* * *
Мы ждали нападения. По ночам выходили на окраины станицы и заставы, напряженно всматривались в темень, прислушивались, не шелестит ли трава. Но все было пока спокойно. Днем повстанцы поливали станицу с горы свинцовым дождем, ночью открыто напасть на нас, видимо, опасались.
Мост через реку нами усиленно охранялся, и тут как будто никаких неожиданностей не могло быть. То же самое и у брода в станицу. Но вот другое дело у хутора Красноярского, расположенного в двух километрах от станицы. Там тоже был брод. У нашего командования возникло опасение, что повстанцы могут переправиться у этого хутора, а потом напасть на нас с тыла.
Человек пятнадцать конников, молодых парней с нашего хутора, направили на Красноярский охранять брод.
Это распоряжение начальства мы приняли с удовольствием. Пребывание на Красноярском сулило нам много приятного: на хуторе у нас были знакомые девушки.
…Жили мы на Красноярском вольготно. Днями дулись в подкидного, купались. Вечерами к нам приходили девушки, парни. Мы пели, танцевали… Ночами же посты зорко наблюдали за бродом…
Иногда, правда, с противоположного берега, заросшего густым леском, с злобным жужжанием, как разгневанные шмели, неслись пули. Мы отвечали залпами. А потом снова наступала тишина.
Мы понимали, что это обстреливали нас из озорства хуторские ребята, находящиеся теперь в повстанческом отряде.
Такая "забава" нас некоторое время развлекала, но хуторян она приводила в смятение. Старухи и детишки, как только начиналась стрельба, стремглав мчались прятаться в погреба…
Каким-то образом наши родственники узнали, что мы находимся в хуторе Красноярском, и иногда кто-нибудь из них, рискуя быть пойманным повстанцами, пробирался к берегу. Чаще всех приходила комсомолка Лиза, сестра Петра Дементьева, который и на этот раз был у нас начальником.
Каждый раз, как только она появлялась на противоположном берегу, Петр плыл к ней. Девушка передавала ему важные сведения. Дементьев сообщал о них в станицу.
Однажды Лиза показалась на берегу, давая знать брату, чтобы он подплыл к ней. Петр поплыл.
Девушка сказала ему что-то такое, что заставило Дементьева тотчас же, с таинственным видом ускакать в станицу.
Вернулся Петр с еще более таинственным видом, чем уехал. От важности на его лице даже конопушки отсвечивали каким-то самодовольством. Он загнал нос, а мы на него посматривали с завистью: вот, дескать, человек так человек, все знает, а мы ничего…
Только на закате дня наконец выяснилась тайна Дементьева. Сестра сообщила ему сведения о численности повстанцев на нашем хуторе. Петр доложил об этом в станице. А там решили, воспользовавшись малочисленностью сил противника на хуторе, произвести налет на него. Для этой цели к нам, на Красноярский, из станицы прибыл небольшой кавалерийский отряд, человек в пятьдесят, под командованием все того же Безбородова. Мы присоединились к нему и тотчас же, перебравшись через брод, ворвались в свой хутор.
Нас никто даже и не обстрелял. Повстанцы выскочили из хутора и скрылись неведомо где.
Безбородов послал Андрея Земцова и меня за хутор, посмотреть, не видно ли там где повстанцев.
Мы с Андреем отправились в путь. Проехали Щепетнов ветряк.
- Ни черта тут никого нет, - сказал Андрей. - Они так, должно, с испугу драпанули, что пятками сверкают уже под Долгим. Поедем назад.
- Давай еще немного проедем, - предложил я.
- Ты езжай к тому вон оврагу, а я к этому. А потом вернемся.
Через некоторое время мы съехались у ветряка и направились в хутор докладывать Безбородову о результатах своей поездки.
Но Безбородов вел конников уже из хутора. Мы подождали их и доложили о том, что никого здесь из повстанцев не видели.
- Ну и ладно, - сказал Безбородов. - Поехали с нами.
Мы присоединились к отряду.
Подъехав к ветряку, Безбородов оглянулся.
- Шашки вон! - негромко скомандовал он.
Молниями блеснули выхваченные из ножен шашки.
- Рассыпайсь! - снова скомандовал Безбородов.
Мы рассыпались лавой.
- Вперед! За мной! - крикнул Безбородов и, дав шенкеля своему лысолобому рыжему жеребцу, поднял шашку и помчался к золотистому полю ржи… Мы с гиканьем устремились за ним.
Подскакав к хлебам, Безбородов остановился и внимательно всмотрелся в гущину ржи. Мы тоже остановились, прислушиваясь. Могильная тишина. Я смотрел на командира.
- Никого тут, конечно, нет, - пробормотал он. - А сказали, что во ржи засели… Но все-таки прочешем рожь… Шагом!.. Арш!..
…Небо пламенеет в багряном закате. В зареве вечерней зари, как в вишневом соку, плавает огромный раздувшийся, раскаленный шар солнца. Встревоженно лопочут о чем-то степные птицы, усаживаясь на ночлег.
Продвигаемся тихо, густая высокая рожь бьет нас по ногам тугими колосьями.
Вдруг выстрел… еще и еще… Стреляют из ржи.
Всадники в нерешительности останавливаются. Кое-кто из наших, прикладываясь к ложам, стреляет наугад в рожь… Оттуда слышатся стоны. Стрельба с обеих сторон усиливается. Над головой противно посвистывают пули. Рядом со мной казак как-то странно вскрикивает и с храпом валится с лошади. Испуганная лошадь с ржанием мчится в степь.
Безбородов взмахивает шашкой:
- Впе-еред.
Я привстаю на стременах, поднимаю шашку и во весь голос кричу:
- Ура-а!
Мчится по ржаному полю вся наша лава.
- Ура-а!.. Ура-а!.. - слышатся голоса моих товарищей.
В балку бегут повстанцы, конники наши взмахивают над ними шашками, стреляют им в спину. А потом все вдруг замолкает. Мы возвращаемся в хутор.
Снова уходим
Постояв с неделю на нашем хуторе, Безбородов увел конников в станицу.
Мы же, хуторские парни, пока еще оставались здесь. Повстанцы с этих мест куда-то отхлынули, и в хуторе стало спокойнее жить.
Ночами, выставляя караулы, мы спали все вместе в чьем-нибудь саду. Но каждый раз меняли место ночевки.
К нам примкнули еще несколько хуторских парней-комсомольцев: братья Храмушины, Алферов, Опрометкин, Юдин.
Так мы прожили в хуторе недели две, держа постоянную связь со станицей. По распоряжению Безбородова часто выезжали далеко за хутор. Но повстанцев не обнаруживали, их и след простыл. Они словно провалились сквозь землю.
В хуторе существовала комсомольская ячейка, в которой состояло человек тридцать молодежи. Я очень гордился этой ячейкой, так как она была создана при моем участии.
Как член станичного комитета комсомола, я попытался было собрать хуторских комсомольцев, чтобы побеседовать с ними о создавшемся положении.
Но, кроме тех комсомольцев, которые состояли в нашем отряде, пришли на собрание всего пять девушек. Остальные боялись идти: а ну вернутся белые, что тогда будет?
С Лизой Дементьевой в этот раз пришла хорошенькая девочка-подросток в розовом платьице.
- Ты тоже на собрание? - спросил я девочку.
- Да, - тоненько протянула она и засмущалась.
- Как тебя зовут?
- Таня.
- А фамилия?
- Затямина.
- О! - воскликнул я. - Так это же старая знакомая!.. Это с тобой, Таня, тогда, на пасху-то, происшествие было?
- Со мной, - сказала девочка.
- Большая ты стала. Сколько же тебе лет?
- Четырнадцатый идет, - важно ответила она.
- Уже совсем взрослая. В комсомоле ты еще не состоишь?
- Нет, - с огорчением произнесла девочка. - Три раза подавала заявление, и все отказывают, говорят, мала еще… Когда, говорят, сравняется четырнадцать, тогда примем…
- Ну, подожди. Сколько тебе осталось до четырнадцати лег ждать?
- Девять месяцев.
- Ну, эти девять месяцев скоро пролетят, - успокоил я Таню. - На то лето примем тебя в комсомол.
- В комсомол мне очень хочется… - прошептала девочка.
- А ты ходи на собрания, будем считать тебя активисткой.
- Да я и так хожу, - усмехнулась Таня. - Видите, пришла. Мне даже вот хочется к вам в отряд поступить.
Все весело рассмеялись. Таня вспыхнула:
- Ну, что смеетесь? Ничего тут нет смешного… Я правду говорю… На коне-то я ведь умею ездить.
- Конечно, смешного тут ничего нет, - вступился я за нее. - Желание твое, Таня, хорошее. И в отряд тебя можно принять… Но давай тоже немного пообождем…
- А чего ждать? - спросила девочка.
- Обождать надо, пока подрастешь, - сказал я.
- Война тогда закончится…
- Вот и хорошо. Мы все хотим этого.
* * *
События развивались стремительно. Восстания верхушки казачества подняли дух белогвардейщины. Собрав последние усилия, белые перешли в наступление. Под их напором Красная Армия стала откатываться назад.
Станичные учреждения готовились к эвакуации… Нас отозвали с хутора в станицу, так как каждую минуту мог быть объявлен приказ о выезде. Мы обязаны были охранять в дороге эвакуирующиеся учреждения, хотя, собственно, в это время мы ни на какой службе не состояли.
Но отъезд из станицы со дня на день откладывался.
Бело-зеленые притихли и не беспокоили нас. Они находились где-то далеко, и мы могли теперь беспрепятственно ездить на свой хутор.
Однажды на рассвете мы услышали далекий орудийный гул. Видимо, фронт уже подошел совсем близко и бои шли где-то под Урюпинской, а может быть, и ближе. В станице засуетились, подготавливаясь к отъезду. Но, как это нередко бывает, что-нибудь да задерживало. Наконец нам официально было объявлено, что мы выезжаем завтра утром.
Вечером, пользуясь темнотой, я, Андрей Земцов и Алексей Марушкин, усевшись на лошадей, незаметно выскользнули из станицы и, перебравшись вброд через Хопер, поскакали в хутор. Ведь это ж так близко!
Разъезжаясь по домам, мы договорились, что на обратном пути Алексей заедет за мной, а затем вдвоем мы отправимся за Андреем.
Отец и Маша еще не спали. Сестра накормила меня ужином, собрала в дорогу белье, увязала узелок с продуктами. Время было уже позднее, а Алексея все не было.
Наконец к полуночи он приехал.
- Что ты так долго? - спросил я.
- Белье не было готово, - сказал он. - Мать рубашки чинила… Да ничего, успеем к отъезду.
По пути мы заехали за Андреем. Подъехав к его хале, мы постучали в окошко.
- Иду! - отозвался Андрей. - Сейчас!
Случайно взглянув на дорогу, я увидел всадников.
Их было человек тридцать-сорок… Безмолвные, как призраки, освещенные безжизненным светом луны, они мелькали перед нашим взором один за другим, исчезая: за углом улицы, по которой нам предстояло ехать.
Я взглянул на Алексея. Он изумленно смотрел на этих всадников.
- Кто это? - прошептал я. - Наши или белые?
Алексей недоумевающе пожал плечами.
Из хаты вышел Андрей.
- Черти, чего вы так долго? - громко спросил он.
- Тс-с! - погрозил ему пальцем Алексей и указал на проезжавших по дороге всадников.
- Кто это?
- А черт их знает, - сказал Алексей. - Откуда я знаю. Поехали!
Андрей вскочил в седло. Не сговариваясь, словно так и надо было, молча пристроились мы к последнему всаднику, проезжавшему мимо нас. Держа ружья на взводе, проехали хутор.
Мы следовали за таинственными всадниками до поворота. Они поехали по дороге на мост, а мы повернули к броду. Всадники нас не преследовали. Наверное, потому, что думали, мы свои, а быть может, им было невыгодно поднимать шум.
Переправившись через реку, мы въехали в станицу. Нас поразила пустота в ней. А где же наши? Неужели уехали?.. Да, видимо, уехали. Но куда?..
Мы стояли в раздумье на станичной площади. Луна ласково нас освещала, и предрассветный ветерок нежно обвевал наши разгоряченные головы.
Ну, как же теперь нам выйти из этого затруднительного положения? И, казалось, сама судьба сжалилась над нами в этот раз… Мы заметили, как в одну из улиц юркнул всадник.
Мы поскакали вслед за ним.
Завидя нас, всадник начал плутать по улицам. Но в одном месте нам удалось все-таки его окружить.
- Стой! - крикнул Алексей. - Стрелять буду!
Всадник остановился, поднял руки вверх и умоляюще простонал:
- Не убивайте!
- Мишка!.. - крякнул Алексей. - Ты, черт?..
- Я-а…
- У, будь ты проклят! - выругался Алексей. - Чуть я тебя, дьявола, не пристрелил… Чего ты от нас утекал?..
- Да ведь я думал же, белые…
- Дурак! Белые… Где наши, знаешь?
- Да как же не знать, - ответил парень. - На хутор Красновский поехали.
Паренек оказался племянником Алексея. Он был таких же лет, как и я, жил с матерью в станице.
Мы помчались вдогонку за своими.
…Начало рассветать. На востоке небо наливалось алыми красками, расцветала пышная заря.
Внезапно с окраины хутора, который мы только что проехали, нас обстреляли.
За нами стремительно мчались всадники. Соскочив с лошадей, мы дали по преследователям залп. Белогвардейцы повернули назад.
Вступление в партию
Наши комсомольско-молодежные конные отряды передвигались от хутора к хутору, преследуя белых бандитов. Дни и ночи проходили в дыму сражений. Много мы тогда уничтожили врагов. Но немало и наших комсомольцев и коммунистов погибло. Не сразу смогли мы сломить белогвардейский бандитизм. Особенно он активизировался у нас в связи со вспыхнувшим в 1920 году кулацко-эсеровским мятежом на Тамбовщине. Мятеж возглавил эсер Антонов. Восстание охватило многие уезды Тамбовщины, в том числе и Борисоглебский. А Борисоглебск был от нас совсем близко.
Связавшись с антоновцами, донские бандиты совсем обнаглели. Они совершали налеты на хутора, вырезали всех, кто сочувственно относился к Советской власти.
Мне шел двадцатый год. Гражданская война, ежедневные опасности и схватки с врагом закалили меня. Я стал комсомольцем и готов был в любую минуту отдать свою жизнь за Советскую власть, за Коммунистическую партию.
Мне очень хотелось вступить в партию. Но я об этом боялся даже подумать. Разве сейчас до меня? Вот кончится война, разделаемся с белогвардейцами, тогда можно будет поговорить и об этом…
И я терпеливо ждал…
* * *
Однажды солнечным летним днем я с несколькими комсомольцами стоял в заставе на окраине станицы, наблюдая за дорогой.
Положение в этот момент создалось у нас весьма серьезное: борисоглебские леса были километрах в сорока, а в них, как нам сообщили, сосредоточилась целая армия антоновцев. Иногда кавалерийские отряды их подъезжали к станице совсем близко…
Мы ждали нападения. Вокруг станицы стояли заставы; на колокольне расположились наблюдатели. При появлении белобандитов они должны были бить в набат.
Нас было человек пятнадцать молодых парней. Начальник наш, пожилой казак, положившись на нас, спал в тени акации.
Следя за дорогой, мы рассказывали разные истории, хохотали…
Вдруг я увидел, что к станице мчатся всадники. Их было, наверно, человек сто или больше…
- Бандиты! - крикнул я.
Рассыпавшись по окопчикам, наши парни подняли стрельбу из винтовок.
Проснулся начальник заставы.
- Эй, друг! - крикнул он мне, сообразив наконец в чем дело. - Побеги-ка вон за угол, помаши фуражкой на колокольню, чтоб звонили… Что-то не звонят… Не видят, что ль.
Я побежал выполнять приказание начальника. Забежав за угол, откуда меня было хорошо видно с колокольни, я стал размахивать фуражкой, привлекая этим внимание наблюдателей. Но меня никто не замечал…
За спиной стрельба продолжалась. Значит, бандиты уже близко подошли к станице. Надо предупредить командование отряда об опасности. Я помчался к штабу, на бегу стреляя вверх, желая привлечь к себе внимание людей на колокольне.
Но меня оттуда не видели. Возможно, наблюдатели спали.
У дверей штаба я споткнулся от усталости и присел, тяжело дыша.
- В чем дело? - выбежал из комнаты секретарь станкома партии Коротков. - Что случилось?
Едва переводя дыхание, я коротко рассказал ему о появлении бандитов.
- Тревогу! - закричал Коротков. - Тревогу! Какого черта не звонят на колокольне?
Но в это же мгновение на колокольне загудел большой колокол…
Хватая оружие, коммунисты и комсомольцы, бывшие в резерве, разбежались по заставам. Налет мятежников был отбит.
Антоновцы, конечно, не случайно хлынули на нашу станицу. Регулярные части Красной Армии под командованием Котовского выбили их из борисоглебских лесов, и они теперь ринулись на юг, словно тараканы, расползаясь по лесам и оврагам.
* * *
Рассыпавшись цепью, мы шли по вдовольскому лесу, прочесывая его. При нашем приближении антоновцы сломя голову разбегались во все стороны.
Так мы их гнали вплоть до хутора Трухтенского, где их вылавливали прибывшие из Урюпинской бойцы ЧОН.
Выйдя из леса, мы соединились с чоновцами. Среди них было немало знакомых комсомольцев. Ко мне подошел молодой паренек, Михаил Янюшкин.
- Здравствуй, - сказал он мне. - Ну и работенка же ныне была… Тысячи две бандитов переловили.
На поляну выехал бронированный автомобиль. На нем, величественно опираясь на шашку, как изваяние, недвижимо стоял совсем еще молодой рыжеватый паренек. Был он одет во все красное: красная рубашка, красные штаны, такая же фуражка и даже сапоги со шпорами были красно-желтого цвета…
- Кто это? - спросил я у Янюшкина.
- Этот, в красном-то? - спросил паренек. - Из отряда Котовского.
В суровом облике человека в красном мне почудилось что-то очень уж близкое, знакомое.
Я вгляделся в него и узнал.
- Гришка! - крикнул я обрадованно. - Чубарь!..
Парень на броневике вздрогнул, удивленно посмотрел на меня и вдруг широко расплылся в улыбке.
- Сашка! - вскрикнул он, спрыгивая с броневика. - Сочинитель про индейцев!.. Здорово, дорогой!..
Мы обнялись и расцеловались.