Фюрер считает, что это будет немецкий реванш за поражение под Сталинградом… Предстоят нелегкие бои, и вот почему вы каждый день по четырнадцать часов усиленно готовитесь, товарищи танкисты-разведчики.
Когда Петровский спросил, есть ли вопросы, руку поднял один из наших механиков-водителей, старший сержант Орлов. Он был старше всех нас. Большинство из нас были 18-, 19- и 20-летними мальчишками, ему же было тогда под сорок. Кто-то из ребят мне рассказал, что перед войной он был чуть ли не капитаном, но по чьему-то навету его разжаловали до звания старшего сержанта.
Орлов задал вопрос Петровскому о втором фронте.
- Если я правильно понял, то вы, товарищ старший сержант, хотите услышать мое мнение о том, почему наши союзники до сих пор не открыли второй фронт?
- Так точно, товарищ майор, - ответил Орлов.
- Что ж… - Петровский вынул из кармана небольшую записную книжку. - Предлагаю вам послушать две цитаты. Первая принадлежит бывшему послу Соединенных Штатов в Германии Уильяму Додду: "Клика американских банкиров и промышленников склонна на смену нашему демократическому правительству привести в Америку фашистов. Она (эта клика) работает в тесном взаимодействии с фашистским режимом Германии…" А вот следующая… 24 июня 1941 года, спустя два дня после нападения Германии на СССР, газета "Нью-Йорк таймс" опубликовала выступление американского сенатора Гарри Трумэна. Читаю: "Если мы увидим, что побеждает Германия, надо будет помогать России, а если будет побеждать Россия, то надо помогать Германии. И пусть они перебьют как можно больше своих солдат в этой войне".
Признаюсь: прочитанное вслух Петровским тогда поразило меня до глубины души. Да, думаю, и многих моих боевых товарищей тоже. Честно говоря, мне не верилось. Нет, этого не может быть! - думал я. Да, конечно, американцы разные. Настоящим реакционером в моем родном городе был хозяин огромного металлургического завода "Бетлехем-Стилл" Чарли Шваб. Известно, что Генри Форд перед войной получил из рук Гитлера лично высшую награду Третьего рейха - какой-то фашистский крест. А знаменитый американский летчик, первым перелетевший через Атлантику на своем одномоторном самолете "Спирит оф Америка" и ставший после этого самым популярным человеком в начале 30-х годов XX века, уехал к Гитлеру, обучать немецких пилотов. Да, есть и такие. Но все же огромное большинство моих земляков совсем иные… Если выживу и вернусь на родину, зайду в Библиотеку конгресса США в Вашингтоне, найду тот номер газеты "Нью-Йорк таймс" и проверю, действительно ли сенатор Гарри Трумэн написал или сказал такую ужасную вещь".
Никто в нашей роте по-прежнему понятия не имел о том, что я - уроженец Соединенных Штатов Америки. Все считали меня парнем из Донбасса, а я помалкивал об Америке и о своей прежней учебе в совсекретной партизанской школе. Надолго ли это останется в тайне?
30 мая 1943 года
На берегах Сейма. Сашок
Никто не знал, по какому поводу и зачем организовали построение всех наших бригад и подразделений. Весь корпус построили огромной буквой "П", в 7–8 километрах от расположения нашей разведроты. Это было на большом, похожем на футбольное поле пространстве чуть южнее берега реки Сейм. Нашей роте указали место на правой нижней оконечности "буквы П". Впереди нашего танкового взвода стоял гвардии старлей Олег Милюшев. Рядом со мной оказался "старик", как мы его называли, - механик-водитель старший сержант Орлов. Он вдруг произнес негромко:
- Показательный расстрел.
- Кого? За что? Где? - вполголоса спросил я Орлова.
- Горку земли впереди нас видишь?
- Вижу.
- Впереди той горки земли яма. Сейчас кого-то привезут и поставят перед ямой, - сказал Орлов.
- Тихо! - обернувшись, приказал нам Милюшев.
Что это - расстрел "врага народа"? Но почему это надо делать на глазах десятка тысяч людей? Какое отношение имеет "враг народа" к нашему корпусу?
К яме подъехал грузовой американский "Форд", в котором было шесть человек: пять солдат с винтовками и один человек в нижнем белье, у которого руки были связаны веревкой. Спрыгнуть с "Форда" со связанными руками сам он не мог. Поэтому его, открыв задний борт грузовика, двое солдат сняли и поставили перед ямой. У солдат, как я заметил, окантовка на погонах была синей, что означало, что они - из Смерша. А в нижнем белье, очевидно, тот, кого Смерш собирается "показательно" расстреливать.
- А почему веревка, а не стальные наручники? - спросил я шепотом.
- Сталь нужна нашей стране для производства танков и пушек, - с ехидцей ответил Орлов тоже шепотом.
- А почему в исподнем и босиком? - продолжал я допытывать.
- Чтобы пулями не продырявить форму. Она еще вместе с его ботинками, портянками и обмотками пригодится для нового призывника.
- Понял… - сказал я. На душе моей становилось все тяжелее.
Из кабины "Форда" вышел офицер в звании капитана, тоже в погонах, окантованных синим. Капитан начал отдавать указания по подготовке казни.
Обреченный в исподнем был низкорослым худым пареньком, остриженным наголо и с лицом белым как мел. Когда он повернулся в нашу сторону, трое в нашей роте, включая меня, сразу его узнали.
- Сашок! - непроизвольно вырвалось у меня.
И тут же последовал чей-то грубый окрик:
- Молчать!!
- Товарищ гвардии старший лейтенант, - не выдержав, обратился я к командиру взвода. - Мы его знаем! Это же Сашок! Он талантливый композитор-песенник. За что его собираются расстрелять?
- Закрой рот и слушай приговор, - резко оборвал меня Милюшев.
Приказ командира - закон для подчиненного. Но заставить меня не думать взводный не мог. Мне вспомнилось, как Сашок в тускло освещенной теплушке играл на гитаре и пел свои чудесные, бравшие за душу песни. Вспомнил я и о том, как они с матерью бежали навстречу друг другу, вытянув руки для объятий. Тогда мама принесла сыну что-то вкусное, любимое, домашнее - несравнимое с нашим НЗ и "кондёром"… Они, мать и сын, казались… нет-нет, не казались, а на самом деле были в тот день, 14 апреля 1943 года, 46 дней тому назад, на берегу речушки Сосны, такими счастливыми!..
Глядя на поникшего головой Сашка, я вспомнил еще и о том, как кто-то из нашей теплушки произнес, узнав, что парнишка не успел добежать и вскочить на подножку последнего вагона нашего эшелона: "Не дай ему бог попасть в руки загрядотряда!" О том, что он бросился бежать и стремился во что бы то ни стало успеть за эшелоном, я нисколько не сомневался.
- Почему ему не надели повязку на глаза? - спросил я Орлова.
- Еще чего захотел от нашего Смерша! - горько усмехнулся Орлов.
Тем временем в самом центре посредине буквы "П" послышалась команда: "Корпус, смирно!" А дальше прозвучало совершенно жуткое:
- Решением военного трибунала - по дезертиру и изменнику Родины… Огонь!
После залпа Сашок вздрогнул и потом медленно свалился в яму.
До сих пор убежден: расстрелянный паренек стал "дезертиром" случайно. Сашка попросту использовали, ни на секунду не задумавшись о том, что это был человек, талант, что могло случиться недоразумение…
У меня и у многих других в нашей разведроте до самого отбоя было тяжко на сердце. Мне перед сном вспомнились строки из Лермонтова:
Погиб поэт! - невольник чести -
Пал, оклеветанный молвой,
С свинцом в груди и жаждой мести,
Поникнув гордой головой!..
2 июня 1943 года
На стрельбах
Бедный Сашок! Мысли о нем и его казни не идут у меня из головы. С ними просыпаюсь, с ними засыпаю. Никогда не забуду Сашка! Виновато в его трагедии, безусловно, наше руководство маршевого батальона и машинист поезда. Могли дать минуты три - пять на то, чтобы все собрались, а не прыгали в теплушки эшелона на ходу, рискуя сорваться и попасть под колеса состава? Могли дать, но не дали… Мой Пап сказал бы о них: "Дурной поп их крестил". Вот кого следовало отдать под трибунал, а не нашего Сашка!
…Моего командира танка увезли с острой болью в области сердца и под лопаткой в санчасть. Гвардии старший лейтенант назначил меня исполняющим обязанности командира танка. А это значит, что сегодня поражать из танковой пушки движущиеся цели, изображающие немецкие "Тигры", "Пантеры" и "Фердинанды", будет впервые доверено мне. От меня потребуются максимальное внимание, сосредоточенность и сообразительность: ведь цели будут двигаться, а попадать я должен буду не в башню танка (их башни, сказали нам, из наших 76-миллиметровых орудий непробиваемы!), а в корпус.
Когда вот-вот должна была подойти моя очередь выходить на исходную позицию, я вспомнил, как в свое время сдавал норму на знак "Ворошиловский стрелок". "Дыши спокойно", - говорил мне тогда наш физрук, которого мы, мальчишки старших классов, называли "Гришка-бабник" потому, что он очень настойчиво во время упражнений на брусьях стремился поддерживать нашу одноклассницу Инку Сарычеву. И она, казалось нам, тоже была неравнодушной по отношению к Гришке-бабнику.
Вдали наконец появились вражеские машины. Двигались они быстрее, чем я предполагал.
Я целюсь, а они движутся. В моем распоряжении - три бронебойных снаряда. Их тоже трое. Целюсь в бок мишени, чуть ниже башни. Огонь! Все удачно: попал и в "Тигра", и в "Пантеру", и в "Фердинанда!". Слышу по рации, кажется, голос комкора:
- Молодец! - и через пару секунд тот же голос: - Кто стрелял?
- Новичок из Донбасса, ворошиловский стрелок. Рядовой, исполняет обязанности командира танка. - Это, несомненно, был голос капитана Жихарева.
Вечером, за полчаса до отбоя, к нам в землянку зашел Олег Милюшев с бутылкой водки.
- Ну, ты, брат, стрельбой своей фурор произвел! - произнес он с воодушевлением. - Комкор приказал присвоить тебе звание старшины и утвердить командиром танка Т-34. Это в его власти. (Я же подумал: знал бы комкор, что я американский доброволец, то дал бы он мне с ходу звание старшины и должность командира танка?) Капитан Жихарев за то, что я тебя выдвинул исполняющим обязанности, и мне благодарность объявил, - сказал Милюшев. Он ловко ударил своей мощной ладонью по дну бутылки так, что пробка пулей вылетела и ударилась в потолок землянки. Поставил бутылку на столик: - Экипажу моему! Вы, хлопчики мои, молодцы! За это полагается. Подставляйте свои алюминиевые кружки.
Что такое 500 граммов водки на пятерых? Так себе, не густо - дробинка для пневматички… Но, как говаривал мой батя, водка сближает и очеловечивает…
Эти 100 грамм на самом деле нас сблизили. Вряд ли, не приняв их на грудь, стал бы наш комвзвода делиться с нами своими наблюдениями.
Он рассказал нам много интересного о нашем комкоре, а также о генерале Рокоссовском - командующем войсками нашего Центрального фронта на северном фасе Курской дуги.
Рассказывал и о себе. Олег Милюшев родился и вырос в Одессе, в городе великих писателей, музыкантов, рассказчиков и… трепачей. Наш комвзвод оказался действительно великолепным рассказчиком и человеком, влюбленным в свою дорогую Одессу, которую он называл Жемчужиной у моря. О ней он мог рассказывать сутками.
- А наш командир танкового корпуса - человек умный и смелый в бою, но грубый: рубит правду-матку с плеча, - рассказал нам Милюшев. - Во время боя он, например, может разъезжать в боевых порядках танков на своем открытом "Виллисе" и нерадивых командиров танков ругать так: "Вашу в дугу мать!"
- Курскую дугу? - решил уточнить я с ехидцей.
- Нет! - вполне серьезно продолжал Милюшев. - Это у него давнишнее… ругательство такое. Говорят, еще с довоенного времени. За свою правду-матку в 37-м он пострадал: его оговорили, Ежов его арестовал, посадил, пытал, но он прошел через все это и не сломался.
А вообще-то, друзья, - продолжал комвзвода, - в 30-х годах таких случаев было немало. Знаете, почему? Вот моя точка зрения: многие начальники НКВД в республиках, областях и даже в городах и районах соревновались между собой, кто из них больше выловит у себя в районе, области, республике "врагов народа". Чем больше такой "улов", тем больше они получали орденов и повышений.
А как же Сталин, думал я, на все эти безобразия Ягоды и Ежова смотрел? Неужели он об этом не знал?
- А вы, товарищ гвардии старший лейтенант, - обратился к Милюшеву старший сержант Орлов, которого перевели в мой экипаж после того, как я стал исполняющим обязанности командира, - вы не боитесь вести разговор на эту тему?
Комвзвода взглянул на Орлова пытливо, а потом сказал:
- Все, о чем я говорю, было напечатано в "Правде". Вы что, Орлов, "Правду" не читаете?
- Читаю, когда ее нам приносят, - ответил Орлов, немного смутившись.
С разговора о нашем комкоре Олег Милюшев переключился на командующего Центральным фронтом Константина Рокоссовского:
- Я считаю, что среди всех восьми командующих фронтами Константин Константинович - самый талантливый и уважаемый солдатами и офицерами. Он никогда не кричит на подчиненных, никогда не матерится, никому не говорит "ты".
Милюшев рассказал нам, что после разгрома немцев под Москвой и Сталинградом портреты Рокоссовского появились во всех советских газетах и журналах, а также в прессе союзников. Из Англии и Америки к нему мешками стали приходить письма, в основном от молодых женщин, которые по уши в него влюбились. Он в те годы был в расцвете сил - видный, высокий, спортивный, с мужественными чертами лица и доброй, обаятельной улыбкой.
В боях под Москвой он был тяжело ранен и лежал в одном из столичных госпиталей. Как-то раз в госпиталь приехала, чтобы выступить перед ранеными, Валентина Серова - звезда нашего кино. Константин Константинович лежал в отдельной палате, и не смог ее увидеть и послушать. К Серовой после выступления подошел главный врач госпиталя, сказал ей, кто лежит в отдельной палате, и попросил, чтобы она хотя бы на несколько минут зашла к Константину Константиновичу. Серова зашла к Рокоссовскому и пробыла у него не десять и не двадцать минут, а часа полтора - так интересно было ей говорить с легендарным генералом. А вернувшись домой, она честно призналась мужу - поэту Константину Симонову, который посвятил ей свое знаменитое произведение "Жди меня", что она всерьез влюбилась в Константина Рокоссовского.
- Простите, пожалуйста, товарищ гвардии старший лейтенант, могу я у вас спросить: откуда у вас сведения о мешках писем и о Валентине Серовой? - снова встрял неугомонный и дотошный Орлов.
Все с интересом ждали ответа Милюшева. Комвзвода ответил спокойно и убедительно, как бы не заметив язвительность:
- Дело в том, старший сержант, что я пользуюсь абсолютно точной информацией, которой со мной не по секрету, а в открытую делится мой школьный друг. Я говорю о человеке, с которым мы учились вместе с первого по десятый класс, а потом стали однокурсниками в танковом училище, - об Илье Руецком. Он уже капитан и адъютант Константина Константиновича. Понятно, да?
- Понятно, товарищ гвардии старший лейтенант. Спасибо! - ответил Орлов.
- Так вот, - продолжил свой рассказ Милюшев. - Выписали Константина Константиновича из госпиталя в Сталинград. Там он, вдали от Москвы, другую себе завел. Звал ее "птичкой". О ней тоже знаю. Она военврач, а звать ее Галина Васильевна Таланова.
Никто больше не задавал лишних вопросов, мы понимали: адъютант - самый надежный источник информации…
Не дай бог, попадется на глаза Рокоссовскому очаровательная девушка моей мечты, советская Дина Дурбин, вдруг подумал я.
Милюшев ни слова не сказал о семье Рокоссовского. Может быть, он и не знал ничего об этом и об этих людях. Я же, хоть и принял свою порцию водки, промолчал о наших отношениях с Адой и о том, что она рассказывала мне о своем отце. По этому вопросу у меня было железное обоснование: на военных курсах я дал подписку о неразглашении любых сведений, касающихся моих преподавателей и однокашников.
Ретроспекция-1
Как все начиналось
"По-о-одъ-ем!!!" - снова эта ненавистная команда. Но сразу после нее я услышал над своей головой самый приятный для меня мягкий девичий голос: "Никлас, Никлас. Какое красивое имя! Я ведь сказала вам, что сама вас найду! Помните? Это было там, в сосновом бору…" Мама не раз говорила мне:
- Если кто-то любит тебя, он по-особому произносит твое имя!
Я мгновенно вскочил на ноги и огляделся по сторонам. Галлюцинации? Вокруг меня, кроме членов моего экипажа, в землянке никого не было. Не свихнуться бы на почве любви до того, как начнутся настоящие боевые действия на Курской дуге.
Из репродуктора над нашей землянкой зазвучал голос Левитана: "От Советского информбюро… Сегодня, 22 июня, во вторую годовщину начала Великой Отечественной войны, противовоздушные силы Красной армии сбили в районе Курска более ста двадцати фашистских стервятников люфтваффе…"
Даже не верится, подумал я. Ведь совсем еще недавно, 15 апреля, наш эшелон на станции Курская бомбили фашистские самолеты, но я не увидел ни одного из них сбитым. Может быть, особо уважаемый мною президент Рузвельт прислал Красной армии какие-то особые зенитные установки?
После сводки Совинформбюро из репродуктора зазвучала знаменитая песня Александрова:
…Вставай на смертный бой
С фашистской силой грозною,
С проклятою ордой…
Итак, за спиной - ровно два года войны. Где я был в самые первые ее дни?
Вскоре после выступления Сталина 3 июля 1941 года и моего неудачного визита к военному комиссару Макеевки майору Баеву, о котором я рассказал в начале книги, я оказался на железнодорожной станции с твердым желанием любым путем оказаться на фронте. Я решил ехать к моему дяде в Актюбинск, в надежде, что он поможет мне пристроиться в одно из военных училищ.
В день моего отъезда накрапывал мелкий дождь. Город как вымер - ни людей на улицах, ни машин, ни трамваев, ни милиции - никого.
Железнодорожная станция Унион находилась от нас в 3 километрах. Пришлось добираться до нее пешком с вещмешком за плечами. На станции - тоже ни души. Стоял лишь длинный состав железнодорожных платформ с оборудованием завода Кирова, который эвакуировали в Нижний Тагил. Впереди состава пополнял запас воды паровоз. Я подошел поближе к паровозу, и тут меня окликнул седовласый машинист:
- Эй, парень! Тебе на восток?
- На восток.
- Хочешь, возьму тебя кочегаром?
Я охотно согласился, так как никакого выбора у меня по сути не было.
Машинист показал мне, что и как делать, предложил спецовку. И я довольно быстро освоил нехитрые приемы забрасывания угля в ненасытную паровозную топку. Но спустя час меня бы и родная мать не узнала: я стал похожим на шахтера, поднявшегося после смены из забоя. Черная угольная пыль покрыла все лицо, шею, руки и всю спецовку.
- Тебя как звать, парень? - спросил машинист, когда я остановился на минуту вытереть пот и отдышаться.
- Никлас.
- Прибалт, что ли?
- Ну да, прибалт, - соврал я. Мало ли что он может подумать, скажи я ему, что имя это американское.
- А меня будешь называть Петровичем, - сказал машинист.
Но, обращаясь к нему, я решил прибавлять к "Петровичу" слово "дядя". Получалось немного смешно: "Дядя Петрович". Он не возражал, видимо предполагая, что так принято в Прибалтике.