Ретроспекция-3
Рубиновые звезды Кремля
На следующий день никто мне не позвонил ни из обкома партии, ни из военкомата… Значит ли это, что Толстому не удалось поговорить обо мне в обкоме партии или с начальством военкомата? - терзался я неопределенностью. Может быть, забыл?.. Или в Актюбинском военкомате сидит такой же тупица, как майор Баев в Макеевке?
От таких мыслей настроение к концу дня стало препаршивым. Еще вчера летел домой к дяде Родиону как на крыльях. А сегодня - теряю надежду…
Но неожиданно через два дня меня вызвал первый секретарь Актюбинского обкома комсомола и сказал твердым, уверенным тоном:
- Мы вас зачислили в нашу комсомольско-молодежную военизированную школу мотоциклистов-автоматчиков и во всеобуч при нашем Актюбинском горвоенкомате. Месяца через три по результатам ваших успехов направим вас в Москву.
- Годится! - радостно ответил я, - так говаривал мой попутчик до Сталинграда, неповторимый Клеопатрыч.
До сих пор не знаю, кто в большей мере подействовал на секретарей Актюбинского обкома партии, обкома комсомола или руководителей горвоенкомата: Алексей Николаевич Толстой, мой дядюшка Родион, сжалившийся-таки надо мной и пообещавший задействовать свои знакомства, или… Ворошилов. Да, Климент Ефремович Ворошилов, - после того как он оскандалился в Ленинграде, его назначили ответственным за подготовку резервов для фронта. Летом 1942 года он инспектировал в районе формировавшуюся для фронта Актюбинска казахстанскую дивизию (для простоты мы называли ее "казахской"). Я тогда командовал взводом и одновременно был заместителем командира роты во всеобуче Актюбинского горвоенкомата. В моем взводе было тридцать 35-летних казахов (казавшихся мне тогда старыми), которые совсем не знали русского языка. Я быстро освоил все команды на казахском языке и командовал ими по-казахски, за это они меня здорово зауважали.
Как раз нас построили. Я, как и было положено, стоял на шаг впереди своего взвода "пожилых" казахов. В момент, когда Ворошилов проходил мимо меня и обратил внимание на мою выправку, я, видимо неожиданно для него, громко и четко выпалил:
- Позвольте обратиться, товарищ Маршал Советского Союза, по личному вопросу!
- Я вас слушаю, - ответил он, бросив на меня вопросительный взгляд.
И я доложил ему то, что приготовил на случай встречи с ним:
- В 1935 году вы, товарищ маршал, в Москве беседовали с американкой - руководителем профсоюза текстильщиков Соединенных Штатов. Это была моя старшая сестра Энн. Я тоже американец, и меня поэтому до сих пор не берут на фронт, хотя я - ворошиловский стрелок и во всеобуче почти полгода командую взводом. Считаю, что мое место на фронте, а не здесь, в тылу. Но бюрократы до сих пор меня задерживают, товарищ Маршал Советского Союза! - закончил я скороговоркой.
Ворошилов обернулся к своему адъютанту (или порученцу) и приказал:
- Запишите данные этого комвзвода. 1 сентября 1942 года Актюбинский обком комсомола направил меня в Москву, в военную спецшколу № 3 Центрального штаба партизанского движения, расположенную на Садово-Кудринской улице в доме номер 9…
25 июня 1943 года
Встреча с генералом Рокоссовским
В полночь пронзительно завыла сирена.
- Боевая тревога! - крикнул комвзвода Милюшев.
В отличие от прежних, учебных тревог, которые у нас назывались маршами сквозь чистилище, эта тревога была по-настоящему боевой.
Всю ночь корпус двигался на северо-северо-запад в район станции Мало-Архангельская примерно в 80 километрах севернее и чуть западнее Курска. Вести танк в колонне ночью, не включая фар, и при этом не съехать с дороги в кювет было очень сложно. И хотя наш механик-водитель Орлов - мастер своего дела, но и ему езда чуть ли не в полной темноте давалась с трудом.
На рассвете капитан Жихарев дал приказ разведроте разместить танки в небольшой березовой рощице рядом с деревенским кладбищем. Мой танк оказался рядом с бывшим немецким блиндажом, недалеко от которого находились две свежие немецкие могилы. Они отличались от всех других могил кладбища высотой надгробного холма и крестами, сделанными из березы. Сверху крестов были немецкие стальные каски. Ни имен, ни фотографий, ничего, что позволило бы установить личности тех, кому принадлежали эти каски, не было. Отступавшим из-под Сталинграда немецким оккупантам было уже некогда делать таблички.
Ночной марш-бросок был тяжелым испытанием не только для механиков-водителей нашего танкового корпуса, но и для всех танковых и бронетранепортерных экипажей. Мы так все устали, так надеялись после бессонной ночи где-то на траве прилечь и как следует отоспаться. Но отоспаться поутру никому из нас не довелось.
Старлей Милюшев объявил приказ командующего Центральным фронтом на северном фасе Курской дуги генерала армии Рокоссовского: до вечера закопать танки в землю под самые башни, чтобы они стали "неприступными крепостями" для возможного вражеского наступления и, вместе с тем, чтобы наши танки могли поражать противника огнем из своих орудий и спаренных пулеметов.
- Поразить таким образом зарытый танк, - объяснил нам комвзвода, - может только прямое попадание крупной авиабомбы. Ясно?
- Так точно! - ответили члены моего экипажа.
Это означает, подумал я, если немцам удастся прорвать первую и вторую линии нашей обороны на северном фасе, мы должны будем стоять, что называется, насмерть.
Милюшев взглянул на часы.
- Танк должен быть зарыт по всем правилам к 20.00 сегодня! - приказал он и напомнил, что яма должна быть не менее 2 метров глубиной, 3 с четвертью метра шириной и 5 с половиной метров длиной.
- Задача ясна? - спросил он.
- Так точно, товарищ гвардии старший лейтенант! - ответил я.
И мы тут же принялись за работу.
Нормальными лопатами вырыть такую огромную яму оказалось бы куда проще. Но у нас были только саперные лопатки с короткими черенками. Чтобы успеть в срок, рыть надо было быстро и изо всех сил.
Во время одного из коротких перекуров, когда мы все четверо, едва живые от усталости, лежали на земле и дымили самокрутками с махрой, на горизонте показалась группа генералов и полковников с нашими комкором и комбригами. Их было человек десять - двенадцать. Во главе группы шел сам Рокоссовский.
Я узнал его мгновенно: выше всех ростом, статный, с необыкновенно приятными чертами лица. Мы вскочили, надели танкошлемы и выстроились в шеренгу по стойке "смирно". Группа генералов шла проверять готовность войск нашего корпуса к оборонительным боям на случай вражеского наступления в самые ближайшие дни. Как только они приблизились к нам, я доложил:
- Товарищ командующий Центральным фронтом, экипаж танка Т-34 номер 13 разведроты заканчивает рытье, и, как нам было приказано, к 20.00 работа будет окончена и машина будет превращена "в неприступную крепость"!
Рокоссовский сдержанно улыбнулся и скомандовал:
- Вольно.
Пока я по всей форме отдавал рапорт, полковник-смершевец с синими окантовками на погонах подошел к Рокоссовскому и что-то ему сказал так тихо, что ни я, ни члены моего экипажа ничего не услышали. Однако я догадался, что полковник говорит Рокоссовскому что-то обо мне.
Командующий фронтом с интересом взглянул на меня и повторил то, что ему доложил полковник из Смерша:
- Мне говорят, что вы уроженец Соединенных Штатов. Это верно?
(Вопрос застал меня врасплох: попав в Красную армию добровольцем через Фрунзенский райвоенкомат города Москвы, я был абсолютно уверен - о том, что я сделал со своим паспортом, никто никогда не догадается. Я решил: все будет шито-крыто, ни одна собака не узнает, что на самом деле я американец, а не простой парень из Донбасса, за которого себя выдавал. Именно таковым и считали меня члены моего танкового экипажа, комвзвода гвардии старлей Олег Милюшев, комроты капитан Жихарев и все другие. Увидев полковника из Смерша и догадавшись, что он сказал Рокоссовскому, я подумал о себе: какой же ты идиот, Никлас!)
Эти мысли за секунду пронеслись в моей голове. Овладев собой, я отчеканил:
- Так точно, товарищ генерал.
- Давно в Советском Союзе? - спросил Рокоссовский.
- Почти восемь лет, товарищ командующий.
- Где проходили военную подготовку?
- В Актюбинске и в Московской военной спецшколе номер 3.
- Садово-Кудринская, 9?
- Так точно, товарищ командующий!
Он снова пристально посмотрел мне в лицо. Неужели он не вспомнил, как я танцевал вальс-бостон с его дочерью 23 февраля 1943 года? Я тоже внимательно посмотрел ему в глаза, пытаясь понять, узнал он меня или нет.
Лицо его стало для меня непроницаемым. Повисла тяжелая пауза. Чтобы как-то разрядить ситуацию, я обратился к Рокоссовскому:
- Разрешите продолжать работу, товарищ командующий?
- Продолжайте, старшина, - ответил он.
Когда он и его свита двинулись дальше, я отчетливо услышал его слова:
- Что ж, поглядим, как воюют наши американские союзники.
Между тем у Орлова, Филиппова и Кирпо от удивления челюсти отвисли. Они таращились на меня так, будто я у них на глазах с луны только что свалился. Я догадывался, что творится в голове у моих ребят. Ведь до сих пор они меня считали стопроцентным украинским хлопцем, а странности моей речи списывали на макеевский выговор. Но вдруг - будто гром средь ясного неба! Невероятно: их и. о. командира танка - настоящий янки! Как же он, иностранец, смог пробраться в советскую военную спецшколу в Москве?
- Вопросы задавать после того, как танк будет в яме, - приказным тоном предвосхитил я любопытство моих соратников. - А сейчас - за дело!
Мы снова заработали своими, как мы их называли, "чайными ложками" и наконец, ровно в 20.00 задание было выполнено. Механику-водителю Орлову потребовалось ровно пять минут, чтобы поместить нашу тридцатьчетверку в яму. После чего все мы думали только об одном: спать, спать, спать…
Комвзвода гвардии старлей Милюшев предупреждал, что противник в любой момент может открыть артиллерийский огонь, поэтому каждый из нас выбирал для сна место, казавшееся ему самым безопасным. Орлов и Филиппов улеглись спать в немецком блиндаже. Ефрейтор Кирпо устроился в танке. Я же решил спать на свежем воздухе и поэтому вытянулся в ложбине - как это ни покажется кому-то странным и даже жутким - между двумя свежими немецкими могилами. Они, как я надеялся, должны были защитить меня от возможных осколков.
Земля была теплой от жаркого летнего солнца…
Засыпая, я думал: сегодня семидесятый день с тех пор, как девушка моей мечты "советская Дина Дурбин" обещала меня найти. Сдержит ли она когда-нибудь свое слово? Или она просто так зло пошутила надо мной - доверчивым тюхой?
30 июня 1943 года
В полевом госпитале
Ничего не писал пять дней. Я очнулся в военно-полевом госпитале. Первые два дня ничего не слышал и говорил с трудом, заикаясь. Но сегодня чувствую себя значительно лучше. Кое-что слышу, могу что-то сказать и могу писать. Пытаюсь сообразить, что со мной случилось и как я оказался в полевом госпитале. Пытаюсь восстановить случившееся по обрывкам воспоминаний.
Вспомнил, как засыпал между двумя немецкими могилами, как мысленно представлял себе встречу с прекрасной девушкой - гвардии младшим лейтенантом медицинской службы с необыкновенно лучистыми глазами. Как вдруг в мой сон ворвался нарастающий шум, превратившийся в пронзительный свист, и страшный, потрясший все вокруг взрыв, будто перед концом света, он был громче залпа тысячи орудий… я мгновенно оглох и ослеп… Теперь казалось, что мой "американский череп" раскалывается пополам… И вот я в военно-полевом госпитале. Мне было известно лишь, что он расположился недалеко от нашего танкового корпуса.
Постепенно восстанавливаю в памяти то, что происходило накануне взрыва: группа генералов, разговор с командующим фронтом Рокоссовским, танк уже в яме. Все мечтают только об одном: спать, спать, спать… Орлов и Филиппов ушли в блиндаж, Кирпо забрался в танк. Я улегся между немецкими могилами… березовые кресты со стальными немецкими касками…
В полдень в госпиталь пришли меня навестить ребята из моего экипажа. Они дополнили мои воспоминания.
- Под утро немецкий бомбардировщик сбросил бомбу. Единственную бомбу. Она разорвалась рядом с нами. Вскочили, осмотрелись. Все вроде бы целы. А тебя, старшина, нигде не видать, - рассказывал Орлов.
- Я подбежал к могилам, где ты лег спать, - вступил в разговор Кирпо. - Гляжу - ложбина между могилами засыпана землей. Кресты и каски - как ветром сдуло. Ну, думаем, разнесло тебя в клочья, старшина…
- Прибежал Милюшев, - продолжал свой рассказ Орлов. - Стал разбирать завал веток, искать хоть что-то, что от тебя осталось. Стоим, чешем затылки… Как вдруг видим - земля на месте, где были могилы, зашевелилась.
- Мы кинулись разгребать землю и нашли тебя! - встрял Кирпо. - Ага, похоже - живой! Узнать тебя было нелегко. Бледный, как покойник. Филиппов выковырял землю у тебя изо рта, из ушей, носа…
Филиппов закивал, подтверждая слова Кирпо.
- Подняли тебя, радуемся, что жив, кричим, кричим, - продолжал Кирпо, - но ты, видно, ни фига не слышишь… На затылке у тебя обнаружили небольшую рану с кровью.
- Мы забинтовали тебе голову, - сказал Орлов, - и ты отключился. Милюшев приказал положить тебя на трансмиссию танка и срочно отвезти в полевой госпиталь.
- Знаешь, что интересно, старшина, - добавил Кирпо, - эти две немецкие могилы нашпигованы осколками, а тебя задел лишь один. - Он вынул из кармана кисет и положил его мне на ладонь. - Это тебе сувенир - осколок на память, - сказал он. - Если бы не эти высокие немецкие могилы, осколки бы из тебя решето сделали. Вишь, как вышло: живой немецкий летчик хотел тебя прикончить, а двое мертвых фрицев решили тебя спасти. Знали бы мы их имена и фамилии - черкнули бы пару строк их родителям. Так, мол, и так вышло.
Мои ребята не заметили, как во время их рассказа в палату вошли двое врачей. Один из них, как я потом узнал, был полковником медслужбы по фамилии Селезень, второй - хирургом, капитаном медслужбы, его фамилия была Карлов.
- А может, немцы в своих могилах подслушали, как генерал Рокоссовский назвал тебя американским союзником! - пошутил Кирпо.
- О чем вы говорите, товарищ ефрейтор? - спросил полковник медслужбы.
Танкисты встали, отдали честь полковнику и капитану. А Кирпо вошел в раж и доложил:
- Наш командир танка оказался союзником - натуральным янки.
Капитан Карлов удивленно поднял бровь.
- Что значит "оказался"? - спросил он.
- Мы трое - свидетели, как наш командующий фронтом генерал-полковник Рокоссовский сказал об этом вслух в тот вечер, когда мы свой танк закапывали. А на другой день привезли к вам нашего старшину на танке.
Полковник Селезень, нагнувшись ко мне, спросил:
- Это правда, товарищ старшина?
- Так точно! - ответил я. И стал оправдываться относительно своего рождения в Америке: - Ведь сам Иисус Христос не знал, что появится на свет божий в Вифлееме. Рокоссовский тоже не знал, что будет рожден за границей, в Варшаве. Вот и я не знал, что появлюсь на свет в Штатах. Не моя это вина!
- А что, Рокоссовский и вправду тоже родился за границей? - не удержался от вопроса Филиппов.
- Вот что, товарищи танкисты, - прервал всех полковник медслужбы Селезень, - оставьте нас наедине с больным.
Не говоря ни слова, мои товарищи кивнули на прощание - мол, держись, старшина, - и покинули палату.
Теперь, подумал я, весь полевой госпиталь будет знать, что я родился в Штатах, и ко мне конечно же будут приставать с вопросами.
Селезень и Карлов осмотрели мою рану, проверили зрение, слух и координацию движений. Потом полковник спросил, помню ли я хоть какие-то свои ощущения непосредственно после взрыва. Я понимал, что им важно узнать, не поврежден ли мозг, не повлиял ли взрыв на мой "американский череп" и на мою способность мыслить.
Если найдут что-то серьезное, подумал я, то наверняка отправят в какой-нибудь тыловой госпиталь. Я встревожился: в таком случае у меня уже не будет ни возможности воевать с фашистами, ни случая встретиться с моей мечтой - Диной Дурбин.
Я напряг каждый нерв, собрал воедино обрывки памяти, желая доказать докторам, что все мои способности по-прежнему при мне, что я годен к службе.
- Мне кажется, - начал я, напрягая всю свою память, - я помню разговор с Рокоссовским, потом как мы все улеглись спать… помню свист бомбы и затем грохот… Мне показалось, что меня встряхнула какая-то неземная сила, высоко подкинула и швырнула о землю. Вот что я чувствовал…
- Еще что-нибудь помните? - спросил Селезень.
- Некоторое время, наверно, я был без сознания. Но потом стал пытаться понять, где я и что со мной случилось. Я на этом свете или на том? Надо мной земля. Значит ли это, что меня похоронили? О "том свете" мне говорила мама. Она у меня верующая. Отец - атеист. Он не верил в загробную жизнь. И я часто задумывался - кто же из них прав? Если права мама, то где мое место - в аду или в раю? Мама говорила мне не раз: если я буду хулиганить, то попаду в ад. Но, допустим, я жив и нахожусь на этом свете… почему же я чувствую над собой толстый слой земли? Меня приняли за убитого, пока я был без сознания, и похоронили?
- Очень интересно вы рассказываете о ваших мыслях, посетивших вас после ранения и контузии, - сказал полковник медслужбы доктор Селезень. - Продолжайте, пожалуйста.
Тут мне вспомнилась одна история, которую я решил пересказать врачам:
- Когда-то отец рассказывал мне о человеке, которого в Америке приняли за умершего и похоронили заживо. А через несколько дней кто-то проходил по кладбищу мимо его могилы и услышал приглушенные крики: "Хелп! Хелп! Хелп!" Сообщили в полицию. Раскопали могилу, открыли гроб. В нем лежал живой "покойник". У него были покусаны пальцы на руках. Сделал это он сам, когда понял, что его похоронили и надежды быть вырытым из могилы нет никакой. После этого в том американском городе перед захоронением мертвецам стали прокалывать сердце стальной иглой… Это мне рассказал мой отец.
Полковник и капитан медслужбы многозначительно переглянулись. Наверное, они раньше ничего подобного не слышали, подумал я.
Я замолчал.
- А вы, чувствуя над собой слой земли, не теряли надежду? - спросил меня полковник Селезень.