Потом Ирина помогала своему шефу. Фактически они оба имели перед собой бездельниц, мучавшихся дурью. Но за первый визит доктор брал с них S150, а за все последующие $100 (при средних для терапевтов в то время цифрах $50 и $25 соответственно). Деньги никогда не передавались из рук в руки: секретарь доктора посылала счета пациенткам на дом, мужья выписывали чеки и присылали их в офис. Доктор был сам очень богат, владел какими-то плантациями и землями. Но в возрасте за восемьдесят лет он со страстью юношеской любви обожал деньги. На нью-йоркской бирже у него был свой агент, который часто ему звонил. Заслышав по телефону агента, доктор бросал своих пациентов на Ирину и подолгу обсуждал с ним, какие акции покупать, какие продавать. Пока он это решал, Ирина оставалась с пациенткой и чувствовала неловкость перед ней. Ей приходилось как-нибудь отвлекать визитёршу.
В таких случаях помогала собачка, на которую стоило лишь глянуть, как хозяйка забывала о своих хворобах и принималась страстно расхваливать пёсика. Ирина вежливо поддакивала, пока не возвращался доктор. Он извинялся, сообщал, что был занят разговором с тяжёлым больным. Он даже начинал развлекать собачку, делая вид, что помогает своей пациентке всем, чем только может. Потом он назначал ей ненужные анализы и прописывал ненужные лекарства, выдумавал какой-то особый режим дня и особую (очень дорогую!) диету. Ирина провожала пациентку до двери и желала ей поправляться. От чего?
Ирина, которая сама ещё недавно принадлежала к московской элите, теперь оказалась в положении Золушки. Она всю жизнь работала и терпеть не могла богатых бездельников. Чтобы уметь с достоинством делать то, за что ей платили, нужно было иметь хорошие манеры. И хорошую выдержку (чтобы не выказать наплыва презрения). Доктор, кажется, ценил это в Ирине. Некоторым из пациентов он даже специально представлял её, рассказывал, что она свежая иммигрантка из России и сама жена доктора.
- Ах, действительно? Как интересно! - закатывала глаза пациентка.
Чтобы скоротать время, некоторые из них начинали расспрашивать Ирину про её семью, про Россию, про наше теперешнее положение. Каждый ответ вызывал восторженную реакцию, всегда одну и ту же:
- Ах, действительно? Как интересно!
Бывали такие, что обещали пригласить Ирину со мной к ним на обед, кое-кто даже говорил, что обязательно расскажет о нас мужу или другому влиятельному лицу, чтобы те что-то сделали для нас. Что? Ирина ни о чём не просила, но благодарила, конечно, за добрые чувства. Уходя, они тут же забывали свои обещания.
Но Ирине было на это наплевать: как ни мизерно становилось наше существование, чек её недельного заработка компенсировал нас каждую пятницу.
На кембриджских языковых курсах занимались иммигранты из всех стран мира. Никогда раньше не видел я такого смешения людей разных наций. Доминировали смуглые и чёрные из стран бассейна Карибе кого моря и из Латинской и Южной Америк. Впервые я узнал, как выглядят люди из Венесуэлы, Доминиканской Республики, Боливии, Гаити, Перу, Панамы, Бразилии. Было много филиппинцев, южнокорейцев, израильтян. Занимались там франкоязычные канадцы, итальянцы, испанцы. И, конечно, было довольно много советских беженцев. Вот когда я смог по-настоящему увидеть: кого только не принимала к себе Америка!
Большинство студентов были молодые - от 17 до 30 лет. Они приехали в поисках работы, не оставив позади себя больших трагедий и не думая навсегда расставаться со своей семьёй и страной. Многие из них даже могли неплохо объясниться на английском, но не умели читать и писать. Они были на третьем-четвёртом и выше левелах (классах). Молодые - как молодые: держались свободно, были веселы и приветливы. Они были хорошо знакомы с деталями повседневного быга Америки, имея в своих странах много американских бытовых товаров и кинофильмов. В Нью-Йорке они чувствовали себя как дома.
Отличались от них только мы: большинство в возрасте около сорока лет, а некоторые даже и за пятьдесят, совсем не говорили на английском, все уехали навсегда, пережив трагедии расставания навеки. Почти все учились на первом или втором левеле. Ничто американское не проникало в наш прошлый быт, и мы чувствовали себя здесь в чужом, незнакомом мире. Поэтому и держались наши скованно, изолированными группками, избегая контактов со всеми другими, особенно с чёрными. На них поглядывали с подозрением и недружелюбием.
Наблюдая такую разницу в составе и поведении, можно было видеть - до чего нас довела изоляция от другого мира! Ведь неграмотный чёрный паренёк из Гаити или желтокожая девушка из Филиппин чувствовали и вели себя здесь более раскованно и общительно, чем солидные по возрасту советские инженеры, учителя и доктора.
Однажды я проголодался и решил в перерыве взять сандвич из машины-автомата. Так делали все студенты, кроме нас. Мы приносили еду с собой: дорого это было - запускать в машину целый доллар. Опыта с машиной у меня не было - всю жизнь до сих пор мы всё покупали у продавцов на прилавках. На автомате была инструкция, но прочитать и понять заняло бы время. Я решил постоять в стороне и понаблюдать, как это делают другие. Они бросали монеты, ловко нажимали на нужную кнопку и забирали покупку. Я подошёл к автомату, но тут обнаружил, что у меня не было достаточно мелочи. Где разменять бумажный доллар на монеты? Пока я стоял в раздумье, подошёл другой беженец, 50-летний инженер из Ленинграда. Он тоже не знал этой сложной техники. Мы с ним обсуждали, и, очевидно, со стороны выглядели странно и смешно: стоят два немолодых мужика и не знают, как купить из машины сандвич. Тут весело подошла молоденькая чёрная, приветливо улыбнулась и спросила:
- Кэн ай хэлп ю?
Она выхватила мой доллар и вставила в другую машину, рядом, - оттуда посыпались монеты. Собрав монеты, спросила, какой сандвич я хочу, и пустила их в машину. Я следил за ней, как заворожённый. Машина задвигала полочки внутри, и мой выбор предстал в окошке передо мной. Но я не знал, как его открыть. Она улыбнулась и достала сандвич. Чудеса!
Чувствовал я себя смущённо и рассыпался в благодарностях, блея на английском, как старый козёл.
- Откуда вы? - спросила она.
- Я из России, меня зовут Владимир, - я протянул ей руку.
- Хэлло, Валдимр (она тут же перепутала). Меня зовут Дорел, я из Коста-Рики. Я ничего не знаю о России, но слышала, что там очень холодно.
- Да… зимой… там много… снега, - я с трудом подбирал слова.
- Я никогда не видела настоящий снег, только в кино, - засмеялась Дорел и убежала к своей молодой компании.
Когда она отошла, ленинградский инженер буркнул ей вслед:
- А всё-таки они все дикари, эти чёрные.
Я же чувствовал наоборот - мы с ним должны были произвести на неё впечатление дикарей.
Привыкнуть к чёрной коже наши беженцы долго не могли, а некоторые так никогда и не привыкли. Сколько ни пропагандировала советская власть полное равенство рас и сколько ни пыталась внушить, что американские негры - это несправедливо угнетаемый народ, всё равно чёрные и жёлтые были и оставались для многих русских непонятными и даже неполноценными людьми. Очевидно, слишком бросающаяся в глаза разность цвета кожи настораживает непривычных к этому. Ясно, среди чёрных в Америке есть довольно много людей, не вызывающих симпатии своим поведением. Но то же можно отнести и к некоторым белым людям.
Приглядываясь к нашим чёрным соученикам, я обнаружил среди них много симпатичных лиц, с живыми улыбками и умными глазами. Изучение языка им давалось намного лете, чем нашим беженцам. Было жалко смотреть, с каким трудом и как плохо осваивали язык мои сограждане. А те чёрные и смуглые, которых они презирали за дикость, учились намного успешнее.
Особенно мне нравились чёрные и смуглые девушки с Карибских островов - грациозные, как лани, и подвижные, как ртуть. Они всегда улыбались и разговаривали приветливо. А наши женшины-беженки, даже и симпатичные внешне, всегда были надутые, держались скованно и редко улыбались.
Я подружился с Дорел. Завидя меня, она махала мне рукой и бежала навстречу. Я рассказывал ей про Россию. Не знаю, было ли это ей интересно, но она слушала терпеливо. А для меня это была хорошая разговорная практика. Она спрашивала:
- Владимир, когда ты поедешь обратно в Россию?
- Никогда.
- Почему: тебе там не нравится?
Я коротко отвечал:
- Коммунисты: пиф-паф, пиф-паф.
И мы оба хохотали.
Я подарил ей русскую деревянную куклу-матрёшку, которая разнималась пополам и внутри неё была следующая, потом третья, потом четвёртая. Я специально отрепетировал рассказ, что это типичная женщина, потому что внутри неё есть еще много других. Дорел расхохоталась, поцеловала меня и в восторге понеслалсь по коридору. Она всем показывала матрёшку и как она разнимается. И кричала:
- Мой друг Владимир подарил мне это! Это мэтроушка!
Она носилась и прыгала, как газель, опять подбегала ко мне и целовала, и опять кричала:
- Это мэтроушка, мой друг Владимир подарил мне мэтроушка!
Наши беженцы смотрели на неё с осуждением, а на меня - с удивлением. Инженер из Ленинграда говорил:
- Не понимаю, чего вы разыгрываете из себя демократа? Вы же видите, что она дикарка, как все эти негры.
В ней действительно была непосредственность дикарки, но мне это нравилось больше, чем скованность наших женщин. И я ничего не разыгрывал. Я всей душой стремился стать американцем, а это значило, что я буду жить бок о бок с чёрными и относиться к ним как к равным. От Дорел я выучил много слов. Одно из них было бойфренд - то ли просто приятель, то ли любовник; а другое - герлфренд, тоже - то ли просто продруга, то ли любовница. Хоть чему-то, но научиться можно ото всех.
Мы помнили, что наш знакомый из сабвея мистер Эллан Граф просил позвонить ему, и несколько раз обсуждали между собой, но - стеснялись и не решались. Мы не знали американцев и не были уверены, что его предложение - это не простая формальность: сказал и забыл. Я опять спросил совета у Берла.
- Конечно, позвоните. Почему бы и нет? Знаете, американец так просто не станет предлагать. Раз он сказал, значит, имел что-то в виду. Вы говорите, он юрист? О’кей, это ещё лучше: у вас будет свой знакомый юрист. Где он живёт, этот парень?
Я показал ему карточку с адресом. Берл даже присвистнул:
- Ого, он, должно быть, большая персона, раз живёт в таком богатом доме. Я знаю, я там рядом продавал газеты в киоске. Надо позвонить, это хорошее знакомство. Я же вам говорю: помалу, помалу, вы обзаведётесь хорошими знакомыми. А может быть, через несколько лет сами будете жить в таком же доме. А почему нет? - это Америка.
Позвонила Ирина и только начала неуверенно представляться взявшей трубку женщине, как та воскликнула:
- Я знаю, кто вы - те русские, которых мой муж недавно встретил в сабвее. Он мне рассказывал, что вы очень симпатичная пара и у вас прекрасный парень-сын. Почему вы не звонили до сих пор?
- Мы были заняты, знаете, устройством всяких дел…
- Мы хотим вас видеть у себя. Когда вы придёте?
- Мы были бы очень рады…
- Приходите завтра вечером на обед, в 6 часов.
- Спасибо, мы придём.
Первое приглашение в американский дом, да ещё к таким важным людям! Немного запуганные Ирининым опытом общения с миллионерами, мы оделись в самое лучшее - тоже не лыком шиты! - и вышли заранее, чтобы прийти вовремя. Они жили в десяти кварталах от нас, на углу Западной авеню Центрального парка и 81-й улицы, и мы пошли пешком. Не прошли мы и двух кварталов, как вдруг потемнело и стеной полил сплошной дождь. Что делать - бежать обратно или прятаться где-нибудь? Но это означало бы опоздание. Да и когда этот дождь кончится? Вот ведь природа в Америке!
Мы решили прибыть вовремя во что бы то ни стало и героически топали по лужам и без зонтов. Подошли мы к дому насквозь мокрые, но зато - вовремя. В дверях роскошного подъезда стоял не менее роскошный ливрейный швейцар (в Америке его называют дормэн). Отряхиваясь и озираясь, мы сказали, кто мы; по внутреннему телефону в квартиру он получил разрешение пропустить нас. Другой швейцар-лифтёр поднимал нас на третий этаж. С нас стекали струйки, а в зеркалах лифта мы видели свои смешные отображения: точно мокрые курицы. От нашего шика ничего не осталось. Хозяева, оба одетые по-домашнему, Эллан без пиджака и галстука, Маргарет в каком-то невзрачном платье, ждали нас у открытой двери. Мы не решались входить, чтобы не наследить. Наверное, мы были очень смешны, топчась у порога. Они со смехом втащили нас в холл невероятных размеров, там можно было бы кататься на велосипеде. Хозяева принесли свои сухие вещи и стали раздавать нам одежду и обувь. Мы переодевались в разных комнатах, а они метались и приносили нам что подходило по размеру. В разговорах, смехе, извинениях и переодеваниях как-то сразу наладилась между нами дружеская атмосфера. К моменту, когда мы были в их одежде, мы уже чувствовали себя с ними абсолютно по-свойски.
Неловко топая в чужом, мы перешли в гостиную с большим каменным камином, над которым возвышалось зеркало в бронзовой раме. Там на столиках стоял строй бутылок и лёгкие закуски - коктейль, типичное начало перед тем, как садиться за стол. Выпить чего-нибудь было совершенно необходимо, но я присматривался к тому, как это делал хозяин, чтобы повторять на американский манер. Он предложил на выбор сделать несколько смесей, из которых я знал только одну - кровавую Мэри: водку с томатным соком. Начали с этого, он потягивал небольшими глотками, и я делал то же (хотя по русской манере хотел бы опрокинуть весь бокал сразу). Закусывали сырыми нарезанными овощами, которые мокали в какой-то густой соус, вроде смеси из майонеза и сметаны. Маргарет объяснила, что это типичная американская закуска к коктейлю, и соус продаётся готовым и называется диип. Эллан говорил по-русски, ему это доставляло видимое удовольствие. Но Маргарет, тоже юрист, в России не бывала и русского не знала. Так что я понимал её с трудом, а отвечал только через перевод.
Мы с интересом оглядывались вокруг, и они объяснили, что только недавно купили эту квартиру. Практичная Ирина поинтересовалась:
- Сколько может стоить такая квартира?
- Эта стоила $100 000 ($300 000 теперь), - Эллан добавил, - но это дёшево, потому что она была в запущенном состоянии. Сейчас вообще время, когда надо покупать квартиры. Скоро они станут подниматься в цене.
Спасибо за совет, думалось нам. При общем доходе около $700 в месяц - заработок Ирины - эта идея нам не подходила.
А Эллан весело продолжал:
- Мы сделали большой ремонт за свой счёт, а теперь отделываем всё своими руками, и даже ещё не закончили. Приходим с работы, переодеваемся в рабочее тряпьё и начинаем красить, клеить, стучать, вешать и перевешивать… - он засмеялся.
После двух коктейлей (второй был водка с апельсиновым соком, скрюдрайвер) они, с гордостью новосёлов, повели нас показывать квартиру и свою работу. Всего было шесть больших комнат: три спальни, две ванные комнаты, гостиная, столовая, кабинет и громадный холл-прихожая. За большой кухней помещалась ещё комната для прислуги, которой у них не было.
- Это для гостей, - посмеялась Маргарет.
Таких квартир мы никогда в жизни не видели. Мебель была расставлена ещё не во всех комнатах, но в гостиной, столовой и кабинете была очень красивая - как музейная. И везде были развешаны хорошие картины.
А всё-таки особенно на нас произвело впечатление, что они сами трудились над отделкой. Ясно, что работы они не боялись - типичная американская черта. Раньше я только слышал об этом, а теперь видел воочию.
Обедали мы в столовой, при свечах на столе. Обычного русского изобилия блюд на столе не было: на каждом приборе разложенный заранее салат, а потом Маргарет обносила нас жаренной на решётке курятиной с гарниром, а Эллан разливал по бокалам приятное вино - очень просто. Интересно было наблюдать.
После обеда Маргарет с Ириной ушли в гостиную, а мы с Элланом уселись в его кабинете пить французский коньяк и кофе. Одну стену до потолка занимала библиотека хозяина. Я был библиофил, любитель и собиратель книг, и с интересом рассматривал корешки первой виденной мной американской библиотеки. Хозяин с увлечением показывал некоторые из книг, на прекрасной бумаге, в богатых переплётах. Я не мог оторвать от них глаз и с грустью вспоминал, что в моём кабинете тоже было три шкафа книг, хотя и не таких красивых. Неужели я когда-нибудь смогу читать книги на английском и суждено ли мне собрать свою американскую библиотеку? Я даже вздохнул невольно. Эллан заметил и, как человек проницательный, возможно и понял. Он стал показывать мне русские книги Пушкина, Толстого, Гоголя, Тургенева, Достоевского, Чехова и "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына. Меня поразила его эрудиция - он даже цитировал Пушкина наизусть.
Мы, конечно, хотели воспользоваться дружелюбием хозяев, чтобы задать им несколько важных вопросов о нашем устройстве. Эллан был уверен, что у Младшего хороший шанс после окончания колледжа стать студентом-медиком:
- Твоё знание русского языка и твой общий культурный опыт в России всегда будут плюсом для тебя.
Младший прислушивался, для него это было мнение авторитетного человека.
Ирине Эллан сказал:
- Я не считаю, что ваши шансы найти работу в научной сфере совсем ничтожны, как вам говорили другие. В Нью-Йорке такая масса научных центров и лабораторий, что наверняка найдётся место и для вас, с вашим хорошим знанием английского и других языков. Это очень ценится. Я попытаюсь поговорить с моими друзьями, может быть, мы сумеем найти что-нибудь подходящее для вас. Не оставаться же вам ассистентом доктора.
Его солидные рассуждения и дружеский тон благотворно повлияли на Иринино настроение. Впервые за долгое время она расслабилась, смеялась, много болтала. А главное - Эллан сумел притушить в ней безнадёжность относительно её будущего.
Из нас троих Эллан ничего нового не мог сказать мне, но всё же подбадривал:
- Я не знаю, какой квалификации доктор вы были в России, но я думаю, что с вашим опытом вы легко найдёте себе место в резидентуре. У нас в Америке ничего так не ценится, как опыт и инициатива.
Я постарался запомнить эти слова.
Конечно, он не мог знать моей квалификации, а я не стремился рассказывать о прежних достижениях. Какой был в этом толк? Мне даже не хотелось упоминать свои титулы и звания, чтобы это не показалось ему враньём. Однако я решил поделиться с Элланом своими писательскими планами. Ещё ни разу я не обсуждал это ни с кем, а тут передо мной был высокообразованный американец, знаток традиций не только американской, но даже и русской литературы. Это читатель высшего класса.
- Я хотел бы написать книгу, в которой на примере своего опыта рассказал бы американским читателям о жизни современной России. Я прошёл длинный путь в разных условиях, от деревенской больнички до столичной клиники, и я лечил разных людей, среди них были и мировые знаменитости. Что вы думаете о такой идее?
Эллан заинтересовался:
- Американские читатели любят истинные истории о жизни в России. Я не знаю ваших писательских возможностей, но идея звучит интересно. Желаю вам успеха. Когда у вас уже будет проект контракта с издательством, обязательно покажите его мне, прежде чем подписывать. В этом я кое-что понимаю и могу быть вам полезен, - улыбнулся он.
Перед уходом они завернули нам с собой недоеденные вкусные блюда и свалили в другой мешок наши непросохшие вещи: