Тридцать первого марта он усядется за их с Корсинькой письменный стол, заваленный бумагами и нотными листами, утянет где-то клочок бумаги и начнет свою писулечку "Баху". "Млада" ему виделась детищем мертворожденным. Явление Чернобога со служением черному козлу, выделываемое из "Ивановой ночи", явно удавалось, но самый замысел уже казался занятием не очень приличным: "Стыд брать перо в руки, изображая "Сатану, чух!" и прочую белиберду, записанную кем-то, когда-то, быть может, с пьяных глаз и мозгов". Наспех сделанная общими усилиями вещь - неясная уже в замысле - могла и в самом деле окончиться провалом. Мусорянин с Римлянином мучились этой неопределенной работой. И приписочка к посланию была своего рода маленьким спасением души: "Корсинька меня умоляет сделать еще раёк с изображением нас грешных, а вместо Евтерпы - Гедеонова".
Контуры "Млады" были уже вполне различимы, уже появились проекты декораций древнеславянского языческого храма, уже сочинялись костюмы для персонажей, уже обдумывались технические возможности - как изобразить полет, как запечатлеть в зрителях картину: русалки качаются на длинных ветвях… Но вдруг оказалось, что на столь грандиозную постановку денег явно не хватит. И "Млада" закончилась, так и не родившись на свет. И как прежде они готовы были тащить ранее сочиненное в эту оперу, так теперь начинали из "Млады" забирать свою музыку назад. Придет время, и Кюи опубликует свою часть как самостоятельное произведение. Бородин из "Млады" будет брать пригоршнями для "Князя Игоря". Корсаков повытянет свою музыку частями - для "Майской ночи", "Снегурочки", для струнного фа-мажорного квартета, для своей "Млады", которую он напишет много позже. Пригодится сочиненное и Мусоргскому - марш князей превратится в оркестровое сочинение "Взятие Карса", многое растворится в опере "Сорочинская ярмарка". Но сама идея Гедеонова отняла и силы и время.
* * *
Первая редакция "Бориса Годунова" писалась словно на одном дыхании. Когда он снова взялся за музыкальную драму, дописывая новые сцены, переделывая старые, в жизнь его временами входит какая-то сумятица, которая не дает возможности раствориться в сочинении до конца. То и дело он вынужден отвлекаться на иные занятия. Зима и весна 1872-го - чересполосица разрозненных событий, иногда важных для его главного детища, иногда - безразличных, иной раз - просто чуждых. Завершение отдельных номеров "Бориса" чередуется с завершением сцен из "Млады". К тому же он живет жизнью кружка, помогает Корсиньке исполнять "Псковитянку" - и среди своих, и перед лицом Эдуарда Францевича Направника. 16 февраля состоится премьера "Каменного гостя". Мусоргский в ложе вместе с друзьями - с Корсинькой, довершившим оркестровку оперы Даргомыжского, с Никольским, Лодыженским и тенором Василием Васильевичем Васильевым. Скоро Стасов получит злое письмо от Тургенева, которому "Каменный гость" решительно не понравился. Сердит Иван Сергеевич был совершенно так же, как и его Потугин из "Дыма": "Изо всех "молодых" русских музыкантов есть талант положительный: у Чайковского и у Римского-Корсакова. А остальных всех - не как людей, разумеется (как люди они прелестны - а как художников), в куль да в воду!"
Тем временем "Годунов", еще не вполне завершенный, уже начинает жить собственной жизнью. Он проходит цензуру: совет Главного управления по делам печати, министр внутренних дел и, наконец, начальник Главного управления…
"Содержание этой оперы заимствовано из драмы Пушкина того же наименования, с сохранением некоторых ее сцен и стихов, но с устранением вообще выводимого в ней духовного элемента; так напр., в опере на сцене не появляются ни патриарх, ни игумен. - В цензурном отношении настоящая опера не представляет никаких затруднений, в художественном же отличается несомненными музыкальными достоинствами, по свидетельству специалистов музыки. - Во внимание к сему, руководствуясь последовавшими уже высочайшими разрешениями на постановку подобных же опер: "Руслан и Людмила", "Куликовская битва", "Рогнеда" и "Псковитянка" - и в видах поощрения авторов к составлению опер исторического содержания, я, согласно заключению совета Главного управления по делам печати, полагал бы возможным в настоящее время разрешить постановку на сцене оперы "Борис Годунов"".
Менее чем через неделю, в Ливадии, на этом "всеподданнейшем докладе" поставит свою подпись император Александр II.
Еще не завершенная опера уже выходит и на сцену. Венчание Бориса на царство - в начале года, в концерте под управлением Направника. Полонез - в начале апреля, в концерте Бесплатной школы, здесь дирижировал Балакирев. Поначалу Мусоргский оркестровал свой "Польский" несколько по-старинному, с преобладанием струнных. Так могла звучать музыка во времена Мнишек. Позже оркестровку он изменит. И кое-что ему подскажет Милий. В последний раз.
Двадцать третьего июня он закончит партитуру сцены под Кромами. "Борис Годунов" был завершен вторично. Скоро он напишет Стасову: "Помню еще живо: я жил "Борисом" в "Борисе", и в мозгах моих прожитое время в "Борисе" отмечено дорогими метками, неизгладимыми". Но история оперы, включая ее текст, на этом не закончится.
Он написал две новые сцены, польские. Еще одну - явление Самозванца под Кромами, с той невероятной смесью лиц, - поляки, русские, бродяги Варлаам и Мисаил, простой народ в порыве ожесточения, боярин, над которым он издевается. Расширились Корчма и сцена в тереме. Сокращен был рассказ Пимена в келье. Целиком убрал Мусоргский и одну из лучших сцен - у собора. Но юродивого выбросить не мог. И мальчишки, обижающие Николку, и его плач над Русью - все передвинулось в конец. Никольский предложил и закончить оперу не смертью Бориса, но именно тем разором, который уже заметен в сцене под Кромами. Стасов, узнав об идее Никольского, проникся тихой завистью, что не ему пришла в голову столь блестящая идея. Действительно, таких финалов не знала оперная сцена. Годунова уже нет на этом свете. Самозванец собрал вокруг себя все силы - и поляков, и бродяг ("Слава тебе, царевичу, Богом спасенному"), и людей высших сословий ("Господи! Сын Иоаннов, слава тебе!"), и народ ("Слава тебе, царь-батюшка!"). В речи Самозванца - две реплики, вчитываясь в которые можно ощутить дрожь:
- Вас, гонимых Годуновым, зовем к себе и обещаем милость и защиту!
И - через пару слов:
- За нами вслед идите в бой! На родину святую.
Воевать не за родину. Идти в бой на родину. За сценой еще будут звучать голоса иезуитов: "Deo gloria, Deo gloria!" Народ еще будет славить нового царя. Но сцена опустеет. Останется один Юродивый. Он садится на камень. И он - знает будущее:
Лейтесь, лейтесь, слезы горькие!
Плачь, плачь, душа православная.
Скоро враг придёт
И настанет тьма…
Пушкин заканчивал драму ремаркой, которую невозможно поставить. Ее можно лишь прочитать: "Народ безмолвствует". Здесь распахивалась бездна. Русский народ словно прозревал, что после убийства Феодора Годунова наступает Страшный Суд. У Мусоргского народ увлекаем в разнузданный водоворот событий. Он еще слеп. Но один голос - юродивого - это голос зрячего. Опера заканчивается многоточием. В сущности, с ним она приблизилась к Пушкину. И это многоточие стало не только финалом великого сочинения, но и его собственной судьбой.
* * *
Уколы критики - это неизбежная участь "Бориса" при жизни автора. Но первым, кто - уже после смерти Модеста Петровича - коснется оперы опытной рукой "музыкальных дел мастера", будет Римский-Корсаков. О "Борисе" будет думать по-особенному: "…Я лично это произведение одновременно и боготворю и ненавижу… боготворю за оригинальность, силу, смелость, самобытность и красоту, а ненавижу за недоделанность, гармоническую шероховатость, а местами - полную музыкальную несуразность…" Вечный труженик Корсаков переписал клавир, выправляя музыкальные "нелепости" Модеста Петровича, его "неправильное" голосоведение, его "дикую" гармонию. Создал и новую оркестровку. Он был уверен: "В этой транскрипции оперы для оркестра моей личности нет, а есть только то, что, в сущности, сам Мусоргский должен был сделать, но чего не сумел выполнить, - исключительно по недостатку композиторской техники".
Корсакову казалось даже, что на время работы над "Борисом" сам словно бы превратился в Мусорянина, что, в сущности, довел шедевр давнего товарища до значения шедевра безусловного. Но мог ли Николай Андреевич не коснуться и самой сути замысла Мусоргского? "…Если что сносно звучит на рояле, это вовсе еще не значит, что в голосах или же в оркестре оно будет так же звучать хорошо". Довод вроде бы верный. Но оркестровка Римлянина, изумительная сама по себе, стала не "доведением" шедевра, но его толкованием.
И по сию пору опера часто ставится именно в этом, "корсаковском" варианте. Но уже в 1920-е годы разгорится борьба за подлинник. Все чаще начнут раздаваться требовательные голоса: оперу "Борис Годунов" нужно ставить в авторской редакции. Наступит время, когда оперу Мусоргского будут реставрировать, дабы наглядно представить его вариант "Бориса". И композитор Шебалин воскликнет, что он в восторге от оркестровки Мусорянина. Прокофьев, говоря о композиторской технике, - то есть не только об оркестровке, но и "корявом" голосоведении, - скажет, что лишь у немногих сочинителей она была безукоризненной. И среди самых-самых назовет Мусоргского. Имени Корсакова - не произнесет. Оркестровкой позже займется Шостакович. Попытается сохранить лучшее, что было у Мусоргского и Корсакова, выправив на свой вкус все остальное. Мог ли и он удержаться от истолкования'?
Оркестровка Римского даже Стасова восхитит своею "нарядностью". Она доступнее, красочнее. Скупую звуковую палитру Мусоргского могли оценить слишком немногие… "Бориса" в редакции Мусоргского всегда предпочитает тот, кто способен услышать за внешним звучанием музыки ее глубинное слово. Оркестр Мусоргского, особенно после редакции Корсакова, поражает аскетизмом. Защитники варианта Римского имеют веские доводы: смотрите, как глухо звучат колокола в сцене венчания на царство у Мусоргского. И как торжественно - у Корсакова! Что на это можно возразить? Только главное: путь Бориса - это тупик русской истории, и уже его восхождение на престол - при всех замечательных помыслах нового царя - обещало беду. Колокола и должны быть глухо "ухать" в этой сцене, поскольку об этом - Русь на пороге тяжких испытаний - они должны уже сказать свое слово. Этот венчальный звон "рифмуется" с ударами погребальных колоколов, которые зазвучат в финале оперы.
Тот же аскетизм - и во вступлении. У Римского оно звучнее. Но оркестровка Мусоргского отчетливей заставляет услышать главное: беда пришла на русскую землю, беда уже ощутима, хотя до настоящей смуты - еще годы. Царь Борис будет терять свою власть шаг за шагом, вместе со страшным воскресением имени убиенного царевича Димитрия в личинах самозванцев. Да и голосоведение Мусоргского было "корявым" только для "классического", "европеизированного" уха. Зато оно помнило и о народной русской музыке, и о древних духовных распевах с их особым "строчным" многоголосием, где допускались и параллельные кварты, и перекрещивание голосов. С таким голосоведением в оперу входил самый дух давнего исторического времени.
Римский явно исходил из желания сделать оперу более привычной по звучанию и сценическому воплощению. И он сначала дает сцену под Кромами, потом - смерть Бориса. Главный герой умер - опера завершилась. Но Мусоргский всё понимал иначе. Не случайно говорил: музыка - это беседа с людьми. Опера должна не "развлечь", она должна нести в себе правду. И тогда завершаться должна - звуком грядущей беды, плачем юродивого. Трагедия у него - как и у Пушкина - не закончилась смертью грешного царя. Она стала трагедией русской истории.
Рано или поздно и вариант Мусоргского должен был вернуться на сцену. Но снова возникли вопросы. Зачем Модест Петрович сокращал то, что было в первом варианте? Опасался цензуры? Боялся, что опера станет слишком большой для постановки? Но век двадцатый менее века девятнадцатого заботит длина спектакля.
Предпочесть первый вариант? Но польские сцены - это не только "усиление женского элемента". Когда тема Димитрия проявится в сцене у Фонтана, образ убиенного царевича обретает почти символические черты. Это призрак, который преследует уже не только царя Бориса, но воздействует на ход русской и даже польской истории. Само пространство здесь - шире и многообразней. Предпочесть вторую редакцию? Но жаль лишиться потрясающей сцены у собора! - "Нельзя молиться за царя Ирода"… Да и рассказ Пимена, где впервые возникает тема невинно убиенного царевича. Тогда Отрепьев словно бы "крадет" ее, он именно самозванец, столь же грешный, как и царь Борис. И, вместе с этой темой, уже не Гришка, не Димитрий, но само имя невинно убиенного вершит - не то свой, не то Божий - суд.
Неизбежное желание "сохранить всё" принесет совершенно особый вариант "Бориса Годунова". Вторая редакция дополняется всеми сокращенными номерами первой. И сочинение Мусоргского превращается в монументальную музыкальную фреску. Это действительно уже даже не страница истории, но самый ее смысл, воплощенный в лицах, когда воля человека, воля многих людей, воля народа наталкивается на высшую, непостижимую силу.
Но если восстанавливать сцену у собора, как быть с юродивым Николкой? Неужели мальчишки дважды будут отнимать у него копеечку? И одним покажется, что повторенный эпизод с юродивым еще более воздействует на зрителя именно этим повторением. Другие предпочтут в Кромах увидеть юродивого лишь в самом конце, где он плачет о судьбе Руси.
Опера Мусоргского стала одним из самых удивительных музыкальных созданий. Бывает, что произведение существует в двух разных авторских редакциях. Или в авторской - и наравне с нею - в редакции иного лица. Но такого множества вариантов не знает, похоже, никакая другая опера за всю историю музыкального театра. А если вторую редакцию разбить на несколько подвариантов - специалисты их насчитывают шесть, - то количество возможных воплощений "Годунова" может показаться безграничным.
Постановщик сам волен выбрать тот или иной вариант. И Мусоргский словно заколдовал композиторов, музыковедов и дирижеров последующих времен, заставив их решать неразрешимый вопрос: какой вариант "Бориса Годунова" считать наиболее приемлемым для спектакля. Вопрос этот они решают и с обреченностью, и с неизбывным воодушевлением. Здесь полный простор для сотворчества, для своего толкования. Но здесь неизбежно и вслушивание - в голос истории, в голос самого Мусоргского.
"Хованщина"
"А что если Мусорянин да грянет по Руси-матушке! Ковырять чернозем не впервые стать, да ковырять не по удобренному, а в сырье хочется, не познакомиться с народом, а побрататься жаждется: страшно, а хорошо!"
Восторженное восклицание в письме к Стасову "сорвалось с уст" 16 июня. Письмо допишет 22-го. На следующий день - поставит дату в партитуре сцены под "Кромами".
Русская история от "Кром" до "Хованщины" - это более восьми десятков лет. Конец Борисова царства, Лжедмитрий и начало смуты, Шуйский, Болотников и Лже-Петр, Лжедмитрий II, прозванный "Тушинским вором", "семибоярщина" и далее, далее, далее, - до народного ополчения, до Минина и Пожарского, до первого избранного царя из династии Романовых, Михаила… В памяти о Смутном времени останутся и доблестный воевода Скопин-Шуйский, и авантюрист Заруцкий, и Марина Мнишек, всю жизнь истратившая на все новые попытки достичь царского величия, и "камарицкий мужик", поддержавший Тушинского вора и заслуживший в память о себе малопристойную песню, ту самую, что стала одним из элементов мелодической основы "Камаринской" Глинки. Здесь же, разумеется, и Сусанин, чей подвиг дал начало русской опере. Впрочем, "Жизнь за царя" - не только опера, но и произведение о возрождении России. Глинка взял в основу сюжет, 254 который подразумевал и становление новой династии Романовых, и "успокоение" в государстве. Мусоргского, напротив, всегда влекло к временам смут и брожений. До "Хованщины" будет и царствование Михаила, и Алексей Михайлович Тишайший, и церковная реформа Никона, и страшный год 1666-й, год русского раскола, и царь Феодор Алексеевич, и гибель в огне виднейшего вождя старообрядчества, протопопа Аввакума. Мусоргский остановил свой взор на событиях, которые придут следом. Год 1682-й поставил у власти женщину. Своим полувоцарением она обязана была стрельцам и, отчасти, "диктатору на день" князю Ивану Хованскому. Падение царевны Софьи - это уже начало петровских времен.