Очень часто и в письмах, и на зрительских конференциях меня спрашивали о том, какие качества необходимы настоящему актеру. Этот вопрос из разряда вечных и непременных, задавали его и журналисты, и люди, которых, может быть, удивляет или привлекает специфика, необычность нашей профессии, особенно те юноши и девушки, которые мечтают взойти на сцену.
Отвечу так. Настоящий актер должен обладать богатырским здоровьем и чувствительностью камертона. Иметь терпение и от-.крытое сердце. Горячо переживать все тревоги времени, в котором живет. Не впадать в отчаяние от провалов. Уметь яростно работать. И видеть в работе высшее счастье своей жизни. Именно в работе. Он должен не заискивать перед публикой, не подлаживаться под нее, а стремиться подчинять ее, вести за собой, по крайней мере, серьезно говорить с нею. Наконец, у настоящего актера обязательно должен быть талант, который либо рождается вместе с человеком, либо нет. Тут уж ничего не поделаешь. Алмаз можно отшлифовать, превратить его в бриллиант. Кирпич, сколько ни шлифуй, так кирпичом и останется. Угадать талант заранее - дело почти невозможное. В данном случае я говорю о своей профессии.
Мне приходилось слышать и такое: "В нашем зрительском представлении вы актер прежде всего современного репертуара. Чем это вызвано: распределением ролей? Вашим особым пристрастием к таким ролям?"
В подавляющем большинстве случаев судьба артиста зависит от репертуара, который создается в театре. И если, допустим, играл бы я в театре оперетты, то никогда бы не получил тех ролей, которые сыграл на самом деле. Но, вероятно, никто не поручал бы мне эти роли, если бы они меня не волновали, если бы они не были той, может быть, маленькой, но трибуной, с которой представляется возможность говорить о проблемах, волнующих меня. И если происходило совпадение моего мировоззрения с мировоззрением положительного героя, тогда и возникала та цельность образа, которая, вероятно, доходила до зрителя.
< А теперь коснусь еще одной стороны взаимоотношений зрителя и актера. Вот письмо, полученное мною уже очень давно:
"Стереотип ломается с трудом. Когда я смотрела "Фронт", то поначалу не очень приняла Вашего Горлова, и вдруг где-то в середине спектакля я ясно увидела вместо Горлова какой-то огромный уродливый пень, который торчит посреди дороги, вцепился корнями, и ни проехать, ни пройти - необходимо его выкорчевать".
Да, театры часто сталкиваются с тем, что публика склонна к определенным стереотипам. И когда зрители встречаются с необычным решением роли или необычным талантом, то принимают его настороженно, подозрительно, а иногда и просто не принимают. Яростно, порой грубо и безапелляционно отвергают непривычное для себя, потому что оно ставит их в тупик: "А разве так можно? Как же, нас учили другому. Я привык к другому. Я этого не понимаю и, значит, не принимаю".
Это злое, ограниченное, мещанское суждение - если не по мне, то, значит, неправильно. Это обедняет и зрителя и искусство. А в искусстве не может быть единственного решения. Иначе в течение четырехсот лет не играли бы Гамлета. Было бы скучно повторять одно и то же из века в век. В том-то и бессмертие Шекспира, что каждая эпоха находит в нем созвучное себе. Бесконечны возможности отражения сегодняшнего дня средствами искусства. Бесконечны! И чем они разнообразнее, тем полнее это отражение. Тем шире кругозор и возможности зрителя или читателя. Можно выбирать художников, наиболее полно выражающих твое отношение к миру. Но это не значит, что не может быть другого способа выражения действительности, чем привычный.
Например, в Грузии много превосходных, талантливых памятников выдающимся деятелям культуры грузинского народа. Но какие же они разные! Яростный Гамсахурдия и пленительный Бараташвили, пламенный Табидзе и скалисто-огромный Яшви- ли, пронзительный до слез Пиросмани, на коленях, с прижатым к груди ягненком, и воплощенный в гранит Серго Закариадзе - памятник погибшим воинам в Гурджаани. Душа радуется такому разнообразию и бесконечной талантливости грузинских ваятелей. Одно у них общее - любовь к великим сынам Грузии, любовь и глубочайшее уважение к своему народу. Да, и то и другое должно быть неизменно, незыблемо. А возможности выражения этих чувств бесконечны.
То же относится и к театру, к актерам. Тем более что наше искусство так мимолетно. Значит, оно требует осторожности в оценках, любви и понимания. Ведь театральный спектакль, актерская театральная работа не бронза и не гранит, которые могут оценить и много лет спустя. У актерской работы есть только настоящее и, как это ни страшно, нет будущего. Прекращает актер играть - и исчезает его роль, его создание. Такова беспощадная правда о нашей профессии. Нам ждать понимания у грядущих поколений не приходится. Нам нужно понимание сегодня, и только сегодня. А завтра будут другие актеры и другие зрители.
Помнится, в "Литературной газете" промелькнула маленькая, но ошарашивающая заметочка - зрительница из Умани с обидой писала: "Артисты играют то положительных, то отрицательных героев. Почему же не хотят считаться с тем, что у меня, у зрителя, есть память, в том числе эмоциональная. Мы должны не узнавать артистов и воспринимать их только как действующих лиц. А то смотришь на положительный образ, а память подсказывает, что я видела этого актера в роли подлеца и мерзавца. Как туг быть?" Действительно, как туг быть? И зрителям, а главное, актерам? Притом я знаю по собственной почте, что таких зрителей с повышенной эмоциональной памятью немало, если не сказать большинство, то есть таких, которые не принимают попытки актеров вырваться из глубокой, наезженной колеи. А может быть, зритель прав и нужно вернуть амплуа? Чтобы каждый знал свой шесток. И актерам легко - накатанная дорога, и зритель заранее знает вкус блюда, подаваемого тем или другим актером уже многие годы.
Давным-давно, еще в Омской театральной студии, меня определяли по амплуа как "простака". Так что же, мне с тех пор стоило только простаков играть? А мы, студийная молодежь, много спорили о том, нужно ли амплуа вообще. Что-то свое доказывали, ощущая в себе безграничные возможности, и верили в сказанное, еще толком не зная жизни. Но уже тогда большинство из нас склонялись к мысли, что лучше быть актером без амплуа.
И Евгений Багратионович Вахтангов говорил, что настоящий актер должен уметь играть и водевиль, и трагедию, а это значит, он должен уметь играть и героев, и злодеев. Как тут быть? Я думаю, что те зрители, которым трудно переключиться с одного восприятия актера на другое, относятся к его искусству, как дети к сказке, где все разложено по полочкам и за многие века устоялось. Этот дядя - Бова Королевич, а этот - Кощей Бессмертный. Такой зритель, придя в театр, не хочет узнавать ничего нового. Он желает получить подтверждение тому, что ему уже известно. И досадует, раздражается и даже гневается, если увидит и услышит нечто иное, а то и противоположное. Такой зритель при просмотре спектакля хочет потешить самолюбие и получить доказательство своей непогрешимости. Он бывает оскорблен, если актер, которого он привык видеть в положительных ролях, вдруг сыграет отрицательную. Это, по его разумению, предательство.
А в замечательной своей искренностью и правдивостью книге "Вопросы самому себе" Василий Макарович Шукшин пишет: "Как у всякого что-то делающего в искусстве, у меня с читателями и со зрителями есть еще отношения интимные - письма. Пишут. Требуют. Требуют красивого героя. Ругают за грубость героев, за их выпивки и т. п. Удивляет, конечно, известная категоричность, с какой требуют и ругают. Действительно, редкая уверенность в собственной правоте. Но больше всего удивляет искренность и злость, с какой это делается. Просто поразительно! Чуть не анонимки с угрозой убить из-за угла кирпичом. А ведь чего требуют? Чтобы я выдумывал. У него, дьявола, живет за стенкой сосед, который, работает, выпивает по выходным (иногда - шумно), бывает, ссорится с женой… В него он не верит, отрицает, а поверит, если я навру с три короба; благодарен будет, всплакнет у телевизора, умиленный, и ляжет спать со спокойной душой".
Я прибег к этой цитате, чтобы показать: проблема такого зрителя тревожила и тревожит многих художников. Именно тревожит, потому что подобных зрителей и читателей немало. И что самое странное - это агрессивность, с которой они отстаивают свою точку зрения, считая ее непоколебимой и единственно верной.
Умение воспринимать прекрасное само не рождается. Это умение нужно воспитывать. К музыке, живописи, театру нужнопривыкнуть, чтобы они стали для человека не развлечением, а необходимостью. Нельзя смотреть на театр как на своеобразный диван для отдыха - удобно, привычно, вот и хорошо. Вообще, если какое-либо произведение искусства кажется вам непонятным, может быть, даже чуждым, - не спешите отрицать его, а постарайтесь подумать над тем, что хотел сказать его создатель, какую мысль выразить.
Контакт со зрителем - непременное условие существования театра. Если ему удастся потрясти сердца, открыть невидимые стороны жизни, тогда он нужен, тогда он полон, тогда он непобедим. Но ведь и другая сторона - зритель - нуждается в контакте с театром, и, следовательно, наши стремления найти общий язык должны быть обоюдными.
Опыт нашего театра и других все явственнее убеждает, что в искусстве сохраняется лишь то простое, чем жив человек. Он хотел бы видеть на сцене индивидуальность, личность и все, что волнует эту личность: драмы, озарения, страсти - и ненависть, и любовь. Мир человека, существующий как бы вне зависимости от политики. Во всяком случае, он хотел бы от нее не зависеть. Такой счастливый мир - такого времени и обстоятельств, где бы политика была вне круга интересов действующих на сцене лиц.
Да, не спорю: политика входит, прямо-таки врывается к нам и вмешивается в наше личное, частное, суверенное существование. И страсти, вызываемые ею, бывают страшнее личных драм.
"Но, пожалуйста, - как бы говорит наш зритель, - дайте мне хоть в театре на короткое время забыть об этом".
Выходит, театр - это своеобразный наркотик, дающий возможность зрителю забыться на те два-три часа, пока он находится в зале? И билет в театр - это "билет на антракт", как писала одна газета, имея в виду, что спектакль - это антракт среди бешеных будней? А я бы сказал, что театр - совсем не наркотик, но более нормальный, более рациональный и даже более реальный мир, чем тот, что остался за порогом зрительного зала. Безмолвно участвуя в сценическом действии, зритель чувствует свою самоценность вне зависимости от политики, от того, в какой он партии, в какой тусовке, на какой работе, и что сегодня по телевидению сказали друг другу Иван Иванович и Иван Никифорович, и кто кого обозвал гусаком.
Реальность и мечта
Но надо сказать, что тот предмет, который более всего в этом мире занимает, волнует, раздражает и интересует человека, - он сам. Это непреложная истина. Она дает основание надеяться, что театр никогда не погибнет. Во всяком случае, он будет до те* пор, пока человек существует в неисчерпаемом море проблем и переживаний. Пусть они кажутся похожими, на самом деле они не бывают одинаковыми! И любой спектакль интересен тем, насколько ярко, страстно, убедительно разворачивает он всю гамму камерных, глубоко личных переживаний героев. Особенно если они вовлечены в нерасторжимый круг отношений: он и она. Бесконечно повторяется эта формула любви, ревности, горя и счастья, и все это сто тысяч раз уже сыграно, спето, рассказано… "позарастали стежки-дорожки". Но зритель снова с благодарностью к театру и актерам возвращается к вечной истории любви. Нет, не зарастают эти стежки-дорожки. Потому что герои страдают и им хочется сопереживать. Было так при царе Горохе в тридевятом царстве, есть так и сегодня, у нас.
Говоря о вечных интересах и темах, воссоздавая на сцене жизнь современника пусть даже через классику или исторические сюжеты, театр в силах показать не только ожесточение, но и доброту; не только жестокость и предательство, но и товарищество, дружбу, верность.
Драматически, а то и трагически представляя коллизии, в которых существуют персонажи, театр подчеркивает, что они - люди, а не звери, что между ними могут быть столкновения и противоречия, но не должно быть склок и разбоя. В этом огромная гуманная роль театра. За такие спектакли всегда высказывается зритель, выбирая, что ему посмотреть из предложенного в театральных репертуарах. На хороший спектакль, возвращающий человека к самому себе, люди идут, как корабль после бури в защищенную гавань, чтобы спустить пассажиров на твердую землю. Чтобы под ногами - не зыбь безмерная, разверзающаяся, а суша, сухое прибежище. А если на этой земле не один лишь песок, но и пальмы или сосны, то вот оно и состоялось - возвращение к нормальной жизни.
Я уже не раз сравнивал театр с зеркалом. А сравнение-то не безусловное, даже у меня оно вызывает постоянные сомнения. Вообще человек противоречив во взглядах на себя и окружающий мир. Поэтому не надо удивляться, что иногда противоречу себе и я. Конечно, театр не может быть зеркалом жизни в буквальном смысле слова, ведь он не отражает подлинной действительности. Скорее он предлагает нам ее идеальный образ, прихотливо трансформируя, зачастую преувеличивая жизнь, иногда показывая то, чего нет на самом деле…Но верить-то хочется, что есть! Что просто по каким-то причинам в дебрях реальности скрыто от нас нечто важное, и нужное, и дорогое. Но вот сейчас почему-то его не отчетливо видно. Так что порой разочаровываешься, мол, нет в наши дни ни верности, ни любви, ни здравого смысла, одни лишь животные инстинкты. И чтобы не заедала эта сумеречная безнадежность, стоит заглядывать в театр, в это зеркало - не зеркало. Изображенное в нем подскажет: "Эй, посмотрите внимательнее, есть в мире то, чего жаждете. Есть верность, только надо в это верить. Есть и любовь, только надо полюбить".
Позволю себе еще одно сравнение: театр сегодня - это спасательный круг общества. Только ленивый нынче не твердит о том, что мы упустили нашу молодежь. И я в этом вопросе не рискую прослыть оригиналом. А корень проблемы в том, что мы вдруг перестали воспитывать молодежь, предоставили ее самой себе, не дав надежных ориентиров для движения по жизни. Более того, еще и потакали соблазнам, на которые падки незрелые души в период своего становления. Чего только стоят "чернушные" годы в истории отечественного кинематографа в конце XX века! А воспитывать необходимо всегда, особенно на переломе времен.
Давно известно, что человек воспитанный, с хорошей "детской", менее других способен на плохой поступок, тем более на преступление. Человек растет всю жизнь, и нет пограничных столбов между его возрастами. А потому и воспитывать человека, приобщать его к культуре надо всю жизнь.
Говоря о культуре, я имею в виду не столько интеллектуальное развитие человека, его начитанность, знания в области искусства, хотя и это имеет большое значение, сколько умение жить, не мешая другим, умение приносить пользу, не требуя за это лавровых венков, способность делать своими чужие радости и беды. Это и есть духовность, интеллигентность и человечность. Это и есть культура. Еще она заключается в следовании традициям, законам, вере.
А вот когда ничему не подчиняются, ничему не верят, ничего не любят… Культура прежде всего воспитывает не манеру поведения, а "манеру жизни", способность воспринимать мир как единое целое, в котором твое "я" лишь малая часть. Но это самое "я" - единица значимая и ответственная, не безразличная к происходящему в человеке и обществе. Только такое мироощущение образует в человеке личность с чувством собственного достоинства.
Когда я говорю о первостепенном значении культуры в воспитании человека, каждый раз впадаю в странное состояние - безусловной своей правоты и полного бессилия ее доказать. Мне трудно делать это, видимо, потому, что доказывать приходится аксиому.
"Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь…" - писал Николай Заболоцкий. Призвание театра - быть помощником в этом труде. Только нелегко ему и одиноко на этом пути, потому что театр одновременно вынужден бороться за свое выживание, и бороться отнюдь не с тенями.
Чего только стоит противостояние с телевидением, которое несокрушимо по своим силам и влиянию! Чуть сделай себе поблажку, зритель! Присядь у мерцающего голубого экрана, и он беззастенчиво лишит тебя воли. Сиди теперь с прозрачными глазами и пережевывай мякину сериалов, купайся в бесконечных "мыльных операх", полощи чужое белье в бестолковых ток-шоу, смотри и про то, и "про это"…
Нельзя, конечно, не признать, что телевидение имеет огромное значение в качестве самого массового и быстрого средства информации, в качестве просветителя в различных областях науки и культуры. Для человека из глубинки телевизор - вообще единственное окно в мир. Эпоха коллективных культпоходов в театр прошла безвозвратно, кинопрокат едва не приказал долго жить, и в эру безвременья лишь телевидение спасало людей от полного одичания. Не спорю, есть на телевидении умные передачи, интересные фильмы, познавательные программы. И это хорошо, что всем доступно общение с прекрасным. Плохо, что телевидение принижает значение искусства, приучая зрителя к его обыденному, повседневному восприятию как бы между делом, среди бытовых забот. А к восприятию прекрасного надо готовиться, как к священнодействию! Надо духовно настраиваться на свидание с ним! Разве возможно сделать это за секунду, необходимую для щелчка телевизионным тумблером?
Казалось бы: выруби этот ящик - и дело с концом! Но если привычка выработалась, уже нелегко от нее отказаться. Ни разу не посмотрел телевизор за день, и вроде напрасно этот день прожил. Меж тем все наоборот: зачастую именно время, просиженное у телевизора, прожито зря. И ты ничего не совершил, и жизнь прошла мимо тебя.
А как опасно телевидение с его способностью вдолбить в голову любые идеи. Тут сопротивляйся не сопротивляйся, а эти идеи, как острые стрелы, настигнут и подранят тебя… Однажды врач-психоневролог показал мне какую-то женщину. Внешне она выглядела нормально и рассуждала вроде бы здраво, но на самом деле была больна. Она уверяла всех, что с экрана телевизора исходит пучок лучей, от которых у нее начинает нестерпимо болеть голова. Симптоматичное явление, не правда ли? Не каждый здоровый человек увернется от таких невидимых лучей. А тут еще Интернет завоевывает новые позиции, затягивая в свои сети даже могущественное телевидение.
Меня в этой сложнейшей взаимосвязи явлений интересует, естественно, настоящее и будущее театра. Так хочется, чтобы он уцелел среди новейших достижений цивилизации. Не только уцелел, но и сохранил свою живую душу.
Сегодня это удается далеко не каждому человеку, ведь компьютеризация представила нас миру раздетыми во всех смыслах. Например, поинтересуется кто-нибудь моей скромной персоной, нажмет он нужные кнопки и высветит на экране не только то, что я сам готов поведать о себе миру, но также и всякую молву и разночтения обо мне из самых неожиданных, порой необъективных и неосведомленных источников. Меня удручает эта "жизнь на свету": "горячие" страницы в Интернете, все эти, по западному образцу, толки на экране, в СМИ, в книжных изданиях - про женитьбы, разводы, любовниц… Когда я читаю в книге ныне здравствующего автора его откровения о "немладенческих" забавах, любовных историях, мне становится страшно. Не за него! Ведь любовь, если только это не нарциссизм, - чувство обоюдное. И разве это по-мужски - не думать о чести другого, доверившегося тебе человека, тем более женщины?