Кортеж свернул к памятнику Шевченко, перед которым Хрущев склонил голову. Горел Киевский университет - его подожгли перед отступлением немцы. "Да этих варваров самих сжечь надо!" - воскликнул Хрущев. Но восторг был сильнее гнева: "Для меня это была особенная радость. В конце концов, я ведь "отвечал" за Украину, я был здесь секретарем ЦК, и здесь прошли мои детство и юность…"
Еще большей радостью - и для Хрущева, и для всего советского народа - стала окончательная победа над Гитлером. Для Хрущева это чувство было смешанным. То, что столько людей сражалось и погибло за Советский Союз, укрепило его веру в социализм. Хрущев неизменно вспоминал о Сталине. После взятия Киева он отправил вождю письмо - "просто хотел порадовать Сталина". После капитуляции Германии позвонил ему по телефону, чтобы поздравить - но в ответ услышал резкую и грубую отповедь. "Я просто остолбенел, - вспоминает Хрущев. - Как это? Почему? Очень я тогда переживал и ругал себя: зачем я ему позвонил? Я ведь знаю его характер и могу ожидать чего угодно. Знаю, что он хочет показать мне, что происшедшее - уже пройденный этап, что он уже думает о новых великих делах. Поэтому, мол, чего там говорить о вчерашнем дне?"
Глава VIII
СНОВА НА УКРАИНЕ: 1944–1949
Семнадцать тысяч городов и поселков разрушены, семьдесят тысяч деревень и хуторов выжжены, тридцать две тысячи заводов и фабрик взорваны или приведены в нерабочее состояние, тысячи километров железнодорожных путей уничтожены, сто тысяч колхозов и совхозов опустели - таков был страшный итог войны, в результате которой, как доложил Сталину в январе 1946 года ведущий правительственный экономист Николай Вознесенский, СССР лишился 30 % своего национального богатства.
Потери Украины, если рассматривать их в сравнении с исходными данными, были еще ужаснее: погибло от трех до пяти миллионов человек, то есть одна шестая населения; еще 2,3 миллиона угнаны на работы в Германию; более семисот городов и двадцать восемь тысяч деревень лежали в руинах; полностью или частично разрушены шестнадцать тысяч предприятий и двадцать восемь тысяч колхозов; погибло 40 % национального богатства республики.
Но и эта ужасающая статистика не в полной мере отражает горе и страдания разоренной страны. Не отражается в ней и надежда советских людей - надежда на то, что понесенные жертвы не будут напрасны, что победа в войне, прогремевшей над страной, как писал Борис Пастернак, "очистительной бурей", принесет с собой свободу.
Надеялся на перемены и Хрущев. Разумеется, его мечты не включали в себя либерализацию или вестернизацию: в его обязанности входило восстанавливать на Украине партийную власть, поднимать из руин ненавистные многим крестьянам колхозы, бороться с вооруженными бандами националистов в Западном крае. Однако и он страшился возвращения к "эксцессам" предвоенного периода, к голоду начала тридцатых, к преследованиям украинских интеллектуалов, которым он по мере возможности покровительствовал.
Хрущев по-своему любил Украину и украинский народ и полагал, что и украинцы относились к нему "по-доброму". Он видел страдания украинцев во время войны и готов был трудиться не покладая рук, чтобы помочь им вернуться к мирной жизни. Конечно, его украинский "патриотизм" был ограничен советским интернационализмом - однако вполне реален. И тот же Хрущев, что вел непримиримую борьбу с националистами Западной Украины, порой готов был спорить со Сталиным, отстаивая интересы украинцев. Послевоенный голод на Украине не был его виной; именно из-за своей позиции по этому вопросу Хрущев лишился поста украинского лидера.
Послевоенное время на Украине сочетало в себе трагедию и фарс. На Западной Украине шла гражданская война, в которой обе стороны проявляли немыслимую жестокость, а чиновники, страшившиеся за свою жизнь, - чудеса изворотливости. В 1946 году в деревне разразился голод, порой доводивший людей до людоедства; в это же самое время вновь было обращено внимание на роль Хрущева в провалившемся харьковском контрнаступлении 1942 года. Победу в войне Сталин относил прежде всего на счет русского народа. "Всякий другой народ, - заявил он в своем победном тосте в мае 1945 года, - сказал бы правительству: вы не исполнили наших ожиданий, убирайтесь вон, заключайте мир с Германией и оставьте нас в покое". Целые народы, обвиненные в сотрудничестве с нацистами - крымские татары, чеченцы, ингуши, калмыки и балкарцы, - были депортированы. "Если украинцы избежали этой участи, - говорил Хрущев в своем секретном выступлении 1956 года, - то только потому, что их слишком много - высылать некуда. А то бы он и их выслал".
В сюрреалистической действительности, характерной для послевоенной Украины, немалую роль играли личные качества Хрущева. Шла ли речь о борьбе с бандами националистов или о коллективизации крестьянских хозяйств Западной Украины - он неизменно обещал куда больше, чем мог выполнить, а когда невыполненные обещания угрожали его самооценке и служебному положению, сваливал вину на подчиненных и утешался поощрением абсурдного культа собственной личности.
В начале 1947 года Сталин сместил Хрущева с поста первого секретаря компартии Украины (хотя разрешил остаться главой украинского правительства) и прислал ему на замену Кагановича. Вскоре Хрущев совершенно исчез из публичной жизни: он тяжело заболел, едва не умер. И вдруг - настоящее чудо! Осенью 1947 года к Хрущеву вернулись и прежнее здоровье, и прежний пост. Более того: 1948 и 1949 годы, едва ли не худшие в советской истории, стали лучшим временем в карьере Хрущева.
Освободив в июле 1944 года Львов, Советская Армия вскоре достигла границы, проложенной в 1939-м в результате договора Сталина с Гитлером, и двинулась дальше - на Германию, на Берлин. Однако для новой границы, включавшей в себя Западную Украину, Советскому Союзу предстояло еще отстоять право на существование в глазах окружающего мира.
В конце 1944 года главной задачей Хрущева было восстановление разрушенного украинского хозяйства. При этом он не мог противиться соблазну своеобразного "военного туризма". Когда Киев посетил Микоян, Хрущев возил его по полям недавних сражений. Да и сам он то и дело появлялся вблизи линии фронта, "побыть с военными товарищами, послушать их, посмотреть на немецкую землю… взглянуть в глаза немцам, прочесть на их лицах… каково им отведывать войны, которую навязал нам Гитлер". Даже находясь в Киеве, он постоянно следил за военными действиями с помощью телефонной связи. Однажды ему позвонил Жуков и радостно объявил: "Скоро я Гитлера в клетку посажу и привезу тебе. Когда буду его доставлять в Москву, то пошлю через Киев, чтобы ты тоже на него посмотрел".
После освобождения Западной Украины летом 1944 года 750 тысяч человек были призваны в армию. Все мужчины от девятнадцати до пятидесяти, невзирая на состояние здоровья, после всего лишь восьмидневного обучения встали под ружье и отправились в бой. По уверениям Хрущева, "военнообязанные из освобожденных областей понимали свой долг, их не надо было просить присоединяться к Советской Армии…". Однако многие сопротивлялись призыву или дезертировали при первой возможности, пополняя собой ряды партизан-националистов, развернувших настоящую войну против советизации Украины.
Восстанавливать украинскую экономику остались - за исключением шахтеров, инженеров и квалифицированных рабочих, освобожденных от призыва, - "старики, инвалиды и непригодные к военной службе, главным образом женщины". Хрущев уверял, что все они "шли туда охотно. Объяснение тому двоякое: с одной стороны, большую роль играли патриотизм и агитация Коммунистической партии…". По следующей же его фразе мы понимаем, что реальная картина была далеко не идиллической: оказывается, к работе на заводах и фабриках людей привлекало и то, что "в восточноукраинских промышленных районах снабжение было все-таки как-то организовано: например, питание населения было лучшим, чем в других районах Украины".
Уже в 1943 году Хрущев вновь занял пост первого секретаря компартии Украины, а в 1944-м был назначен и главой украинского правительства - став, таким образом, единственным, кроме самого Сталина, лидером, совмещающим эти два поста.
Верно служа Сталину, Хрущев в то же время по мере сил противостоял тому, что сам предпочитал считать не сущностными чертами советской системы, а лишь ошибками нижестоящих чиновников. Советские граждане, во время войны оказавшиеся на оккупированных территориях, как и советские солдаты, попавшие в плен, в глазах Сталина казались подозрительными и подлежали суровому наказанию. Хрущев утверждал, что защищал свой народ ("Мы ведь всю Украину оставили, так что те, кто остался, сами имеют какое-то право нас обвинять за то, что мы ушли и оставили их"), и существуют свидетельства, подтверждающие, что это правда. На встрече специалистов по кадровой политике партии в апреле 1944 года Хрущев назвал оставшихся на оккупированной территории "нашими людьми" и призвал слушателей "не порочить" их. Той же весной он снова отправился к старому юзовскому другу Илье Косенко. Самого Косенко дома не оказалось; но его дочь, услышав, как помощник Хрущева шепчет ему на ухо, что Косенко пережил войну на оккупированной территории, взорвалась: "Если это плохо, зачем вы тогда к нему приехали? Он не работал на немцев: только чистил сортиры, потому что иначе его бы повесили!" Хрущев в ответ погладил ее по голове и проговорил: "Молодец, хорошая дочь - знаешь, что отца надо защищать!"
В длинном письме Сталину, написанном в июле 1944 года, Хрущев рассказывает о своей встрече с бывшими советскими военнопленными. Все они, сообщает он, боялись бежать, опасаясь не только немцев, но еще более - того, что дома, как пугали их немцы, расстреляют или повесят свои же. "Надо разоблачить немецкую ложь о том, что мы арестовываем и казним пленных, - советовал Хрущев. - Надо разбросать листовки с призывами к русским, украинцам и белорусам бежать в леса". Увы, бывших военнопленных действительно арестовывали и посылали в лагеря. Называя эту практику "немецкой ложью", Хрущев осторожно, но тем не менее решительно возражал против нее.
Намного более открыто и прямо выразился он в следующем году на пленуме ЦК компартии Украины. В Одесской области местные органы НКВД арестовали какого-то гражданского, который ходил по домам в военной форме и агитировал за выдвижение маршала Жукова в Верховный Совет. На пленуме Хрущев жестоко высмеял главу одесской парторганизации: "Нужно было просто членам партии заняться, зачем же НКВД?.. Да вы бы его вызвали, может быть, у него просто такое настроение, а может быть, психика расстроена… Что же здесь антисоветского? (Смех в зале.) А вы звоните в органы, которые вовсе не для этого предназначены. Неужели не понимаете, что такое поведение дискредитирует… нашу систему? Так нельзя. Мне теперь неудобно будет встречаться с Жуковым. Он непременно спросит, почему арестовали человека, который его поддерживал: может, это шутка какая, в конце концов, Одесса и все такое. Не надо путать бдительность с глупостью, вот что я вам скажу".
На том же пленуме глава пропагандистского отдела Черновецкой области пожаловался на крестьянку, осмелившуюся поинтересоваться, почему в "великой и могучей" стране нет в продаже ни соли, ни керосина, и заявил, что за такие вопросы следует примерно наказывать. "А вы бы лучше ответили ей, - прервал его Хрущев, - когда будут керосин и соль. Почему же вы ей не ответили? Я бы на ее месте спросил о том же самом… Вам керосин не нужен - у вас есть электричество; а им-то как без керосина?" Когда тот же чиновник назвал другого крестьянина "кулаком", Хрущев снова обрушился на него: "Кулак, значит? А вы проверили, точно ли он кулак? Знаю ведь, что не проверили - но не стесняетесь это повторять направо и налево. Наклеиваете на людей ярлыки, словно мы тут в игрушки играем".
Партия и правительство, возглавившие восстановление Украины, и сами нуждались в восстановлении. Их ряды были не только прорежены войной, но и опустошены предвоенным террором. В конце 1946 года, докладывал Хрущев, заняли свои места 38 % районных партсекретарей, 64 % председателей местных советов и более 60 % директоров МТС; в основном эти должности занимали чужаки, присланные из России или (на Западную Украину) из восточных областей республики. Организация работы этих новых кадров легла на Хрущева. С этой задачей он справился блестяще: на протяжении 1944 и 1945 годов он во главе команды чиновников ездил по Украине из одной области в другую. Свой пятидесятилетний юбилей Хрущев отпраздновал в Сталино - как из сентиментальных соображений, так и ради того значения, которое имел для жизни Украины донбасский уголь. Он спустился в шахту, где работал мальчишкой: на кадрах кинохроники мы видим его в рабочей одежде шахтера, с фонариком на каске и широкой улыбкой на лице. Бывшим землякам, жаловавшимся на недостаток продовольствия, Хрущев посоветовал разводить кроликов, ловить рыбу и расширять свои садовые участки. Когда местные руководители выразили сомнение в действенности таких советов, Хрущев указал на близлежащую заболоченную лужайку: "Видите эту балку? Вода без всякой пользы течет из шахты в степь. А ведь раньше тут выращивали отличную капусту!"
Посетил он в 1944-м и Петрово-Марьинский район, где в 1925–1926 годах был секретарем райкома. Районный центр лежал в руинах, но местные власти бросили все силы на открытие фабрик и заводов. Хрущев поправил их: "Сначала надо накормить людей, дать им воду, а потом уже работать на заводах". Первый секретарь райкома Глухов ездил по району на сломанной телеге, Хрущев прислал ему из Киева автомобиль. "Можете себе представить, - восторгался Глухов несколько десятков лет спустя, - сам, лично позаботился выслать автомобиль, хотя я об этом не просил!"
Побывал Хрущев и в Калиновке - но лишь после упрека, полученного от Сталина. По воспоминаниям помощника Хрущева Андрея Шевченко, Сталин однажды шутливо спросил Хрущева, откуда он родом.
- Из Калиновки, - ответил Хрущев.
- Где это? - спросил Сталин.
- В Курской области, - ответил Хрущев.
- И когда вы последний раз там были?
- Да уж довольно давно, - признался Хрущев.
- Что ж, - заметил Сталин, - это вам чести не делает.
Из приблизительно 800 человек, ушедших на фронт из Калиновки, вернулись только 276. Не осталось ни тяглового скота, ни электричества, ни сельскохозяйственных машин. "Приходилось лучины жечь, - вспоминал сорок пять лет спустя один из деревенских жителей. - Днем сдирали лыко с лип, а вечерами при лучине плели лапти. Так и жили".
"Мы пахали на коровах, а он приехал прямо к нам в поле, - рассказывает другая деревенская жительница. - Подъехал и заговорил с нами. Хотели мы его встретить, как полагается, - а встретить-то и нечем. Помню, как ходили к Федосье Лаврентьевне спрашивали, не найдется ли у нее чего. А кончилось тем, что Никита Сергеевич сам стал нас угощать - дынями, жареными курами и горячим чаем".
"Когда он приехал, мы перед избой просеивали зерно, - вторит ей другой старик. - Бабушка моя встала с табурета и говорит: "Садись, ты ведь у нас теперь царь". А он в ответ: "Да нет, я только царевич"".
Шевченко, сопровождавший Хрущева в этой поездке, рассказывает, что крестьянам отчаянно не хватало лошадей. По просьбе Хрущева его старый друг генерал Гречко прислал в деревню пятьдесят крупных тягловых лошадей из Германии, которым требовался обильный корм. Вернувшись на следующий год, Хрущев обнаружил, что лошади умирают от голода. "Все, что у нас было, уходило им на прокорм", - объяснили крестьяне.
- А вы чего хотели, - взорвался Хрущев, - чтобы они святым духом питались?! Я вам прислал лошадей - а вы их голодом заморили!
Рассерженный и раздосадованный, он приказал Шевченко подыскать для Калиновки нового председателя колхоза - поумнее и пообразованнее. Несколько кандидатур были признаны неподходящими, однако после долгих поисков, сопряженных с разными приключениями (например, ночлегом в крестьянской избе, где ночью одного из кандидатов схватил за волосы и начал их жевать теленок), Шевченко нашел подходящего человека. Хрущев продолжал помогать односельчанам, однако все его усилия разбивались об "отсталое" мышление деревенских жителей, с которым он столь долго и безрезультатно боролся. Когда двоюродная сестра, жившая в Калиновке, попросила его помочь в постройке нового дома, Хрущев выложил пятьсот рублей - свою зарплату на должности депутата Верховного Совета; Шевченко пришлось объяснить ему, что дом в деревне стоит намного больше. Хрущев предложил женщине квартиру в доме городского типа; та вместо благодарности поинтересовалась, где ей держать поросенка и где у нее будет огород. Хрущев заверял, что колхоз предоставит ей все необходимое, но она отказалась.
Хрущев был в ярости. "Вы не понимаете психологии крестьянина", - пытался объяснить ему Шевченко. "Ну вас к черту! - рычал в ответ Хрущев. - Какой огород, какое хозяйство?! Ленин нас учил, Ленин завещал: никакого личного хозяйства, а вы идейно и физически в нем погрязли и никак не выберетесь".