- Эта квартира нелегальная, дорогой, держать тебя здесь не могу, но видно, у Степана другого выхода не было. Что же делать? М-м-да. Обожди немножко, дай пошевелить мозгами. Тебе еще и одежда нужна. Ладно, это не проблема. Найдется одежда. Придумаем что-нибудь… Надюша, - окликнула она служанку, - я сама приберу со стола. Ты пока переоденься. Нам надо выйти в город.
- Хорошо, сударыня.
Невзирая на поздний час, обе женщины добрались-таки до лудильной мастерской на Молоканской улице. Одна из них, что шла впереди, настойчиво нажимала кнопку звонка.
Хозяев дома удивил столь поздний визит.
- Вижу, ты пришла по важному делу, - сказал по-армянски Серго, хозяин дома, который работал, несмотря на поздний час, и, вытерев руки о фартук, добавил: - Спустимся в мастерскую, поговорим. - По-русски сказал, чтоб не вызвать подозрений у спутницы Фаро.
По дороге сюда Фаро сказала Наде только то, что приехавший из Тифлиса гость - товарищ Богдана и Степана и его по какому-то делу разыскивает полиция. Нужно надежное убежище.
То же самое она поведала Серго, спустившись с ним в мастерскую, но когда произнесла имя Камо, Серго поднялся с места.
- Сато!
- Да! - послышался голос сверху.
- Спускайся к нам.
Когда Сато присоединилась к ним, он продолжил:
- Значит, так: Фаро просит подыскать убежище для человека, за голову которого обещано целое состояние, на которое можно прожить, и не занимаясь лудильным делом.
- Кто он?
- Его по всему миру разыскивают, - сказал Серго. - Сейчас ему срочно нужен костюм.
Сато ушла наверх и через две минуты вернулась с вполне приличным костюмом.
- Пусть приходит, найдем ему местечко, - сказал Серго.
А Камо, запертый на Великокняжеской, прикидывал, как ему быть дальше. "Сейчас мне надо пробраться в Тифлис, прозондировать почву, чтоб с оказией переправить деньги на север, Камо ищут не среди приезжих, а среди выезжающих из Тифлиса".
Внезапно осенила мысль: "жениться" на Фаро и под ручку с ней сесть в поезд, идущий на север, а чтобы не возникло никаких подозрений, явиться на вокзал в праздничном настроении, в шикарном, с иголочки костюме, чтобы публика приняла его за отпрыска богатой еврейской семьи, который с новобрачной выезжает за границу в свадебное путешествие. По дороге они с Фаро сойдут на одной из станций. Отсюда он двинется к Тифлису, а "невеста" вернется домой. Из Тифлиса он поедет в Петербург, оттуда - в Финляндию, где увидится с Владимиром Ильичом. И вручит ему деньги: "Вот, Владимир Ильич, на эту сумму можно приобрести оружие для наших боевых товарищей".
Погоди, Камо, зачем так спешишь? Не забегай вперед. Ты сейчас не в Петербурге, а в Баку, в доме по Великокняжеской улице, под замком, и ждешь прихода хозяйки дома.
Наконец в замке щелкнул ключ, и в коридоре зажглись свечи, высветив два женских силуэта. Камо лениво вытянулся на тахте, будто все это время беспечно пролежал тут.
- Где вы пропадали?
- Думаешь, так легко найти костюм на глазок, да еще среди ночи? - сказала Фаро. - Все в порядке, не беспокойся. Вот, держи, это то, что тебе нужно. По-моему, наряд Серго Мартикяна будет тебе впору. Если где и не так будет сидеть, не беда. В конце концов, не сватаешься же ты и не женишься.
- Гм! - хмыкнул Камо, разглядывая костюм. - Дело в том, что, возможно, я и женюсь, ну, скажем, на тебе, и мы с тобой отправимся в Ростов, в вагоне первого класса, как и надлежит нефтепромышленнику с супругой. Такая у меня идея.
- Ну да, идей у тебя хоть отбавляй! А пока бери вот шляпу, сорочку и галстук. И сматывай отсюда удочки, ступай вот по этому адресу. В Баку ты не пропадешь. Не забудь сказать: "Я к Елене Георгиевне с добрыми вестями от ее брата".
- Ясно. Спасибо, - насвистывая, Камо прихорашивался перед зеркалом. - А ничего, смотрится. Брюки чуточку великоваты, но ничего, потуже затяну ремень.
Пока Камо радостно, то по-армянски, то по-русски расхваливал свою обновку, хозяева лудильной мастерской стелили ему постель. Если даже к ним пожалует участковый полицейский, то вряд ли догадается, что за иконой Богородицы находится еще одна дверь. За дверью тесная узкая комнатенка с выходом во двор. По обе стороны иконы Серго и Сато поставили две статуэтки святых.
Раздался стук в дверь. Они осторожно открыли ее и, узнав, что гость пришел с добрыми вестями от брата Елены Георгиевны, впустили его.
- Здрастье.
- Здрастье. Будем знакомы, это моя жена, Сато, Фаро вас успела накормить? А то прошу, без стеснения.
- Ради бога, не беспокойтесь. Об одном только прошу: я устал как грузчик. Мне бы поспать где-нибудь до утра. Ужас, как устал.
Серго Мартикян сдвинул щеколду-невидимку, отодвинул икону Богородицы, приспособленную вместо двери, и в проеме мелькнул слабый свет, падающий из крохотного окошка, примыкающего почти к потолку. В комнатенке, на никелированной кровати была постлана мягкая постель, рядом стоял стул.
Мартикян вставил ключ в замок другой двери:
- За этой дверью наш двор, оттуда ты сможешь выйти на улицу. Что ж, располагайся. Доброй тебе ночи!
…Прошел день, второй, третий. Отъезд в Тифлис затягивался. Фаро как в воду канула. Камо нервничал, от долгого лежания побаливали ребра, спина затекла, и, чтобы размяться, он время от времени выходил во двор, делал упражнения. Но на улицу - ни шагу.
…Фаро, Фаро! Сколько она ради него набегалась, раздобыла еще один костюм - как по нему сшитый. Сорочку, галстук, широкополую шляпу подарил доктор Георгенбурген, сочувствующий большевикам, член общества Красного Креста. Его жена была дочерью богачей Цейтлинов, у нее в Париже проживали богатые родственники, как раз в те дни приславшие ей посылку. Фаро пришлось несколько раз проделать путь от Великокняжеской до Большой Морской, пока доктор, проживающий в доме своего тестя, выделил Камо обновки, из посылки.
- Костюм - немецкий, - сказала Фаро. - Его дал Тигран Исаханян, ты его не знаешь, он друг детства Богдана. Костюм он купил в Берлине и даже не успел его поносить. Признайся, ты хоть раз в жизни наряжался с таким шиком за чужой счет? Из четверти миллиона ты ведь не потратил на себя и копейки. Я-то тебя знаю. Костюм немецкий, сорочка и галстук - французские. Любой бы наверняка подумал, что ты собираешься в Париж или в Берлин.
- Париж, Берлин… Как бы хотелось уехать на край света, подальше от всех и вся! Забыться хочу, но, увы, я над собой не властен, - с грустью сказал Камо и сразу же оживился. - Сегодня уже пятница, не пора ли тебе принарядиться, жениху под стать? Жених и невеста никак. Едем в Париж! Видела б меня моя мать…
- Завтра выпрошу что-нибудь у подруг.
…Было последнее августовское воскресенье. На железнодорожном вокзале необычной выглядела только нарядная красивая парочка. Носильщики наверняка знают, кто они. И полицейский офицер подошел к ним с расспросами.
- В Париж едут, медовый месяц у них. Он доктор, сын нефтепромышленника, - доложил носильщик.
Полицейский был не из дотошных чинуш, не то поподробнее бы расспросил и выяснил, что носильщик не все верно сказал. Во-первых, "медовый месяц" тут ни при чем. Это были "брат и сестра": Неси Марковна Цейтлина уезжала в Париж в сопровождении брата Георга Марковича Цейтлина.
Заметив изысканно разодетую семью, офицер взял под козырек.
- Пардон, мсье, - и протянул руку к чемодану. - Силь ву пле, мадемуазель!
- Благодарю.
Как только пара скрылась в купе, офицер заворчал: "И чего я тут любезничаю?" И нащупал в кармане фотографию, размноженную в полицейском участке и выданную ему сегодня. Изображенный на фотографии молодой человек на Эриванской площади в Тифлисе средь бела дня ограбил карету, направляющуюся с денежной почтой в государственный банк, и прямо из-под носа вооруженных казаков похитил четверть миллиона рублей. "Вместо того чтобы заняться своим делом, я рассыпаюсь перед этими евреями", - снова пожурил он себя и огляделся по сторонам. Ему были подозрительны буквально все, кто в данную минуту находился на вокзале. Вне подозрений были только те "парижане".
- Затяните мне пояс потуже! Ну и придумаете же вы - завязать револьверы на спине! Если они мне понадобятся, придется шарить под рубашкой. Понимаю: конспирация, и я ценю ваш конспиративный талант. Обвязали, все уже? Разрешаете одеться?
- Разрешаю, сумасшедший.
- Благодарю, - и атлетического сложения кавказец обнял и поднял в воздух седовласую женщину. - Вот так и доставлю вас в Тифлис, на берег Куры, и наловлю вам рыбы.
- Ой, Камо, спусти меня, спусти, слышишь! - говорила мать Надежды Константиновны. - Надя, скажи ему!
Крупская сидела в кресле и беседовала с Верой Рудольфовной Менжинской!
- Надежда Константиновна, - прервал их беседу Камо, - ну как такую женщину не любить? Одно загляденье, как я приоделся, а она говорит: волосы не так причесаны, плохо побрился, сорочка плохо выглажена. Ну прямо как тифлисский полицмейстер! Здравствуйте, Вера Рудольфовна. Мне пора уходить, а Владимира Ильича что-то не видно. Где он? Пойду попрощаюсь.
- Он в саду, пишет, - сказала Крупская. - Сейчас посмотрю, не сильно ли он занят?
- Нет, нет, я совершенно свободен, - раздался голос Владимира Ильича. - Сейчас поднимусь к вам.
Ленин торопливо поднялся по ступенькам.
- Здравствуйте, Вера Рудольфовна! Здравствуй, Камо. Уже собрался уходить?
- Да, Владимир Ильич.
- Посиди еще минут десять. Надо написать письмо тифлисским товарищам. Я сейчас. Побеседуй еще немножко с женщинами, пока спущусь вниз и напишу. Ты ел сегодня?
- Да, Владимир Ильич. Надежда Константиновна сытно меня накормила. И на дорогу дала гору оладей..
Станция Куоккала в Финляндии в 1907 году не вошла еще в историю и, видимо, была лишь нанесена на местную карту и ничем не отличалась от других станций. Спустя много лет она станет известной. Но не благодаря живописной природе, густым лесам и голубым тихим озерам, а домику Лейтейзена, где временно скрывались от жандармов Ленин и Крупская. Они жили здесь вместе с матерью Надежды Константиновны и дружили с семьей Менжинских. Связь с Петербургом поддерживали Надежда Константиновна и Вера Рудольфовна. Вдвоем, или порознь они наведывались в город, встречались с товарищами из центра. Случалось, что Камо составлял им компанию. Через Крупскую и Менжинскую Ленин передавал товарищам указания, инструкции, статьи, от них получал сведения о положении дел в партии.
Владимир Ильич поднялся по ступенькам с двумя конвертами.
- Вот, дорогой Камо: одно письмо передашь в Тифлисский комитет партии, другое - лично Шаумяну. Если вдруг понадобится "потерять" их, то постарайся прежде запомнить содержание, конверты не запечатаны. Тем не менее адресатам передай на словах, что я не возражаю против проведения эксов. Но возглавлять их должен только ты, Камо. Никто другой.
- Спасибо, Владимир Ильич.
- Ну, желаю счастливого пути. Как ты доставишь письма в Тифлис, я не спрашиваю.
- До свидания, Владимир Ильич.
Попрощавшись со всеми, Камо быстро сбежал по лесенке и слился с зеленью деревьев.
- Да, - размышлял Ленин после его ухода, - вот такие люди и являются героями революции. В этом простом парне столько огня, что он готов в любую минуту вспыхнуть, точно мощный вулкан. Сколько в нем преданности! Счастливого тебе пути, дружище, счастливого пути!
…Старая одиночная камера Метехской тюрьмы. Темно. Тишина. Перевезенный сюда из Берлина заключенный был закован в кандалы и, сидя на нарах, размышлял о выходе из вроде бы безвыходного положения. "Сегодня 19 октября 19 октября 1909 года. Через двадцать дней будет два года, как я лишился свободы, сна, покоя. Надо по-прежнему притворяться сумасшедшим, не уповая на милость бога и царя. Как же, освободят тебя, черта с два! Но за что они предъявят мне обвинение? За Дмитрия Мирского? Зачем, мол, поехал за границу, присвоив паспорт чужестранца? Что мне ответить? Дескать, хорошо и сделал? "Ах вот как, - скажут они, - что ж, отдохни-ка пару лет в Метехской тюрьме и ступай домой. Отдохни так, как отдыхал эти два года в берлинских тюрьмах и психиатрических лечебницах"".
…На одной из немноголюдных улиц столицы кайзеровской Германии, в двухэтажном ничем не примечательном домике должны были встретиться двое - шеф и его подчиненный. Первый из них уже прибыл и, стоя у окна, разглядывал окутанную туманом берлинскую улицу. Тот, кого он ждал, опаздывал. Пароль ему был известен: в дверь не звонить, а постучаться пять раз и после паузы - еще пять раз. Подчиненный оказал неоценимую услугу тайной русской полиции. И вот сейчас от него ждал важных сведений Аркадий Гартинг, заведующий тайной агентурой русской полиции, он же - гражданин Пинский, провокатор Абрам Арон Гекельман, он же - известный во Франции под фамилией Ландезен. В настоящее время он всего лишь гражданин Пинский. Однако после окончания этого дела, видимо, станет Аркадием Гартингом - потомственным дворянином, рыцарем ордена святого Владимира, государственным советником.
Он ждал прихода Якова Житомирского, родом из Баку, выпускника медицинского факультета Берлинского университета, члена заграничной группы Российской социал-демократической рабочей партии - Отцова. В студенческие годы вместе с молодыми революционерами из Берлинского университета он был одним из активных организаторов берлинской группы социал-демократической рабочей партии, поддерживал личные связи с Лениным. Плехановым, Каутским, Мерингом, Бебелем. Завоевав доверие центра, он участвовал в съезде партии в Лондоне, на пленарных заседаниях Центрального комитета в Париже.
Якову Житомирскому было поручено обеспечить нелегальную деятельность в Берлине страхового агента, австрийского подданного Дмитрия Мирского (он же - Симен Аршакович Тер-Петросян, Камо), прибывшего сюда после знаменитой экспроприации на Эриванской площади в Тифлисе с тем, чтобы на похищенные деньги, вступившие уже в обращение, организовать скупку и перевозку оружия в Россию.
Центральный Комитет большевиков назначил ему помощником Якова Житомирского, пользующегося у них доверием. За пять лет до приезда Камо тот же Житомирский записался в царскую охранку, где его знали как Андре Дандена, и получал ежемесячное жалование в 250 марок.
Никакие ухищрения, даже изобретательность Камо, не спасли большевиков от провала - ареста Камо. К Гартингу с докладом шел Андре Данден, шел настороженный, озираясь по сторонам: он уже сделал свое черное дело.
Гладкий черный костюм и светло-пепельную сорочку начальника заграничной агентуры украшал алый галстук. Гартинг сел за стол перед раскрытой папкой, рядом была сложенная из бумаги пепельница. Этого высокого худощавого мужчину со сквозившим из-под очков злорадством, видимо, ничего, кроме доносов, не прельщало. Он волновался, то и дело выглядывал в окно. Набросает несколько строк и снова подходит к окну. "Куда он делся?"
Сегодня, 10 ноября 1907 года, здесь должна была состояться вторая встреча Гартинга с Андре. В первый раз, 25 октября, после полученных от Андре сведений, он представил докладную директору департамента полиции Максимилиану Трусевичу: "В данное время Камо с помощью Меера Валлаха и проживающего в Льеже социал-демократа, студента Турпаева… купил на 4 тысячи марок 50 револьверов "Маузер" и "Манлихер" и по 150 патронов к каждому, и транспорт этого оружия недели через две будет переправлен через границу".
Шпионская машина действовала безукоризненно. Браво, Андре! Ты достоин всяческих похвал и наград. Молодчина! Одного только Гартинг не мог понять: почему Петербург не обращается к немецкой полиции? Камо преспокойно можно арестовать как анархиста и выдать российским властям. В письме к Трусевичу Гартинг разъяснял, убеждал, мысленно ругая его: "У этого сони не мудрено улизнуть из-под самого носа". Три дня назад Андре телеграфировал из Парижа: "На своей берлинской квартире он хранит в чемодане большое количество капсюлей".
Молодчина, Андре!
На сей раз Трусевич ответил незамедлительно: "Поезжайте в Берлин, договоритесь с полицай-президентом".
…1907 год. 10 ноября. Гартинг ждал стука в дверь, пять раз кряду и после паузы еще пять раз… Полицай-президент Берлина фон Ягов принял Гартинга весьма любезно. "Если ваши сведения подтвердятся и у нега в чемодане будут обнаружены взрывчатые вещества и капсюли, мы его арестуем, - сказал он. - Мы арестуем его как анархиста и после пяти лет тюремного заключения передадим России". Для Гартинга эти слова фон Ягова были словно бальзам. "Дайте адрес". - "Эльзассерштрассе, 44, агент страхового общества Дмитрий Мирский. Но не надо пять лет держать его за решеткой, мы хотим заполучить его сейчас", - настаивал Гартинг. "Посмотрим, как сложатся обстоятельства. Если удастся доказать, что он анархист, а не политический заключенный, ваше желание будет исполнено".
Камо еще с подножки вагона заметил в толпе приближающиеся к нему в золотой оправе очки, чисто выбритые щеки и тщательно причесанные волосы. "Этот Отцов сама благовоспитанность, напускное у него, что ли, не пойму. Чересчур интеллигентен. Допустим, профессия врача накладывает свой отпечаток, но нам не нужны изнеженные голубки и восковые революционеры".
- Здравствуй, Семен.
- Здравствуй, Яков. Второй раз предупреждаю, не окликай меня так громко. Забыл, кто я? - Камо метнул на Житомирского сердитый взгляд, и тот невольно перешел на "вы".
- Простите.
- Говоришь глупости и еще извиняешься. Как будто не знаешь, что я Дмитрий Мирский. Лучше скажи, нашел мне комнату?
- Да, конечно. А с оружием порядок?
- Все в ажуре. Я добыл пистолеты в Париже, а в Льеже - "адскую машину". Я нанял извозчика.
Эльзассерштрассе, 44.
- Здесь ты будешь в полнейшей безопасности, и, как условились с центром, я возьмусь за лечение твоего глаза, - говорил Житомирский спустя два дня после переезда сюда Камо из пансионата по Альбрехтштрассе, 6. - Избегай случайных знакомств. Без меня - ни шагу. Не забывай, что здесь тебе не родной Кавказ, а Берлин, столица Германии.
- Слушай, Яков, ты мне партийный товарищ или надзиратель?
- Не сердись. Нужна конспирация, и можешь не сомневаться, что я твой партийный товарищ. Я уже поговорил с врачами. Будем искать оружие и одновременно лечить глаз. Кстати, может, оставишь свой чемодан у меня?
- Сам же говоришь, здесь безопаснее, - Камо испытующе посмотрел на Житомирского.
- Да, конечно, не стоит сомневаться, - быстро и весело заговорил Житомирский, поправляя перед зеркалом галстук. - Несколько пятисотенных я уже разменял и сдал в центр.
- Вот это хорошо, - обрадовался Камо. - А что с остальными купюрами?
- Пока никаких известий. Не беспокойся, все будет в порядке. Ну, я пошел.
- Постой. Почему я не должен знать, где ты живешь?
- Узнаешь, всему свое время. Поспешишь, как говорится, людей насмешишь.
- Нет, ты давай не корми меня загадками. Что мне делать завтра?