизнь? Свободное время надо иметь?
– А зачем?
– Кто-то сказал, что человеческое счастье определяется тем, сколько у человека свободного времени и как он свое свободное время использует.
– Не знаю. Я пришла в спорт получать удовольствие, и я его получаю.
– А как Марк вел себя на фехтовальной дорожке? Я сам видел, как он ожесточенно спорил с судьями и с противником, кому засчитать укол.
– А что, ему признаваться: "Я не прав"? Спорил. Ну и что? Во-первых, его нередко засуживали уже потому, что он был первым советским фехтовальщиком, который стал побеждать на международных соревнованиях. Электроаппаратов, которые объективно фиксировали бы уколы, еще не было. Во-вторых, он давал основания для необъективного судейства, часто сам входил в спорную ситуацию. Скажем, делал опасно длинную ложную атаку. Противник давал на ложную атаку рипост, а Марк продолжал атаку. Оба наносили уколы почти одновременно. Марк считал себя выигравшим, а судья склонялся в пользу противника. По правилам Марк проиграл, а по скорости нанесения укола, возможно, чуть-чуть выиграл… Ваш брат начинал дикий базар, спорил яростно, возмущался, доказывал свою правоту, приводил аргументы, кипел, не хотел допустить в споре никакую свою неправоту. И был внутренне – как я видела – абсолютно невозмутим и расчетлив. Не забывайте, какая на нем была ответственность. Он, капитан советских рапиристов, не мог позволить себе проиграть, не имел права пропустить ни одного укола.
– А он использовал в бою запрещенные приемы?
– О чем вы?
– Ну, у вас в репертуаре был такой прием: в ближнем бою вы поворачивались боком к противнику и…
– Уменьшала поражаемое пространство и вполоборота к противнику наносила укол. Удобно!
– Наносили укол, Галина Евгеньевна, правой рукой, а в это время левой отводили клинок соперницы в сторону.
(Даю справку: в 1766 году в Париже преподавателем фехтования Дане был выпущен труд по владению холодным оружием, где Дане напоминал о приемах отвода и захвата оружия противника невооруженной рукой. Книга вызвала скандал. И сегодня, через двести пятьдесят лет после публикации книги Дане, эти приемы в фехтовании считаются запрещенными. – А. М.).
– Это было возможно до введения электрофиксаторов. Сейчас такие номера не пройдут.
– Соревнования закончились. Вы отдыхаете. Ходите по магазинам, в кино. Как проявлял себя Марк не на дорожке, а уйдя с нее в чужом городе?
– Очень экономно. Мы после соревнований устраивали пир. Получали на Олимпийских играх два доллара шестьдесят центов на человека в день. Мизерные деньги. Но мы скидывались и баловали себя вкусной едой, мороженым. Марка, балующего себя таким образом, я не видела никогда.
– Если бы Марк фехтовал сейчас и был в расцвете своего мастерства, он выигрывал бы у современных чемпионов?
– Это вопрос. Дело в том, что, по сравнению с двадцатым веком, увеличилась скорость фехтования…
– Многие спортсмены, в том числе и Марк, когда завершил выступления, с годами все больше жалуются на невостребованность и одиночество.