* * *
Я говорил с рапиристом Виктором Ждановичем, которому удалось стать победителем Олимпийских игр в личном первенстве.
– Витя, что скажешь о Марке?
– Он был капитаном команды. Многие его не любили.
– За что?
– А за что его любить? И как его любить? Он не опускался до нашего уровня, уровня пацанов… Мы для него были сопляки. Планктон. Он был зрелый. Я вроде как сиську сосал, а он как будто войну прошел… Он боец. Непревзойденный воин. Если бы я набирал лучшую из команд рапиристов мира, я бы взял его в команду. Он будет драться до последнего.
– А в капитаны?
– Все мы безропотно отдавали ему права капитана. Может, потому, что за победу он душу вынимал и у себя, и у нас. И у противника. Итог командной схватки Марк выковыривал. Иначе не могу сказать. Дико волевой. Команде он был остро нужен – он делал ее результат выше своей головы… За что не любили? Скажу: вот 1958 год, чемпионат мира. Марк идет по своим победам на серебряную медаль. Если Герман Свешников выиграет бой у сильного француза, чемпиона Олимпийских игр Клода Неттера, Марк попадает в перебой за золотую медаль.
Марк подзывает Свешникова и говорит: "Победа в этом бою, Гера, нужна любой ценой. Что хочешь делай, хоть жопу рви, но выиграй!" И Гера делает чудеса на дорожке. В конце концов, чтобы спастись от атаки Неттера, Свешников резко отступает, с размаху ударяется задом о деревянный помост и сильно ранится. В буквальном смысле получает рану ниже спины и… наносит укол олимпийскому чемпиону. Вырывает победу у Неттера. И что дальше? Марк перебой полностью… проигрывает! В душевой он говорит Свешникову (я стоял рядом): "Вот ты, Гера, мне друг, а я из-за тебя оказался на последнем месте в тройке". И я вижу, как у Геры – военного человека – потекли слезы! Слезы у чемпиона мира по фехтованию Германа Свешникова. Вот тебе Марк! Это как назвать? Шутка?
Каждый раз, когда я вспоминал такие шутки Марка, я думал: зачем ему это нужно? Он же не мог не понимать, что таким образом приводит людей в ярость или, как в случае со Свешниковым, поселяет в человеке обиду.
Говорят, у достойного человека непременно должны быть враги. Может быть. Но специально плодить врагов?..
Странный он человек, сложный. Никто, в том числе и люди, не любившие Марка, не говорили, что он глупо шутит. Сошлись на том, что Марк человек умный. Действительно, очень умный. И у многих из опрошенных мною в разной форме возник, в сущности, один и тот же вопрос: зачем он провоцировал окружающих? Ведь зачем-то ему это было нужно?
Марк Ракита, чемпион мира и Олимпийских игр по сабле, сказал мне:
– Мы живем в системе атаки-обороны. Ты что, не знаешь, что отрицательные эмоции нередко идут на пользу человеку? У многих людей развитие личности происходит благодаря психологическим мучениям. А иногда и благодаря физической боли. В этом случае подначка может работать на развитие личности. Марк так и старался делать. А потом ты учти, что большинство членов команды, которая пятнадцать лет была лидером мирового фехтования, учились у Марка. Они пришли в команду, когда еще были для него поросятами. Он давил на них так, что они хрюкали.
Как-то я спросил брата:
– Ты говорил, что бой должен идти "без споров за укол". Но ты на соревнованиях при мне скандалил с противником и с судьей "за укол".
Марк ответил:
– Я был первый советский рапирист на международных фехтовальных турнирах. Мне пришлось испытать, вероятно, самое сильное давление судей и противников. И однажды я понял, что, когда я прав по фехтовальной фразе, я должен оспорить точку зрения противника и позицию судьи. Тем более нечестность. Да, конечно, лучший аргумент рапириста – рапира. Но иногда этот аргумент оказывается недостаточным. Были случаи, когда я намеренно скандалил – разжигал страсти. Мне нужно было дать арбитру понять, что я не позволю ему ошибаться. И не дам жульничать. Я намерен отстаивать не только рапирой, но и глоткой свою правоту в бою. Иногда я целенаправленно подначивал и самого себя, и команду. Подначка – отличная вещь. Особенно в комбинации с живым примером. Это ежу понятно. Приведу пример. На первенстве мира мы с разгромным счетом проигрывали немцам. Дрались четыре на четыре. Я выиграл три встречи. У меня оставалась одна. Мои ребята, опытные бойцы, выиграли – каждый – из трех проведенных боев только по одному. Тогда я сказал: "А теперь, недоноски, я вам покажу, как надо выигрывать!" Это, конечно, подначка. Но она была подкреплена выигрышем. На полном напряжении сил я победил немца. От обиды мои ребята выиграли все оставшиеся встречи. Завоевали золото. Вот так.
Сколько я себя помню, меня он подначивал всегда.
Когда здоровался, он подавал мне два пальца. Если протягивал ладонь, это было еще обидней, так как в последний момент перед касанием делал обманное движение, и моя протянутая ему рука попадала в пустоту. Позже я понял, что он в этой своей манере ставил меня сразу с порога в боевую стойку. Марк все время держал меня в спортивной форме.
Привычный для него стиль общения, с бесконечными подколами и подначками – на самом деле был, казалось бы, верным способом разрушить товарищеские, дружеские отношения с теми, кто был объектом его иронии.
Думаю, что это шло от воспитания нашей бабушкой Бертой Марковной, которая как-то спросила нас обоих: "Дети, что бы вы сделали, если в момент, когда вы идете по улице, к вам подошел бы какой-то человек и на ухо сказал, что вам на шляпу наделал голубь?"
Мы молчали.
Тогда она проникновенно сказала: "Вы должны поблагодарить этого человека, потому что, если бы не он, вы так и ходили бы с дерьмом на голове".
Марк регулярно обращал внимание людей, с которыми он пересекался, на то, что им, фигурально говоря, "птички накакали на котелок", но вместо благодарности число тех, кто прилюдно подавал ему руку и улыбался, а за глаза озвучивал подлости, росло.
Много раз я ему говорил:
– Ты удивительный персонаж. С одной стороны – чуткий и порядочный, а тут ты танком по человеку…
На это Марк моментально ответил:
– А Федор Михайлович Достоевский на это сказал: "Много людей честных благодаря тому, что дураки".
* * *
Был ли брат честен и благороден на фехтовальной дорожке?
Спорт – это целый мир со своими законами, правилами, традициями, приемами, умолчаниями, обманами, уловками и хитростями, и неискушенному зрителю или новичку никак в нем не разобраться. Это знать надо, этому надо учиться, иначе никакой талант, никакая спортивная форма не помогут.
Фехтование – вид спорта, где за каскадом приемов наблюдает судья поединка, а если аппаратура показывает, что уколы получили оба противника, судья порой не знает, кому присудить укол. В этой ситуации бойцы или ждут его решения, или оспаривают судейский приговор, доказывая, что они победили.
Поскольку Марк, стремясь к победе в стрессовой ситуации, великолепно владел собой, он нередко разыгрывал целый спектакль со срыванием маски, воздеванием рук, громким возмущением и давлением на судью аргументами в свою пользу.
По самым разным причинам судья может оказаться противником. Иногда противником более сильным, чем вооруженный рапирой соперник, атакующий тебя на дорожке. Чистоплюи, которые нередко оборачиваются лукавыми лицемерами, говорят: "Надо выигрывать вчистую. Честно. Тогда и не будет сомнений. Ни у кого". Но это демагогия. Блеф. Нокаут – не единственный путь к победе.
Я помню один из диалогов Марка с главным судьей поединка во время спорной ситуации боя.
– Лев Васильевич, – говорит Марк, снимая маску. – Вы видели, что я в простой атаке попадаю в защиту и делаю повторную атаку. Вы сами видели. Делаю повторную атаку гораздо раньше, чем началась ответная атака. Вы ведь не будете отрицать, что мой ремиз опередил ответ?
– Наденьте маску, Мидлер, – говорит нерешительно арбитр. – Ваш ремиз опоздал. Согласно правилам, которые вам известны не хуже, чем мне, вам нанесли укол. Укол налево, – показывает зрителям на Марка.
Мидлер невозмутимо надевает маску. Он не сомневается, исходя из собственного опыта изучения характеров множества арбитров, что добился своего – вызвал неуверенность судьи в решении, принятом по фехтовальной фразе. Никому не хочется предстать арбитром неграмотным. Или нечестным. Откровенно засуживать не всегда безопасно. Судья просчитывает свои возможности и свои риски. Лев Васильевич известен в фехтовальном мире своей осмотрительностью. Он подвержен чуть ли не постоянным сомнениям. Значит, в продолжение боя этот судья попытается показать фехтовальной общественности и публике свою объективность. Это и будет победой, завоевать которую стремится Марк, хорошо зная, опять-таки по своему опыту, что победа над противником порой бывает невозможна без победы над судьей.
– А был (или, может быть, есть) такой современный боец мирового уровня, который на чемпионате мира по фехтованию признавался или сейчас признается в получении укола? – спросил я Марка.
– Мы с тобой об этом говорили, – миролюбиво сказал Марк. – Я даже отметил некоторые подобные курьезы, которые произошли в моем присутствии или зафиксированы кем-то, кому можно верить.
Марк перелистал свой дневник.
– Вот – кстати, верно – описывает такой случай журналист Станислав Токарев. На чемпионате мира 1966 года по шпаге дерутся претенденты на серебряную и бронзовую медаль – поляк Богдан Гонсиор и француз Клод Буркар. Бой решающий. Тем не менее Буркар красноречиво поднимает большой палец, приветствуя нанесенный ему укол… А теперь, чтобы ты знал нашу с моим тренером позицию по этому вопросу, я процитирую книгу Тани Любецкой, где она передает разговор с Аркадьевым.
Марк взял с полки "Диалог о поединке" Аркадьева и Любецкой, книгу 1976 года, тираж которой – сто тысяч экземпляров – был раскуплен за месяц, и продолжал:
– Виталий Андреевич рассказал Тане об одном своем ученике, который, словами Аркадьева, "с веселым, почти радостным чувством признавался в получаемых им уколах". Аркадьев считал, что у этого человека было все, что нужно для достижения высоких результатов, "вот разве что не хватало спортивного самолюбия". "И мне невольно, – пишет Таня от лица Виталия Андреевича, – вспоминался эпизод из детства, когда мой отец посадил на цепь во дворе для устрашения прохожих добрую лохматую дворняжку, для которой любой человек, свой или чужой, всегда были вожделенными партнерами для ласковой радостной возни".
"Как-то после боя, – продолжает Аркадьев, – я сказал ему: "Сереженька, ведь ты ведешь поединок, то есть играешь в игру, кто находчивее, умнее, и спешишь с неуместным удовольствием признаваться, что ты в лучшем случае не умнее соперника".
Тут появляется опасность обобщений: у бойца может быть причиной признания полученного укола совсем не то, что он похож по характеру на ласковую веселую дворняжку, а как раз напротив – уверенность бойца в том, что он может позволить себе роскошь не только победить противника, но победить его честно".
В этом, понятно, есть риск, тем больший, что под угрозой может оказаться, например, победа в поединке, которая принесла бы золотую медаль спортсмену лично и его стране…
В конечном счете признаваться или нет – зависит от того, преобладает у бойца прагматизм или стремление воплотить в бою идеалы, завещанные нам древними Олимпиадами и Кубертеном.
Я спросил Марка: если бы на фехтовальной дорожке возникла ситуация, проигрышная для него, но понимал бы это только он, признался бы он?
– Нет. Это не мое дело. Это дело судьи.
– А как же принцип честных игр, ради которых меньше века назад возрождены Олимпийские игры? А колоть противника запрещенным приемом, например, захватывая его рапиру свободной рукой?
(Я задал этот вопрос, зная и понимая, что есть запрещенные приемы, ставшие разрешенными, а есть – оставшиеся за границами правил. Когда-то были запрещены, в частности, на рапире флеш-атака и уколы в спину. И наоборот, бойцы пользовались – во всяком случае в настоящих дуэлях и в некоторых странах – отбивом клинка противника невооруженной рукой. Но в современных регламентах спортивного фехтования невооруженная рука лишена таких прав).
Если быть точным, в 1624 году Фабри, знаменитый итальянский аналитик фехтования из Падуи, добавил к технике фехтования в своем трактате, посвященном поединкам на холодном оружии, применение невооруженной руки.
Этому ныне запрещенному приему некоторые тренеры учат и сейчас – и не только зарубежные.
Я четыре раза в жизни фехтовал в тренировочных боях против многократной чемпионки мира и Олимпийских игр Галины Гороховой. Каждый раз в ближнем бою она наносила мне укол справа, одновременно защищалась левой невооруженной рукой.
Давид Тышлер рассказал мне, как на одном из первенств мира Горохова получила рану в невооруженную левую руку. Ей срочно зашили рану, перевязали. Она вышла на дорожку и выиграла первенство мира. Ей дали орден Трудового Красного Знамени. За то, что героиня, раненая, с окровавленной рукой, стала чемпионкой мира. Но ее-то ранили, потому что она защищалась левой рукой, что правилами не разрешено. Между тем этому учили…
Но мы сейчас не о запрещенных приемах, а о Марке.
Марк не практиковал подобные приемы, моментально ловил их у противников и тут же обращался к судье, что заведомо напрягало многих арбитров (своими возражениями, вполне компетентными, он ставил под сомнение судейский авторитет). Но он не просто спорил с арбитрами. Пожалуй, можно сказать, что он вообще с ними не спорил, он психологически с ними… фехтовал. Получалось, что в каждом бою у него было минимум два противника – соперник и арбитр.
И это понятно: Марк как фехтовальщик был первым золотодобытчиком в новейшей истории фехтования в России, ему победа доставалась особенно тяжело, как первому. Были случаи, когда ему приходилось вступать в борьбу по поводу истолкования одной и той же фехтовальной фразы против двух арбитров – бокового и главного.
То же происходило, когда Марк поменял статус действующего спортсмена на должность тренера. Схватки с судьями стали, пожалуй, даже более ожесточенными, что снискало ему репутацию уникального скандалиста, пытающегося вырвать победу глоткой, высокомерного маэстро, издевающегося над судьями, иронизирующего над арбитрами так же, если не более беспощадно, как над своими учениками.
Думаю, что в определенной степени Марк в этом был солидарен с тренером сборной команды Советского Союза по хоккею Виктором Тихоновым, воспитанники которого принесли стране множество золотых медалей. Тихонов был убежден в том, что "все забывается, оскорбления, обиды… Не забывается только конечный результат. Результат царит над спортом. Итог состязания правит бал. Золото на груди – абсолютная доминанта".
Насколько я могу судить по услышанному от окружающих, особенно им досаждало то, что Мидлер добавлял в свои беседы с близкими и не близкими беспощадную иронию. Разговаривал, как фехтовал – искони рапира, которой он владел лучше многих, служила в истории человечества орудием не убийства, а иронизирования над противником при помощи клинка. Так вот, Марк общался, как фехтовал на рапире. Можно ли дружить с человеком, который постоянно наносит тебе уколы?
Интересно, что при ироническом, почти оскорбительном обращении с людьми многие приходили к Марку за советом. В том числе и люди, которые никак от него не зависели.
Раздается звонок в дверь. Пошел открывать. В двери тетя Альвина, наша соседка, латышка.
– Марк Петрович дома?
– Да.
Видя на моем лице вопросительное выражение, тетя Альвина неуверенно поясняет:
– Я хотела бы посоветоваться с вашим братом.
Почему она пришла за советом к Марку? Он – доктор? Учитель? Раввин? Пророк? Мудрец?
Брат оборачивается к нам от телевизора. Идет футбольный матч, и Марк не скрывает досады, что его отвлекли.
Старушка робеет окончательно, но (похоже, обращается к Марку не впервой) преодолевает робость:
– Марк Петрович, вы хороший совет мне дали, помните?
Брат, судя по его виду, или не помнит, или не придает этому значения, но старушку это не останавливает:
– Марк Петрович, – начинает длинно объяснять Альвина, – у меня внук восьми лет там, у дочери в другой квартире, сидит дома. Родители уехали на три недели, я там у него дежурю, не знаю, можно ли его выпускать на улицу: движения автомашин у дома почти нет, но мало ли что? А я больна часто и валяюсь с температурой, не в состоянии его сопроводить.
– Альвина Леопольдовна, – спрашивает Марк, – а огурцы есть можно?
– Что вы, – пугается соседка, чувствуя подвох. – У меня голова кругом идет: выйти с ним не в силах. Грипп у меня, знобит, а сидеть дома сутками он не может.
– Вот я и говорю, – продолжает Марк, внимательно дослушав, – один греческий философ спорил с другим и доказывал, что огурцы есть нельзя ни в коем случае. Потому что все, кто их ел, умерли.
У Альвины Леопольдовны делается очумелый вид, а брат продолжает:
– Если отец у мальчика олигарх, и у семьи хорошая охрана, и в месте проживания милиция исправно поддерживает порядок, мальчик гулять может. А если на улице шуруют банды, не исключено, что от гуляния пацану надо воздержаться.
– Но…
– Я вам к тому и говорю: с одной стороны, огурцы есть никак нельзя, потому что все, кто их ел, умерли. Помирают, однако, и те, кто никогда огурцов в пищу не употреблял, потому отчего же не попробовать.
Бабушка столбенеет. Потом как-то так встряхивается и идет к двери. У старушки радостное выражение лица.