Это были книги из популярной серии "Делай сам", которые могли хорошо продаваться, но никакой литературой от них не пахло. "Боже мой! - думал я. - Какой же он писатель? В этих технических инструкциях нет и намёка на литературный стиль. Как он сможет быть моим соавтором? Моя книга - это история жизни доктора с описанием многих лиц и фактов, она построена на событиях, диалогах и идеях…"
Но Ховард явно не замечал моей растерянности. Он принадлежал к людям с толстой кожей, полным самими собой и лишённым чувствительности и остроумия. А он ещё и был возбуждён приёмом гостей в новом доме, разогрет вином, и это делало его восклицания ещё более бурными:
- Я уже разговаривал с главным редактором крупного издательства "Харпер и Роу" и рассказал о вас. Он очень заинтересовался нашей идеей. Поскольку он знает меня как соавтора бестселлеров, я думаю, что он согласится публиковать нашу книгу.
"Немного же потребовалось времени, чтобы считать мою книгу нашей", - думал я.
- Когда ты получишь перевод? - приставал Ховард.
- О каком переводе ты спрашиваешь, когда мы ешё не закончили книгу? - парировал я, выделяя "мы".
Не чувствуя моего сарказма, Ховард не унимался:
- Слушай, пока рукопись будет переводиться, ты должен рассказать мне несколько историй из неё. Я использую их для составления Предложения и Оглавления. Я пошлю их в несколько издательств, чтобы посмотреть - какое из них предложит больше. Я собираюсь просить сто тысяч долларов. Ну, как тебе это понравилось? - он сказал так, будто деньги уже лежат у него в кармане.
- Никто не даст столько.
- Глупости! Ты даже не представляешь, какой шедевр я могу сделать из Предложения и Оглавления! Публика любит такие вещи. Я знаю американского читателя. Это будет великолепно!
Он всё наступал на меня, и его маленькие глазки восторженно и испытующе сверкали. Провожая нас после ужина и десерта, уже на наружной лестнице дома, он кричал нам вдогонку в темноту:
- Ходите осторожно, вы теперь богатые и знаменитые! - и заливался хохотом.
Отойдя от дома на приличное расстояние, Ирина сказала с раздражением:
- Мне он совсем не понравился. Какое идиотство с его стороны говорить о богатстве и славе в нашем положении. Это абсолютно бестактно!
- Америка - не страна интеллектуальных личностей и хороших манер, - отвечал я. - Здесь управляют деньги и, как мы могли заметить, весь вечер это и была главная тема разговоров. Конечно, он вёл себя, как примитивный мужик. Но он уверял меня, что может найти издателя и получить солидную сумму аванса на книгу. Даже если он и преувеличивал, всё-таки в этом должно что-то быть - ведь он и сам рассчитывает на часть денег.
- Будь с ним осторожен, - хмуро продолжала Ирина, - Пока что у меня такое впечатление, что он жулик.
- Что ж, я не давал ему никаких обещаний. Давай посмотрим, что он сможет предложить. Вот что меня действительно озадачило, так это - какой он писатель? Я не понимаю, как мы сможем с ним вместе писать?..
Наконец-то я получаю работу
Несколько раз потом я навещал Ховарда в его новом доме поздно вечером после занятий. Я пытался пересказывать ему на английском некоторые из историй, написанных на русском. Он записывал наши беседы на магнитофон и собирался обработать их для перепечатывания. Из-за бедного словарного запаса мне было мучительно трудно передавать смысловые тонкости описаний и диалогов. К тому же к концу дня голова моя была перегружена материалами занятий. В результате примитивно рассказанные истории теряли от этого смысловую окраску. Но Ховард этого, очевидно, не понимал и его это не смущало - он только вставлял массу странных вопросов.
Если я рассказывал, что за мной присылали государственную машину с шофером, чтобы ехать лечить генерала КГБ, Ховард перебивал, не дослушав, и тут же спрашивал:
- Какая марка машины?
- "Волга".
- Были на ней какие-нибудь специальные знаки?
- Нет, только яркие жёлтые фары и номер был МКА-00–11, его знали все постовые.
- Сколько такая машина стоит?
- Ну, наверное, тысяч двадцать рублей.
- Сколько это в долларах?
- Надо посчитать по курсу тех дней.
- Сколько тебе платили за консультацию?
- Сто рублей.
- А сколько стоил бы проезд на такси?
- Ховард, моя история не об этом.
- Надо описывать всё до деталей. Ладно, я сам придумаю.
- Зачем придумывать? Эта история и так интересна.
- Я знаю американского читателя, ему нужны детали.
В следующий приход он патетически читал мне обработанную им историю:
"Длинный чёрный лимузин, сверкая жёлтыми огнями, какие имели лишь машины членов советского правительства, мчался по средней линии московских шоссе, проезжая с сиреной на красный свет. Постовые милиционеры вставали смирно и отдавали честь: все знали, что в машине ехал не кто иной, как главный консультант Кремлёвской больницы профессор Владимир Голяховский…"
- Ховард, всё было проще: машина принадлежала генералу КГБ и её знали, но меня никто не знал. И я не был главным консультантом Кремлёвской больницы.
- Ты не понимаешь - так надо для того, чтобы издатель прочёл это Предложение и принял рукопись, заплатив нам большие деньги. Потом мы сможем переделать, как ты хочешь.
Если я рассказывал, что видел, как Никита Хрущёв пил коньяк полным фужером в одно глотание, то Ховард перебивал:
- Какой был коньяк?
- Не знаю, наверное, армянский. Он считался самым хорошим.
- Сколько стоила бутылка?
- Наверное, рублей тридцать, точно не знаю. Но дело не в стоимости, а в том, что он много его пил.
- Сколько было людей за столом?
- Много.
- А стол какого дерева?
- Кажется, светлый.
- Сколько он мог стоить?
- Не знаю, наверное, дорого.
Самый частый вопрос был "сколько стоит". Личность Хрущёва, его поведение терялись в этих деталях. Потом в его интерпретации этот рассказ выглядел так: мы с Хрущёвым вместе пили коньяк за столом красного дерева, он пил - больше, напивался пьяный и беседовал со мной на темы управления государством. И опять-таки потому, что я был такой важный человек.
Всё это была "журналистская утка" с деталями, возможно, и нужными в описании домашнего хозяйства, но не имевшими значения для моих историй. Я спорил и всё яснее понимал - Ховард видел своей задачей вставить в мои рассказы больше лжи и мелких деталей. Мне нужен был не такой соавтор, а просто хороший редактор, который сумел бы адаптировать мой материал для понимания широким кругам американских читателей. Мой энтузиазм к нашему соавторству быстро падал, зато энтузиазм Ховарда постоянно рос, и он всё чаше и громче предвещал миллионы.
Мы пока ещё не обсуждали с ним никаких условий, но я сказал, что, надеюсь, они будут справедливые. Он тут же ответил:
- Из аванса я должен получить не менее сорока тысяч долларов. Это минимальная сумма моего годового проживания.
Меня это покоробило, потому что моя сумма была почти равна нулю, но он об этом и не подумал спросить. Но сами по себе такие цифры не могли не волновать - кто знает, может быть, ему это удастся?.. А дальше - посмотрим.
В ту пору у меня на уме было лишь сдать экзамен - подходило его время, и я не хотел терять ни минуты на рассуждения и споры о книге. В моей голове должны были постоянно держаться не менее десяти тысяч вопросов-ответов; я натренировал себя так, что безошибочно отвечал на 80–85 % вопросов. Хотя они и не точно повторялись в каждом экзамене, но были похожи, и такого "попадания" было достаточно с запасом, чтобы правильно ответить хотя бы на половину вопросов. А это и требовалось для сдачи.
Каждый день я повторял около тысячи вопросов, голова была перегружена. И однажды, когда я интенсивно занимался дома, зазвонил телефон и женский голос по-американски неправильно произнёс моё имя:
- Доктор Гоулакоувски?
- Да, это я.
- Моё имя Кэрол, я секретарь доктора Ризо, директора департамента ортопедической хирургии госпиталя Святого Винсента в Манхэттене. Вы всё ещё интересуетесь работой?
Оторванный от напряжённых занятий, я замедленно реагировал:
- Простите, что вы сказали?
- Если вы всё ещё интересуетесь работой, то можете приехать для переговоров с доктором Ризо.
- Какой работой?
- Вы посылали нам ваше резюме.
Тут только я, наконец, вспомнил, что более четырёх месяцев назад посылал документы на место парамедика.
- О, да, конечно, я посылал!
- Так вот, можете приехать для интервью с доктором.
- Когда?
- Можете завтра, в час дня, если это вам удобно.
- Конечно, удобно!
- Спасибо, - и, назвав адрес, она положила трубку.
Это мне надо было бы сказать ей спасибо. Я сидел ошалевший - всё ещё трудно было привести в порядок взбаламученные мысли. Первым делом я позвонил Ирине на работу. Непривычная к моим звонкам, она встревожилась:
- Что случилось?
- Мне предлагают работу.
- Правда? Какую?
- Помнишь, ты нашла объявление в газете "Нью-Йорк таймс" на должность парамедика, и я тогда послал резюме. Да? Так вот, позвонила секретарь директора и сказала, чтобы я приехал для интервью.
- Да, да, вспоминаю… Когда интервью?
- Прямо завтра.
По Ирининому голосу было слышно, что она взволновалась тоже. Она сказала:
- Не уходи вечером на курсы, давай всё обсудим.
Уже два года я мечтал о работе, какой-нибудь работе, чтобы зарабатывать хоть сколько-нибудь на приличное существование. Что такое получить работу, может понять только тот, кто годами её добивался и добиться не мог. И это событие, это предложение, такое важное и долгожданное, мы с Ириной обсуждали всю ночь до утра: как мне разговаривать с директором, как спросить, какие будут обязанности, что мне придётся делать, с чем я там встречусь?
Ирину всё тревожило:
- Я только думаю - не будет ли это для тебя слишком тяжёлая физическая работа?
- Ну что ты, не волнуйся: в мои пятьдесят один год я ещё достаточно крепкий мужчина - справлюсь. К тому же парамедики не таскают грузы.
- Как не таскают? Если это будет работа на машине скорой помощи, тогда тебе придётся таскать носилки с больными.
- В Америке почти всё механизировано - наверняка есть облегчающие приспособления.
- Но ведь это и опасная работа! Как я себе представлю тебя где-нибудь на выезде ночью среди всех этих ужасных людей!.. Ты должен подбирать жертвы их преступлений, а вокруг тебя все с оружием, все бандиты… Я боюсь, я не могу тебе это позволить.
- Ну что ты! - даже если хоть раз будет так, я надену пуленепробиваемый жилет.
Под влиянием её беспокойств я представил себя в форме парамедика скорой помощи, в белой рубахе с петлицами, и поверх неё тот тяжёлый жилет, а ещё я подпоясан толстым ремнём, на котором навешаны необходимое медицинское оборудование и разные переговорные устройства; я работаю где-то в густонаселённом районе преступной чёрной бедноты, ночью, в любую погоду… Эта картина меня не порадовала. Но и страха тоже не было: желание получить работу и зарабатывать деньги пересиливало страх. Я уже так истосковался по работе и так устал жить в нищете! Единственное, чего бы я хотел, это успеть сначала сдать экзамен и начать работу, когда уже буду ждать результат его.
Под утро Ирина тревожно заснула у меня на плече и всё вздрагивала: трудно ей было представить своего мужа, когда-то профессора, тем парамедиком…
Утром я всё готовился к разговору, мысленно повторяя заготовленные фразы. Когда я вошёл, директор департамента доктор Питер Ризо улыбнулся мне настоящей открытой американской улыбкой и сказал:
- Из вашего резюме я понял, что вы - доктор, специалист-ортопед. Однако, к сожалению, я могу предложить вам только работу ортопедического техника (Orto-paedic Technician). Я уверен, что вы заслуживаете большего, и желаю вам дальнейших успехов. А пока, если вы согласны, вы будете помогать нам в госпитале и в поликлинике накладывать и снимать гипсовые повязки и налаживать разные виды вытяжения. Я уверен, что у вас богатый опыт и вы поможете нам учить этому наших молодых докторов-резидентов. Что вы об этом думаете?
Господи, что я об этом думал? - пока он говорил, у меня как гора спала с плеч - работа оказалась намного лучше, чем мы с Ириной ожидали: это была работа в госпитале, с больными, с другими докторами - то, что я всю жизнь делал, хотя и в другом качестве. Да это же такое везение!
- Конечно, я согласен, - я постарался улыбнуться такой же американской улыбкой.
- Вот и прекрасно. Тогда пойдёмте в отдел кадров, я вас там представлю и вы договоритесь с ними обо всех деталях. Знаете, вы мне понравились с первого взгляда, как вошли. Я верю, что вы будете хорошо работать.
- И вы мне понравились сразу, когда улыбнулись. Я буду стараться, обещаю.
С того разговора началась моя новая настоящая американская жизнь, я становился не сам по себе - моё окружение будут не иммигранты, а американцы. И хотя до сих пор я видел много безразличия и обманов, но теперь меня поразило приветливое отношение людей, с которыми я имел деловой контакт: все мне улыбались, все терпеливо и вежливо объясняли и отвечали на вопросы.
Меня, конечно, интересовало, сколько я буду получать, но я стеснялся задать этот вопрос в самом начале переговоров и только прикидывал про себя, что уж десять - одиннадцать тысяч в год мне, наверное, дадут. Что ж, вместе с Ириниными двенадцатью это уже было бы двадцать две - двадцать три - совсем неплохо. Управляющая кадрами, высокая молодая блондинка, сказала:
- Вы будете получать из расчёта восемь долларов в час, в год это четырнадцать тысяч пятьсот, и каждые полгода вам полагается прибавка на инфляцию из расчёта 3 %. У вас будет полная медицинская страховка, в год двенадцать оплаченных дней на заболевания и три свободных дня - на случай семейных и личных нужд.
Поистине сегодня всё было намного лучше моих ожиданий! Тогда я не мог предполагать, что через годы стану получать четырнадцать тысяч долларов за одну операцию.
- Извините, я хочу вас спросить, - помявшись, начал я. - Могу ли я сначала сдавать мой докторский экзамен, через две недели? Видите ли, я надеюсь его сдать и поступить потом в резидентуру.
- Действительно? Как прекрасно! - воскликнула блондинка с энтузиазмом, будто всю жизнь ждала, чтобы я пошёл на экзамен. - Конечно, сдавайте. Мы оформим вас через день после экзамена. Желаю удачи!
Из ближайшего телефона-автомата на углу я позвонил Ирине.
- Ну что? - её голос был полон тревоги.
Я сразу выпалил всё - и какая работа, и какая зарплата, и как все прекрасно ко мне отнеслись. Тревога в её голосе сменилась буйной радостью, она звонко воскликнула:
- Правда? Ну, слава Богу. Поздравляю! Мы должны отпраздновать это!
В тот вечер мы собрались все вместе, семьёй - с мамой и Младшим, и настроение у нас было такое, какого не было давным-давно. Особенно радовалась Ирина, а я радовался за неё: не одна она станет теперь зарабатывать - её безработный муж превращается в ортопедического техника. Может, и не такая большая честь для нас обоих, но:
Кто нахлебался жизни гадостей,
Способен оценить и вкусы малых радостей.
Всё в том же приподнятом настроении через две недели я снова сидел на экзамене в громадном зале среди двух тысяч других иностранных докторов. На этот раз я довольно быстро и уверенно, вопрос за вопросом, отвечал почти по всем разделам; слабым местом для меня оставалась психиатрия, но вопросов по ней было не так много.
В перерывах снова были суета, волнения, переговоры о подсказках. Сдавать языковую часть пришла и Тася. Она сидела с сигаретой в зубах и рассказывала, что уже поступила в резидентуру, её приняли без сданного языкового экзамена, потому что "старенькому шефу я очень понравилась". Ещё один старик? - ловко у неё с ними получалось! Другие русские дамы смотрели на неё с завистью и восхищением - ведь она уже сдала! С высоты этого положения Тася рассказывала сплетни. Меня её появление и её сплетни не задевали и не интересовали: экзамен по английскому был мне пока не по зубам, но я чувствовал уверенность в медицинской части и закончил и сдал свои ответы вместе с американцами.
И вот интересно: после такой мучительной и тяжёлой подготовки, как только экзамен закончился, моей голове вдруг стало так легко, будто испарились из памяти все знания и клетки мозга опустели. Есть такой трудно объяснимый эффект памяти: знания консервируются в глубине её и всплывают на поверхность при необходимости. Некоторые из полученных знаний пригодятся, когда стану работать, большинство скроются навсегда. Но я благодарен судьбе, что всё-таки прошёл через это.
С тех пор минуло двадцать лет, а я до сих пор испытываю чувство радости и гордости, что в возрасте за пятьдесят мне довелось во второй раз изучить всю медицину в новом объёме и на новом для меня языке, и удалось выдержать этот экзамен - едва ли не самое тяжёлое в моей жизни моральное и физическое испытание.
Ортопедический техник-гипсовалыцик
Возбуждение, ожидание… я был полон предчувствием сданного экзамена, а за этим, без перерыва - предвкушение первой работы в Америке. Я знал мудрую американскую поговорку "время - деньги" - работать рационально, без проволочек, не так, как мы работали на социализм в России, и представлял, что с первого же часа мне дадут столько работы, что надо умудриться сделать всё чётко и быстро, не ударить лицом в грязь.
Плохо спав, 4 декабря 1980 года, через два с половиной года после приезда в Америку, я приехал в госпиталь Святого Винсента на Двенадцатой улице - на час раньше срока. Мне представлялось, что меня сразу поставят на рабочее место и я начну "вкалывать". Оказалось, что директор был в отпуске, ортопедический кабинет новой поликлиники ещё не открыт, и никто не знал, куда меня направить и с чего мне начинать.
В отделе кадров улыбнулись, сказали "добро пожаловать", послали в отдел охраны и сказали, чтобы я получил белую форму. Меня сфотографировали и выдали нагрудный пропуск с именем и фотографией. На нём значилось, что я числюсь за отделом медицинских сестёр (Nursing service). С пропуском на груди я пошёл получать форму - белые брюки и рубашку. В зарешеченном складе, в подвале госпиталя, никого не было, пришлось наведываться несколько раз. Проходило ценное время, которое я считал на деньги. Наконец повезло: с третьего захода я увидел в открытом окошке лицо без всякого выражения - толстая чёрная женщина средних лет. Я встал напротив неё, но она упорно смотрела куда-то мимо меня. Несколько раз я повторял, протягивая ей бумагу из кадров:
- Извините, я пришёл, чтобы получить форму… Могу ли я попросить Вас… Скажите, пожалуйста, форму здесь выдают?..