Школьное крыльцо Генштаба
На следующий год, в феврале, еще не успев привыкнуть к новым погонам генерал-майора, которые были получены мной накануне, я был вынужден все свои надежды об академии отодвинуть на второй план: начались события в Азербайджане - в Нагорно-Карабахской автономной области, где вспыхнул жестокий межнациональный конфликт между проживавшими там азербайджанцами и армянами. По распоряжению командования я отправил туда специальный моторизованный батальон.
В Нагорном Карабахе складывалась тяжелая обстановка. Участники конфликта от палок, ножей и охотничьих ружей вскоре перешли на оружие армейского образца, а сельские драки все чаще стали заканчиваться перестрелкой. Правоохранительные органы разделились по национальному признаку и не могли оценивать ситуацию объективно.
Уже были убитые с обеих сторон, и стало понятно, что территориальный спор между армянами и азербайджанцами начинает приобретать форму дикой междуусобной резни, в которой прежде всего пострадают беззащитные люди - старики, женщины и дети. Из запасников истории были вынуты и вновь введены в оборот уже забытые, а потому и непривычно звучащие термины "боевик" и "бандформирование".
Долг военнослужащих ВВ заключался в том, чтобы положить конец насилию. Долг политиков - в том, чтобы выявить исторические причины этого конфликта и найти пути для его мирного разрешения. События, которые развернутся в Нагорном Карабахе и на административной границе Армении и Азербайджана в ближайшие годы, явственно покажут, кто справился со своей задачей, а кто - нет.
Из состава моей дивизии в Карабах отправлялся только 28-й специальный моторизованный батальон, которому предстояло нести службу в городах Агдам и Шуша. Верилось, что межэтнический конфликт удастся локализовать: еще действовала система государственной власти, опиравшаяся на КПСС, и его, как нам представлялось, интернациональное Политбюро.
Выбор командования был сделан, как я полагаю, неспроста: части моей дивизии имели опыт длительных маршей без серьезных дорожно-транспортных происшествий, чернобыльский закал и большую практику по отмобилизованию военнослужащих запаса. При необходимости этот батальон мог стать ядром полка или бригады, которые можно было развернуть уже в самом Карабахе, призвав на военную службу резервистов.
Батальон шел в Нагорный Карабах в качестве передового отряда. Несмотря на мои просьбы, генерал-полковник Шаталин не разрешил мне отправить в район конфликта оперативную группу управления дивизии, разумно посчитав, что для управления батальоном достаточно комбата.
Поэтому сам я в Нагорный Карабах попал только через два года, после окончания Академии Генерального штаба.
Перед отъездом на учебу я должен был отчитаться за свое соединение на строгой инспекторской проверке, которую с группой прибывших из главка офицеров проводил начальник Управления боевой подготовки, генерал-майор Александр Семенович Веревкин. Ее результатом была оценка "хорошо", что по меркам, которые были приняты в то время в ВВ, равнялось твердой пятерке. Во всяком случае ни одна из наших дивизий до этого такой чести не удостаивалась.
Перед инспектированием я, конечно, волновался, хотя у меня были все основания считать, что за свою работу мне краснеть не придется. Еще командиром полка этой дивизии я был награжден орденом "За службу Родине в Вооруженных Силах" III степени, который, как мне представлялось, являлся подтверждением моего усердия, проявленного на этом посту. В бытность мою начальником штаба дивизии ей был вручен орден Красного Знамени. И это тоже свидетельствовало о том, что наше соединение было на хорошем счету во внутренних войсках.
Строгий генерал Веревкин со всей взыскательностью честного инспектора проверил дивизию, однако серьезных упущений и недоработок не обнаружил. Да и сам я, отправляясь на учебу, хотел оставить о себе добрую память. И сейчас стоят перед глазами сцены прощания с товарищами, с Боевым Знаменем нашей Краснознаменной дивизии, с которой были связаны долгие и очень яркие 11 лет моей жизни: от тридцати до сорока одного - по возрасту, от майора до генерал-майора - по воинскому званию. В моем прощании с Белоруссией была поставлена окончательная точка, когда я, сдав свою квартиру начальнику оркестровой службы дивизии, который был славен многодетной семьей, вместе со своими домочадцами убыл в Москву. В Академию Генерального штаба имени К.Е. Ворошилова.
И очень быстро нашел свое место среди ее слушателей, многие из которых стали мне друзьями на всю оставшуюся жизнь.
* * *
Стоит, видимо, сказать, что к этому времени окончательно определились мои собственные взгляды на роль военного человека в государстве. Допускаю, что в Академию Генштаба можно идти с разными устремлениями. Есть и такие люди, кого в большей степени беспокоят вопросы карьеры, власти. В моем случае все было по-другому - сбылась почти неосуществимая мечта. Будто на оперативные карты минского комдива Куликова кто-то заново положил стопку зачитанных в детстве и в юности книг. С напоминанием: учись у достойных, учись у лучших!
Еще в Сухуми, в доме дяди Мити, мной были обнаружены и досконально исследованы книги об Отечественной войне 1812 года. В них легендарные полководцы прошлого как бы парили над миром. Их характеры писались с помощью таких торжественных красок, что трудно было представить этих героев и полководцев обычными, живыми людьми. Это были, скорее, парадные портреты.
Прошло время, прежде чем я понял, что эти люди немногим отличались от нас самих. Как и нам, им были свойственны сомнения и ошибки. Так же в сердцах разговаривали они с подчиненными "руководящим" языком и точно так же шутили, если для этого был подходящий повод. Кажется, прочтешь книгу Махмуда Гареева - и хочется быть похожим на маршала Георгия Константиновича Жукова. Либо судьба выдающегося полководца времен Великой Отечественной войны генерала Ивана Ефимовича Петрова в изложении писателя Владимира Карпова покажется тебе достойной для того, чтобы спрашивать с себя по такому же высокому счету.
И сегодня, когда случается свободное время, предпочтение отдаю тем книгам, которые погружают меня в сражения давних лет и в судьбы выдающихся военачальников. Так я учусь. Так проверяю на себе правоту их командирских решений.
Еще в детстве я сделал для себя однозначный вывод: каждый из этих людей добивался военных побед умом, интуицией и трудолюбием, которые исключали праздность в жизни и безответственность в бою.
Стоит обратить внимание, когда читаешь, например, мемуары маршалов Г.К. Жукова, А.М. Василевского, К.К. Рокоссовского, генерала армии С.М. Штеменко, насколько скрупулезно работали эти военачальники во время планирования и проведения стратегических операций. Работали день и ночь!
Чего стоила их организаторская работа, когда речь шла о миллионах солдат, сотнях штабов, о гигантских территориях, на которых разворачивались сражения. Военная работа, как и любая другая, начинается с работы ума. Это в их головах, прежде чем воплотиться в реальной жизни, в тысячах направлений проходили колонны, мчались литерные составы с техникой и боеприпасами, тянулись обозы с продовольствием, рылись окопы и взрывались мосты. Все это не мешало им, так же, как и прочим, посидеть зорьку на рыбалке или опробовать ружье на охоте. И даже пропустить рюмку, если этого требовала душа. Но вот работой своей они не пренебрегали, оттачивая каждую деталь операции и проверяя точность исполнения своих приказов.
* * *
Основная задача высокой военной школы, которой в нашей стране издавна является именно Академия Генерального штаба, состоит в том, чтобы ее выпускники получили фундаментальную оперативно-стратегическую подготовку. Подобно любой науке, военная наука также нуждается в дерзком и талантливом творчестве. Далеко не каждому это по силам. Поэтому нет ничего удивительного, что год за годом в учебных аудиториях Академии Генерального штаба собираются, как правило, только те старшие и высшие офицеры, чьи деловые качества не вызывают сомнений.
Статистические данные свидетельствуют, что лишь один офицер из ста по прошествию многих лет службы становится слушателем этой академии. Но этот жесткий профессиональный отбор совершенно понятен. Выпускники академии - продукт, что называется, штучного изготовления. Многим из них предстоит занять высокие руководящие посты. Командовать дивизиями, корпусами, армиями, военными округами - в мирное время и фронтами - в военное.
Эти люди должны знать, что такое свободный научный поиск. Они должны быть свободны от стереотипов и догм, которые могли бы сковывать полководца в тот час, когда создается модель боя или сражения, либо рождается замысел целой военной кампании.
В моей группе учились представители самых разных военных профессий: из военно-космических сил, из Главного разведывательного управления Генерального штаба, из Военно-Морского Флота и из противовоздушной обороны. Пехотинцы, артиллеристы, военные инженеры. У каждого свой опыт и свое знание жизни, которыми делились мы друг с другом и получали удовольствие от того, что разговариваем на одном языке. Ведь наше общение вовсе не ограничивалось лекциями и семинарами, оперативно-тактическими летучками и штабными картами, а легко переносилось за стены академии.
Да и "допуски в вольнодумстве", которыми мы пользовались в академии, разительно отличались от тех, что мы могли бы разрешить себе в обычных частях, где каждый из нас находился под пристальным вниманием офицера-особиста. А он в свою очередь был практически всевластен и мог без особых хлопот поломать любую офицерскую судьбу.
В стенах Академии Генштаба мы чувствовали себя гораздо свободнее.
Бывало, что преподаватели марксистско-ленинской философии (впоследствии - политологии), приезжавшие в Академию Генштаба на семинар из других, нижестоящих, академий, первое время с ужасом смотрели на нас, особенно когда возникала полемика по острым политическим вопросам, а наши критические стрелы начинали задевать руководителя государства - генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева.
Сами они, эти полковники-марксисты, в аудиториях своих академий подобной крамолы допустить не могли и только удивлялись, что существуют на свете необычные советские офицеры, которым разрешено размышлять свободно и раскованно.
Но только так и может состояться высший офицер, власть и воля которого могут в особенный час истории распространяться на большие массы людей и на большие территории. Где у него, возможно, не будет подсказчиков в тот миг, когда нужно принять очень ответственное решение оперативно-стратегического характера. В рамках прописных истин он задохнется. Без навыка критического мышления ему не понять чужих замыслов, а значит, и самому не сделать неожиданного и ошеломляющего хода, который в конце концов приведет к победе его войска.
Но, помимо практической пользы подобного полководческого вольнодумства, на нас накладывала отпечаток та особая пора гражданской открытости, которая наступила в конце 80-х годов. Стоит только припомнить завораживающие всю страну съезды с их бескомпромиссными речами, лица новых политиков, хлещущих по щекам прежнюю власть, и наши походы в Лужники - "на Ельцина".
Мы, слушатели академии, прошедшие к тому времени вполне достойную армейскую школу, видели, как у нас на глазах начинает рушиться этот мощнейший инструмент государственной власти - Вооруженные Силы. И не могли перебороть в себе чувство, что военное руководство страны, не раз говорящее о необходимости перемен в армии, вряд ли представляет себе пути ее реформирования. Что все его силы уходят на латание дыр и на борьбу за власть.
В своем кругу мы обсуждали эти вопросы откровенно и часто сходились во мнении, что наши мозги, мозги слушателей-"академиков", порой генерировали куда более свежие идеи, чем те, что претворялись в жизнь "генералами Кремля" и тогдашним руководством Министерства обороны.
Живой иллюстрацией подобных преобразований стало смещение с должности командующего войсками Закавказского военного округа генерала Игоря Родионова и его показательная ссылка на должность начальника Академии Генштаба.
Пришел он к нам, кажется, осенью 1989 года - после апрельских событий в Тбилиси, когда, по версии грузинских националистов, его десантники разметали саперными лопатками очередной несанкционированный митинг. И как бы ни была почетна должность начальника элитной военной школы страны, по всему чувствовалось, что новое назначение Родионова является все-таки ссылкой, а возможно, просто перевалочным пунктом на пути в никуда.
Нам, получавшим свежую и достоверную информацию от офицеров, командированных в Баку, Сумгаит, Тбилиси, это казалось несправедливым. Я, например, очень внимательно следил за тем, как действовали в очагах межнациональных конфликтов внутренние войска. Был доступ к уникальным документам и свидетельствам. Друзья из главка ВВ давали видеосъемку тех или иных событий. Разумеется, во время самоподготовки я рассказывал своим однокашникам по академии об истинном положении вещей.
Появившийся в наших стенах генерал-полковник Игорь Николаевич Родионов (он сменил на этом посту генерала армии Салманова) начал свое знакомство с академией с того, что неспешно обошел все кафедры. На его пути попался и я, в тот день занимавшийся немецким языком. Он вежливо протянул мне руку, поздоровался. Чуть позже были собраны все слушатели: Родионов хотел услышать от нас, что кажется нам в учебе действительно нужным, а что - второстепенным. С пониманием отнесся к некоторым нашим просьбам. Действовавшие тогда правила требовали от нас обязательного ношения кителей в лекционных залах, что казалось нелепым. Особенно в жару. Родионов разрешил нам отныне заниматься в рубашках, если это позволяла погода.
Чувствовалась в нем настоящая, а не напускная интеллигентность. Слушал внимательно, принимал только продуманные решения, был доброжелателен. Родионов был чрезвычайно авторитетен среди преподавателей и слушателей академии. Настолько, что мы просто не поверили выводам депутатской комиссии, которая была послана в Тбилиси для расследования инцидента на площади. Офицерское собрание Академии Генштаба - я лично на нем выступал - единодушно высказалось в поддержку Игоря Николаевича. Мне кажется, это его несколько ободрило.
* * *
Политика теперь многим показалась живым и перспективным делом, вполне подходящим для того, чтобы заявить о себе во всеуслышание. Но никто и представить себе не мог, что в вице-президенты Российской Федерации отправится наш однокурсник и мой сосед по подъезду - полковник и Герой Советского Союза Александр Владимирович Руцкой.
Звание генерал-майора он получил позднее, уже став политиком.
Как заслуженный боевой летчик, он пользовался в нашем кругу уважением и авторитетом.
Теплой осенью 1988 года мы часто ходили вместе с ним от дома до академии, и я хорошо помню рассказы Александра о войне в Афганистане. О том, как в багажнике автомобиля его вывозили из нашего дипломатического учреждения в Пакистане. Его судьба вызывала восхищение: летал, сбивал неприятельские самолеты, самому приходилось гореть в воздухе и сражаться в окружении на земле.
Его интерес к политике тоже не казался случайным. Был Александр человеком активным и напористым. Почему-то запомнилось, что в жарких дискуссиях на семинарах по политологии шумный Александр Руцкой всегда ругал Ельцина и был резок в суждениях. Но была заметна еще одна присущая ему особенность: иногда он круто менял свое мнение. Мы понимали, что это уже отдает политиканством. Но в принципе без предубеждения относились к таким свойствам его характера, помогали в политических баталиях и за глаза называли Сенатором.
Сейчас и вспомнить смешно, как перед выборами в Верховный Совет СССР весь наш курс прогулял два дня, чтобы обеспечить агитационную работу в пользу Александра. Полковники и генералы, переодевшись в "гражданку" и ощущая себя чуть ли не заговорщиками, возили на личных "Жигулях" и "Москвичах" его листовки, раскладывали их по почтовым ящикам. Я лично вместе с еще двумя товарищами занимался этим в Рублеве - московском пригороде.
В ходе этой кампании все вместе мы обеспечивали его выступление на митинге в районе станции метро "Молодежная", где Руцкой в свойственной ему манере рубил правду-матку, что называется, с топора…
И, конечно, было всеобщее расстройство от того, что наши агитационные усилия пропали даром: в союзный парламент Сашу не выбрали. Но эта жизнь уже так заразила его, что он начал новую кампанию по выдвижению в Верховный Совет РСФСР. Выдвигали его жители Курска, и однажды Руцкой исчез из академии на несколько дней: самовольно уехал к избирателям. За что, по правилам, принятым в армии, получил выговор от начальника академии генерала Родионова. Но его собственный политический старт уже состоялся. В Верховном Совете РСФСР на вопрос Ельцина: "Ну что, Руцкой, против меня голосовал?", Александр ответил честно: "Так точно, против". Ельцин заглянул ему в глаза и многообещающе погрозил: "Ну посмотрим, что нам с тобой делать".
Это со слов Александра… Он еще не раз появится в моей жизни.