Тут неожиданно из ближних кустов, прямо из-под копыт моего рыжего дончака, стремительно выскакивает лиса. Конь шарахается резко в сторону, храпит, и я с трудом успокаиваю его. Зазоревала лиса-плутовка в кустах и сейчас, спугнутая непрошенными гостями, метнулась через дорогу, но неудачно: напоролась на колонну и бросилась назад, где двигались конники. Так и металась несколько минут под ногами и копытами коней ошалевшая от страха, полупроснувшаяся лиса-огневка к великому удовольствию притомившихся бойцов. Некоторые, из числа заядлых охотников, схватились за оружие, но, вспомнив об обстановке, с досадой опустили его. Кое-кто, сложив ладони лодочкой, принялся приглушенно шипеть, потешаясь над попавшим в беду зверьком. Этот, казалось бы, незначительный случай - смешной, близкий каждому - ободрил людей, как рукой снял усталость, ослабил нервное напряжение. Ведь шагаешь и каждую секунду ждешь: вот-вот из-за куста резанет пулемет белоказачьей засады.
Спустя еще полчаса проводник поднял руку: "Внимание! Мы у цели".
Как и договорились, часть отряда пошла вправо - обойти противника и ударить по сигналу с противоположной стороны оврага, - а мы с группой разведчиков ползем вперед.
Уже почти совсем светло. Прохладный заревой туман стелется по низинам балки, ограничивая видимость. И только проползли метров двадцать вперед, как чуть не напоролись на вражеского часового. Примостившись на поросшей сибирьком кромке оврага, он сидел сгорбившись, держа винтовку меж ног.
Романовский кивает разведчикам, и те, поняв, мигом кончают с ним. И только проползли за плавный поворот оврага, невольно припали к земле: вся низина, насколько можно видеть в утренней, туманной полумгле, занята телегами, легкими походными палатками, спящими вповалку людьми. Лишь несколько человек сонно бродят меж мертвого царства, да изредка приглушенно всхрапнет конь. В стороне чадит догоревший костер, и струйка дыма лениво плывет к небу.
Первые ружейные выстрелы и звонкие очереди пулеметов внезапно взорвали тишину. Ожило, заметалось все вокруг, огласилось дикими криками и воплями. Обезумевшие спросонья белогвардейцы, потеряв ориентировку, сбитые с толку паническими командами, метались в тесном овраге. Их косили безжалостные очереди пулеметов, залпы винтовок, разрывы гранат. Так продолжалось до тех пор, пока там, внизу, не появился сильный, волевой человек. Вот уже с левого рукава оврага вразнобой раздались первые винтовочные выстрелы и пули завизжали над головами красногвардейцев. Несколько белоказаков пробились к коням и развернулись в жиденькую лаву. Но куда бы ни кинулись кавалеристы, везде их встречали плотным свинцом очереди пулеметов, дружные залпы винтовок.
Беспорядочно огрызаясь, белоказаки пятятся по оврагу, а вскоре бросаются в паническое бегство.
Части полковника Иванова, оказавшиеся в это время в другом овраге, пошли на выручку, но натолкнулись на нашу бронемашину, которая остановилась из-за неисправности. Заметив это, белоказаки бросились на броневик с криками: "Сдавайтесь, черти!" Однако пулеметчики и не думали поднимать руки. В ответ они открыли жестокий огонь. Использовав неподвижность машины, солдаты подползали к ней и пытались взять на буксир. Безуспешно. Находившийся в броневике командир эскадрона Волчанский, открыв перед самым носом врагов дверку машины, швырнул в них несколько гранат. Тогда солдаты обложили машину бурьяном и пытались поджечь. Подоспевшие красноармейцы помешали им.
Когда закончился этот удивительный бой, мы насчитали в овраге и его окрестностях около 300 убитых и раненых мятежников. Остались на месте шесть пушек, много пулеметов, седел, боеприпасов.
Немало белоказаков попало в плен. Они сообщили: разбитые отряды скрытно сосредоточивались здесь, на подступах к железной дороге, для внезапного нападения на эшелоны отходящих с Украины советских войск. Некоторые из этих отрядов сформированы совсем недавно. Здесь перед наступлением их обещали обеспечить немецкими винтовками и пулеметами, за которыми посланы есаулы Марков и Попов.
В карманах убитых офицеров оказались секретные документы. В них излагались планы и задачи белоказачьей группы по разгрому наших войск. Приказ Мамонтова категорически требовал не допустить восстановления моста через реку Быстрая и продвижения красных в сторону Царицына.
Удачный ночной рейд отряда Романовского и пулеметной команды сорвал коварный замысел неприятеля.
В это время наши эшелоны и двигавшиеся за ними войска нагнала группа Донревкома. Команда казаков во главе с Подтелковым и Кривошлыковым направлялась в северную часть Донской области для организации революционных отрядов. Они направлялись в Усть-Медведицкий и Хоперский округа.
Доехав до станции Грачи, Подтелков решил выгрузиться из вагонов и дальше следовать на подводах, более короткими путями.
Решение Подтелкова нам казалось неверным, товарищи пытались убедить его в этом. Пробовал отговорить Подтелкова и Ворошилов. Однако тот стоял на своем. Беспокоило еще и то, что вся группа состояла из необстрелянных казаков, вооруженных лишь винтовками и одним пулеметом "максим". Когда командиры спросили, почему он решился на такой шаг, Григорий Федорович ответил:
- Надо спешить. Некогда раздумывать и вооружаться. Да и к чему? Восстание еще не дошло в Северные округа, а коль и появились там мятежники, мы успеем проскочить налегке. - После некоторого раздумья добавил: - Если казака не трогать, не злить, он мирный. А тронь, покажи ему кровь, осатанеет враз, в драку полезет.
Горячее солнце садилось за дымный горизонт. Вереница пароконных подвод вытягивалась медленно по шляху, в сторону от полотна железной дороги. Сбоку, придерживая шашки, шагали казаки-ездовые, а позади, на малой скорости, двигался легковой автомобиль с установленным на сиденье пулеметом.
Подтелков и Кривошлыков молча подошли к нам - серьезные, хмурые лица, в глазах - воля, решимость. Я невольно вспомнил нашу первую встречу с Федором Григорьевичем. Как изменился он с тех пор! Мало осталось от прежнего улыбчивого, огромного, чубатого казака. Весь он как-то сжался, ссутулился, широкоскулое лицо осунулось, казалось, стал ниже ростом.
Молча пожали нам руки и, отойдя шагов на сто, обернулись, грустно улыбнулись, помахали рукой.
Долго мы стояли, смотря им вслед, пока не скрылись в придорожной пыли последние подводы.
* * *
Вскоре после занятия Новочеркасска белоказачьими частями здесь собрался пресловутый "Круг спасения Дона", избравший генерала Краснова атаманом Всевеликого войска донского. Новый атаман развил бешеную деятельность. В области устанавливаются старые порядки, возвращаются на свои места разбежавшиеся помещики, фабриканты, заводчики, шахтовладельцы. С первых же дней начинаются поиски тех, кто осмелился лишить их былой власти. В Новочеркасск летят сотни жалоб с требованием вернуть конфискованное советскими органами имущество. И Краснов, не задумываясь, удовлетворяет претензии богачей за счет рабочих и беднейших крестьян. Начинается формирование регулярных полков белогвардейской казачьей армии, в которую на самом деле брали насильно всех, кто мог носить оружие. Брали даже иногородних, принимая спешно их в казаки и наделяя паями земли.
Ведет Краснов переговоры с немцами о совместной борьбе против Советской власти, добивается разрешения разжигать войну за пределами области. В письме, полном холуйского пресмыкательства, он просит кайзера Вильгельма помочь контрреволюции в борьбе с большевизмом, обещая взамен выдать богатый край на разграбление немецким империалистам. За десятки, сотни эшелонов хлеба, угля, нефти, скота, сырья оккупанты передают Краснову десятки тысяч винтовок, сотни пушек, пулеметов, миллионы снарядов, патронов, обмундирование, снаряжение. Очень часто за русский хлеб и сырье немецкое командование расплачивалось нашим же оружием и обмундированием, захваченным на оккупированной территории.
В это время в северных районах Донской области Советская власть еще держалась упорно. Усть-Медведицкий и Хоперский округа недаром считались наиболее революционными. Но они напоминали маленькие, разрозненные островки среди пылающего моря контрреволюционного мятежа. И, тем не менее, люди там героически боролись, а когда становилось невмоготу, поднимались с насиженных мест и, объединившись в отряды, прорывались сквозь огненное кольцо врага.
Двигаясь по железной дороге, наши войска, словно снежный ком, обрастали такими отрядами. Ворошилов требовал не оставлять на оккупированной территории ни одного человека, если он защищает Советскую власть. Используя вынужденную остановку у Жирново, командование взялось за пополнение частей новыми бойцами.
По приказанию Щаденко я с небольшим отрядом ранним майским утром выступил на Скосырскую, где предполагалось разместить штаб формирования.
На второй день, когда уже солнце клонилось к западу, мы подходили к слободе. Стоял тихий, душный вечер. Отряд миновал россыпь песков и вышел на луг. Повеяло прохладой от реки, со слободы донеслись веселые звуки гармошки, раздался звонкий девичий голос. Бойцы приободрились.
- Слышь ты, - заметил один из них, - в гармошку наяривают. Вроде бы свадьба.
Не успели мы осмотреться, как нас окружила детвора, подростки. Наперебой засыпали вопросами.
- Казаков зараз нема, - рассказывали словоохотливые ребята, разглядывая нас, - на днях прискакали несколько десятков, забрали в казенке водку и айда.
- А это ж почему гармошка играет?
- Пан Назаров из Процикова приехал за невестой, а она богатая, дочка лавочника Кондратьева. Жених - офицер, важный такой.
Разослав в разные стороны разведку, мы с группой бойцов поспешили к церкви, где, по сообщению ребят, венчался пан. Еще издали увидели огромную толпу, заполнившую площадь, двери, распахнутые настежь. Люди, сторонясь, оглядывая, пропустили нас, видимо приняв за белоказаков, - таких здесь проезжало немало.
С темноты никак не привыкнешь к яркому блеску свечей, люстр, к церковному убранству, которое кажется сказочным. Вдруг меня толкает в бок командир взвода Моторкин:
- Гляди, офицеры.
У самого аналоя, затянутый в рюмочку, - жених и вся в белом - невеста. Рядом, с толстыми, дорогими свечами, стоят дружки. Нас уже заметили - офицеры норовят юркнуть в толпу, мнется, кого-то высматривает жених. Пришлось нарушить торжественный обряд венчания.
Офицеров допросили. Их прислал для проведения мобилизации в Скосырской полковник Коньков, который создает специальный карательный отряд из сынков кулаков и помещиков.
- Сейчас полковник с новобранцами в хуторе Березовом, в имении помещика, - сообщил один из офицеров. - Ждет оружия, кое-что уже получено и отправлено. Немного спрятано здесь, в Скосырской, под мельницей.
- Что за оружие?
- Пулеметы в разобранном виде, винтовки, патроны, гранаты.
- Где, под какой мельницей?
- Этого мы не знаем. Нас пригласили собрать пулеметы и обучить добровольцев. Больше мы ничего не знаем. Спросите священника.
Привели попа. Щуплый, седенький старичок, он, казалось, только и занят тем, что молит всевышнего о помиловании грешников. Когда намекнули насчет оружия, замахал руками, запричитал жалобным, оскорбленным голосом:
- Что вы, что вы! Какое такое оружие? Ни в какую политику я не вмешиваюсь, одинаково молюсь за всех: и за красных и за белых!
С тем и расстались. Позже решили устроить бате очную ставку. Вошел смиренно, тихо, стал в сторонке, перекрестился на угол. Увидев своих - изменился в лице. Засверкали глаза, вскинулась кверху голова - понял: все пропало. Оттого и посмотрел на офицеров так, словно хотел сказать: "Эх вы, зеленая недоросль! Выболтали".
На вопросы отвечал путано, заикаясь, красноречие словно ветром сдуло. То ли хитрил, то ли страх отнял память. Бились мы с ним долго и решили пока посадить под арест.
А утром, чуть свет, в штаб пришла жена священника. Требует пропустить ее к командиру, к самому главному, потому как "скажет тайну великую". И сказала.
- Под алтарем в старой церкви запрятаны винтовки, револьверы, патроны, - доверительно сообщила старушка. - Охраняет церковный сторож... полковник Греков. Прибыл по поручению Мамонтова для организации мятежа. Живет он там же, в сторожке.
Закончив "исповедь", матушка торопливо перекрестилась и простодушно спросила:
- А для чего вам, родимые, оружие это? Обходились же без него столько времени, и, слава богу, все шло хорошо. - Посмотрела мутным взглядом на присутствующих и добавила: - Батюшку-то теперь выпустите? А то он, бедный, как только переволнуется, так и не может служить заутреню.
Через несколько минут "сторожа" доставили в штаб. Разоблачить его оказалось не так-то просто - старый, стреляный волк, Греков хитрил. Он не торопился и, усевшись у стола, стал нас сверлить своим пристальным, дерзким взглядом, полным ненависти. "Подкопаться" к нему, казалось, совершенно невозможно, изворачивался так ловко, что мы немели от удивления. Наконец к полуночи, прижатый к стене неопровержимыми фактами, показаниями раскаявшегося священника, "сторож" выложил все начистоту.
При полковнике оказались карта, секретные пакеты, крупная сумма денег для выплаты вознаграждения "добровольцам".
На следующий день в Скосырскую прибыл с отрядом Щаденко. Штаб по формированию расположился в доме торговца Пшеничникова.
- Вы что тут, - смеясь говорил Ефим Афанасьевич, - только приехали в слободу и свадьбу посмотрели.
- Да вот пришлось самовольно назваться в посаженные отцы господам офицерам, - отшучивались мы. - Вон с какими бубенцами собирались сыграть свадьбу, - и показали на ворох оружия, найденного под мельницей.
- Значит, ухо надо держать востро, - предупредил Щаденко. - Враг коварен.
И только мы закончили этот разговор, как разведка донесла: со стороны казачьих хуторов идут на слободу в наступление белогвардейцы.
Из-за речки, где зеленеют купы садов, ударило орудие. С протяжным свистом снаряд взвыл над крышами хат и в самой гуще дворов вымахнул огромный столб дыма, подняв на воздух чью-то крышу. Наши цепи развернулись и побежали на окраину слободы. На нас с трех сторон, растянувшись жидкой цепочкой, шли в наступление белоказаки.
- Окружают, - угрюмо бросил Щаденко, напряженно наблюдая в бинокль. - Литвинов, ко мне... Передай командиру батальона Новодранову, пусть живо выходит на северную окраину. Сюда пару пулеметов. Тачанку - к садам.
Невысокого роста, быстрый, подвижный Тимофей Литвинов на мгновение задержал руку у козырька выцветшей фуражки, крикнул "Есть!" и исчез в лабиринте улиц.
Бой разгорался. Не располагая точными данными о численности красногвардейцев, мятежники пытались с ходу ворваться в Скосырскую и смять нас в коротком рукопашном бою. Но, напоровшись на пулеметы, отхлынули, скрылись в ближней балке, чтобы кинуться потом со стороны садов. Вот уже бегут навстречу друг другу, сближаются цепи - наша и белоказачья. На пустующих, поросших бурьяном старых левадах встретились - началась рукопашная. Она закончилась бегством неприятеля.
Отбиты атаки и в другом конце села. План противника не удался.
С приездом Щаденко в Скосырскую работа по организации отряда закипела вовсю. Сюда шли и ехали люди с ближних и дальних хуторов, просили принять в ряды бойцов. В хутор пробирались нередко прекрасно организованные, обученные красногвардейские отряды, возглавляемые бывшими солдатами-фронтовиками.
Только с наступлением лета волна добровольцев резко пошла на убыль - подходила страдная пора на полях.
Крестьяне большинства окружающих сел успели осуществить постановления органов Советской власти и своевременно разделили помещичьи земли. Наконец-то сбылась их вековая мечта!
С огромным рвением и трудолюбием обрабатывали они эту землю. И весна и лето выпали благоприятные - с дождями, тихие. Хлеба удались на славу - тучные, густые. Зайдешь на загонку, словно в реку забредешь. Волнуется, катит золотистыми переливами под дуновением ветерка озимая пшеница, готовится выбросить колос яровая. Выйдешь в поле - душа не нарадуется: льнут к натруженным рукам ласковые колосья, пахнет хлебным цветом, васильками, дурманящими запахами разнотравья. А на целинных загонах токуют сторожкие стрепета, в хлебных зарослях бьют перепела, и музыка их голосов напоминает усталому воину приятные слова: "Спать пора, спать пора".
Ну как тут бросишь это раздолье? На кого оставишь хозяйство?
- Конешное дело, комиссары правду кажут про контру всякую, и воевать с ней нужно, но... а хозяйство как же? - мнется порой бедный казак, не в силах решить вопрос: убирать урожай или брать в руки оружие.
- Товарищ начальник, - все чаще и чаще стали обращаться крестьяне к командирам, когда речь шла о записи добровольцами в ряды Красной Армии, - не можно ли погодить трошки? Недельку - две. А? Самое ж дорогое подошло - хлебушко.
Суровые, непреклонные командиры и комиссары, сами бросившие хозяйство, упрямо доказывали:
- Нет, товарищи, время не ждет, враг рядом. Он жесток, безжалостен. Если будем медлить, пропадут и ваши хлеба и головы заодно.
И все же каждый раздумывал, чего-то выжидал, запись пошла плохо.
Шло очередное совещание в штабе. За столом, на лавках, просто на полу сидят командиры. Тихо, только слышен ровный, басовитый голос Щаденко, рассказывающего о сложившейся обстановке. Слобода Скосырская, станицы и хутора, где расположены отряды Красной гвардии, окружены многочисленными вражескими бандами. На днях белоказаки из хуторов Тернового, Серебряково, Поляково объединились под командой полковников Секретева, Конькова, Лазарева и начали вооруженную борьбу против Советской власти. Положение тяжелое.
И, словно в подтверждение этих слов, во дворе раздался топот и окрик часового. В комнату вваливается запыленный, возбужденный до предела гонец:
- Я из Лукичевского отряда. Нас окружили. Бьемся уже сутки. Патроны на исходе. Все просим - помогите.
В руках гонца скомканная, исписанная второпях вкривь и вкось четвертушка грязной бумаги: "Товарищ Щаденко, выручайте. Мы окружены, но не сдаемся - ждем помощи. Н. Харченко". Бумажка пошла из рук в руки.
Тут же Ефим Афанасьевич приказал мне:
- Взять Каменский отряд, пулеметные тачанки, кавалеристов и как можно скорее идти на помощь осажденным товарищам. Тимофею Литвинову направиться вместе с отрядом и каждые три - четыре часа доносить об обстановке.
Бойцов поднимаем по тревоге. Вскоре отряд уже стоял в ожидании приказа - одни пешие, другие в седле. Знакомые, родные лица, с ними не раз доводилось участвовать в кровавых сечах. Вот сидит на тачанке, еле сдерживая коней, хмурый Прищепин, нагнувшись, возится у пулемета Прокофий Кравцов, рядом стоят Мария Семикозова, Пенкин. На рысях подкатывают два трехдюймовых орудия. Теперь все в сборе.
Через минуту выступили в поход. Кавалерия ушла вперед, пехотинцы задержались. Чтобы ускорить их движение, в хуторе Тавричанском взяли несколько подвод и - марш дальше. Вскоре вдали послышался орудийный гул, а потом и очереди пулеметов. Выслав вперед и по бокам разведку, продолжаем движение. Через несколько минут разведчики сообщили: на Калмыковой горе - с полсотни всадников.