Жесток Трубников? Да. Груб? Да. Тяжело с ним? Да. Но он не равнодушен к происходящему. Он обладает свойством сначала думать о других, а потом о себе. Он не станет щупать себе пульс, боясь за сердце, пока не заставит людей идти нужной дорогой. Да, он неумолим, непреклонен, но только в одном - в стремлении к достижению цели, которая принесет всем благо.
Конечно, время выпало ему тяжелое: приходилось преодолевать пудовую военную усталость и опять идти в "светлое будущее", и другого выхода не было. Вот почему коммунист Егор Трубников не имел права быть прекраснодушным и удобным для всех. Не мог он остаться спокойным, когда на кон было поставлено счастье и благополучие людей, которых он любил всем изболевшимся сердцем. Поэтому надрывался Егор так, что в глазах плавали кровавые туманы, не желая быть снисходительным к тем, кто уселся на обочину и безнадежно опустил руки. И не было поблизости сказочных богатырей, на которых можно было переложить эти бесконечные борения, но все следовало делать самим, своими усталыми, натруженными ладонями.
Трудно воссоздать в словах ход моих поисков образа Егора, все нюансы, весь душевный настрой тех дней, когда жизнь направлена на одну-единственную цель. Дело в том, что поиск характера так текуч, что иногда работа сдвигается с мертвой точки от чепухового толчка, рассказав о котором, пожалуй, добьешься недоверчивой улыбки.
Например, ничего особенного не означают косолапые ноги, ведь люди ходят и так и эдак. Однако в поисках своего Трубникова я уцепился за походку. Почему-то мне показалось, что Егор ходит, косолапо ставя ноги. Мне представлялся неуклюже, но цепко шагающий по земле человек. Сквозило в этой косолапости что-то упрямое, крепкое, корявое и несдвигаемое. Конечно, одной походкой, сколь она ни своеобразна, персонаж не создашь. Возможно, не все зрители и заметили-то эту председательскую черточку. Но мне, актеру, походка говорила о многом. Ведь я представлял своего героя конкретно и зримо и добивался, чтобы зритель тоже воспринимал Трубникова в соответствии с моим актерским замыслом.
Весь процесс актерской работы над образом глубоко внутренний и сугубо индивидуальный. Есть в нем, конечно, и общеизвестные законы, навыки и наработки, но есть и нечто присущее только одному актеру и ничего другим не говорящее. Пожалуй, без этой единственной, найденной лишь для конкретной роли черты, которая оживляет и объединяет все общие рассуждения о поисках образа, делая его живым и достоверным, настоящей работы у актера не получится. Не получится того проникновения в изображаемый характер и той правдивости, когда зритель забывает о своем пребывании в театре или кинозале и всей душой переносится к месту действия. Да неужели там актер играет? Это ведь живой, реальный, интереснейший человек, встреча с которым остается в памяти на всю жизнь!
Потому актеры бывают такими беспомощными, когда в интервью или выступлениях от своего лица стараются раскрыть творческую кухню, ибо им приходится упоминать лишь готовые рецепты, с помощью которых сварился тот или иной "суп". А на практике живителен сам процесс составления таких рецептов, и важно внутреннее чутье, которое подсказывает, чем и в каком количестве надо приправить блюдо. Вот и я, вспоминая о создании образа Егора Трубникова, могу сообщить лишь одну из своих рецептур.
Чтобы несколько расширить представление об этой роли, приведу выдержки из записей, которые вел непосредственно во время съемок "Председателя". В них есть попытка зафиксировать ход моих размышлений о характере Трубникова, и может бьггь, эти срезы актерской работы покажут, насколько индивидуален и специфичен поиск образа.
6 августа 1963 года
Приступил к работе. Роль Трубникова - секрет за семью замками. Темперамент, необычный взгляд на жизнь, оптимизм, настырность, жизненная воля, неожиданность, нахрап, несгибаемость характера - все надо искать. Все для меня задачи.
11 августа
Снимают общие планы. Образ Егора туманный, зыбкий. Вроде и чувствуется и тут же уплывает.
Сейчас ищем внешний вид. Волосы вытравляем до седины. А получится ли седина, черт ее знает. Мешает свое лицо. Это не Трубников. Сегодня на базаре вроде нашел "Трубникова", но глаза потухшие. Кстати, ища в толпе его глаза, я столкнулся с тем, что почти нет глаз острых, цепких, въедливых. Трубников народен в самом прекрасном смысле этого слова. Одежда, лицо и манеры нужны такие, чтобы совершенно не чувствовалось актера.
13 августа
Сегодня мой первый съемочный день. Меня давит роль. Все кажется, что ее надо играть особенно. Образ выписан Нагибиным великолепно. Это причудливый характер. Значит, надо играть характерно. Начинаю играть характерность, идет игра в самом дурном смысле. Сняли две сцены. Иногда вроде цепляюсь за ощущение образа, а потом опять туман. Конечно, это должен быть образ со вторым планом, чтобы читалось больше и шире, чем говорится в тексте.
17 августа
Разговаривал с режиссером о роли. Салтыков, как мне кажется, одинаково со мной воспринимает ее содержание, идею, мысль, но ведь это надо воплотить. Как говорит, живет, дышит Егор, я до сих пор не знаю. Начинаю играть "по правде" - скучно. Надо искать форму этому содержанию. Как передать глубокое содержание, которое заложено в сценарии? Передать в интересных, неожиданных, оригинальных, новых красках? Трубников - это сама свобода. Ему наплевать на то, как о нем думают, говорят. Почти на грани нахальства надо играть эту роль. А где его взять, когда сплошные сомнения, сомнения, сомнения…
Это не Бахирев, тут нужны другие краски, другой темперамент. Эту роль надо играть смело, неожиданно. Трубникова можно сыграть прямо. Это будет верно, но неинтересно. А надо сыграть интересно. Но как это сделать?
22 августа
Смотрел сегодня первый материал - это еще Ульянов, а не Трубников. Даже в походке не Егор. А Егор яростный, экспансивный человек. Вроде я даже где-то начинаю ощущать его, мерещится он мне понемногу. Назавтра опять надо сниматься. Нашел фото Орловского . Глаза у него маленькие, цепкие, недобрые. Глаза человека, знающего себе цену.
27 декабря
Сегодня смотрел материал павильонов, снимавшихся в Риге. Впечатление удручающее. Ничего от образа, каким я его себе представлял, нет. Если в натурном материале и были какие-то проблески характера, то в павильонном я не нашел. В отдельных кусках что-то и было, а когда сложилось - все исчезло. А тут еще в монтаже некоторые, на мой взгляд, приличные вещи выпали. Правда, монтаж еще самый первый, но впечатление от материала очень плохое.
Глаза тусклые, невыразительные, все время с грустью. А тут еще путаница в сценарии. Недобираю я роль Егора Трубникова по его существу. Я просто Ульянов с белой головой.
29 июля 1964 года
Сегодня фактически последний съемочный день в этой картине. Почти год (без 8 дней) мы снимали. За этот год бывало всякое, но в основном материал хороший. Это, во-первых, потому, что сценарий отличный, а во-вторых, несмотря ни на что, мы работаем хоть и без подготовки, но очень интенсивно. Вот сейчас наступает ответственнейший момент - монтаж. Сделать картину не только правдивой по существу (это уже есть в материале), но и энергичной, действенной по форме. Тут уж мы, актеры, полностью в руках режиссера, его ножниц, его вкуса.
6 августа
Озвучивание заканчиваем. Каждый день по шесть-семь часов у пульта. Но когда я озвучил весь материал, понял, что чуда не произошло. Я не поднялся выше крепкого среднего уровня.
Все на месте, все крепко, но открытия характера не произошло. Я Егора, наверное, не сыграл до самого дна.
В нашем деле никто и никогда не предугадает, чем кончится работа - удачей или провалом. Конечно, есть настолько дурные пьесы или сценарии, что ясно с первой читки - это провал и ничто не спасет, ибо все - ложь. Но даже когда работаешь над произведением, в котором заключены мысль, страсть и размышления, прилагая все свои силы, чтобы более интересно и точно передать сущность пьесы, все равно никогда ты не уверен в успехе. Может быть, поэтому актеры перед премьерами так суеверны, а мои записи о работе над фильмом "Председатель" так однообразно неутешительны. Да по-другому и быть не могло, ведь меня весь год изматывала и тревожила одна и та же мысль: "Как сыграть Егора, как подобрать к нему ключи?"
Немало добрых и душевных слов мне потом приходилось слышать на многочисленных встречах со зрителями по поводу картины "Председатель"… Кстати, мы долго искали название картины, пока не остановились на этом сухом и емком слове "председатель". Л на одной из встреч молодая женщина сказала удивительную фразу: "Я москвичка, горожанка. Я не знаю проблем и сложностей деревни. Но теперь я по-другому буду утром покупать хлеб". Я считаю, что это самая высокая оценка нашего труда, наших поисков, нашего желания рассказать правду о селе.
Были и противоположные точки зрения на картину. Раздавались и в печати, и в устных выступлениях голоса, которые не принимали ее жесткости. Высказывались обвинения в адрес создателей фильма по поводу того, что однобоко и тенденциозно показана борьба с военной разрухой и ее последствиями, что методы руководства, которыми пользуется Егор Трубников, неприемлемы и неверны, что слишком уж крут он с людьми и жесток. И много другого в том же духе.
Я тоже получил немало писем, где Трубникова называли деспотом, диктатором, отмечали, что человек он трудный, что жизнь около него была бы немыслимой, потому что он угнетает окружающих. Но именно образ Трубникова заставлял людей писать, где они откровенно высказывались по поводу жизненных явлений, волнующих их. И мне кажется, что это происходило потому, что образ оказался правдоподобным. В существование Егора Трубникова поверили, оттого и начали спорить.
Да, Трубников жесток, и жить рядом с таким человеком трудно. Он мятежный человек. Он не способен благодушествовать. Его обычное состояние - борьба. Егор четко определил для себя место в жизни - в гуще сражений. Поэтому он живет напряженно, живет каждым нервом и заставляет окружающих жить так же. Жить, а не существовать.
Такой человек по определению не может быть идеальным. Но мне кажется, именно в неуживчивости, даже в минусах такого характера кроется то, что заставляет в конечном итоге поверить в правду, которую утверждает такой председатель. Поверить в добро, в справедливость. Ибо во имя справедливости так нелегко живет сам Трубников. В фильме он не произносит красиво- правильных фраз о надобности жить праведно и творить добро, зато он активно борется со злом, в каких бы обличьях оно ни являлось. Председатель воюет, мучается, ошибается, как и все живущие на земле люди.
Когда вдруг начинают говорить о прекрасных людях, во всех случаях жизни поступающих правильно, мы, быть может, особенно в пору юности, восхищаемся ими, но "делать с них жизнь" трудно. Да это и невозможно, потому что она есть сложный процесс познания добра и зла, и поступать однозначно в ней не получится. Мы живем в реальном мире. Его бесконечные противоречия окружают нас ежедневно. Зная это, в актерской работе я равно протестую и против чрезмерного заземления жизни, и против ее лакировки. Показать сложность происходящего вокруг нас, рассказать человеку правду об окружающей реальности, помочь разобраться в оценке тех или иных явлений - вот цель творчества для истинного художника.
Весь смысл актерской работы заключается в том, чтобы задеть за живое душу, сердце зрителя, заставить его волноваться, заду-. маться, удивляться. И это убогая ложь, когда говорят о том, что артист выявляет в творчестве только себя, свое миропонимание, мироощущение, и ему неважно, сопереживают ему зрители или нет, живут вместе с ним его думами и проблемами или, безучастные, холодно, вежливо сццят по ту сторону рампы! Не может, я считаю, художник жить без отклика на голос своего сердца.
И ничего нет горше, если твои кажущиеся такими важными и страстными слова не затрагивают зрителя, если крик твой звучит одиноко и безответно. Но какое несказанное счастье, когда ты вдруг увидишь влажные глаза, услышишь взволнованную, искреннюю речь. Дело не в том, что приятно, когда хвалят, а в радости, что ты услышан и понят, что ты нужен этим людям, что они стали твоими союзниками в борьбе, которую ты ведешь в спектакле или фильме.
До сих пор я испытываю бесконечную благодарность Юрию Марковичу Нагибину за то огромное актерское счастье, которое принес мне его Егор Трубников. Но кто знает, может быть, и не удался бы писателю такой сильный, могучий герой, если бы не заговорил он о самом главном, о самом наболевшем - о хлебе для народа. И тут вновь есть повод задуматься о современности художественного произведения. Описывая колхоз "Трудный путь", Нагибин говорил о послевоенном восстановлении села в годы, когда страна ради хлеба поднимала казахскую целину. Поэтому тема, затронутая в произведении, была близка в Советском Союзе всем без исключения. И я помню встречи, разговоры со зрителями после выхода фильма "Председатель". Они были не столько даже о картине, сколько о жизни, о ее смысле, о проблемах. И такую тональность им изначально задал еще сам Нагибин - удивительный художник и бесстрашный человек. Быть самим собой, не подлаживаться под моду и текущую идеологию могут только сильные, мужественные и духовно богатые люди. Юрий Маркович всегда стоял в стороне от дрязг, тусовок, мелкой суеты. Но это не означало быть сторонним наблюдателем, равнодушно внимающим добру и злу. В творчестве Нагибин отстаивал однозначные позиции. Он был самостоятелен, придерживался демократических взглядов. Это сейчас все храбрые, благо многое позволено. А в середине прошлого века, когда Нагибин писал "Председателя", слово было весомо и могло стоить автору не только профессиональной карьеры, но и свободы, а то и жизни. В те годы создать образ человека, который грубо, мощно врывался со своей правдой в мир раскрашенных картинок, изображавших нашу действительность, мог только художник нагибинского калибра. Юрий Маркович любил жизнь и верил в людей, хотя отчетливо видел все, что мешает воплотиться человеческим мечтам. И он сражался с этим - опять же по-своему, по-нагибински: будучи как бы над схваткой, писатель на самом деле находился в эпицентре самых трудных, самых болезненных проблем. Его романтический реализм - это редкой чистоты родник в советской литературе. И безмерно жаль, что Юрий Маркович уже никогда не возьмет перо.
Тогда с легкой руки Нагибина от моего героя в "Председателе" на всю страну пахнуло потом, землей, а не ароматами дешевой парфюмерии, которыми частенько благоухают слишком "положительные" персонажи. Пусть на обывательский взгляд Егор Трубников неблагополучен и крут. Действительно, такая личность запросто наживет себе кучу неприятностей и пойдет наперекор начальству, когда дело касается интересов колхоза, интересов народа. Но именно таких эпоха выставляла на свои форпосты - настоящих коммунистов и солдат партии.
Конечно, все меняется, уже через десять-пятнадцать лет зрителю понадобился другой, не похожий на Трубникова герой. Что уж говорить об этом сорок лет спустя после выхода "Председателя" в прокат! Не знаю, могут ли быть сегодня в почете люди, подобные Трубникову: бессребреники, бесконечно преданные своей идее? Вызовут ли они любовь и симпатию со своими особыми методами работы?.. Безусловно, жизнь давно уже выдвинула иные требования и проблемы, и решать их начали другие люди, с другими характерами, более приспособленными к требованию момента. Однако мне бесконечно дорог Егор Трубников именно своей нерасчетливостью душевной, неравнодушием сердечным. Ему до всего было дело, и он люто ненавидел самую удобную и самую подлую философию: "моя хата с краю - ничего не знаю". И как же объяснить теперь, в сытые времена, что чем больше "мудрецов" сидит по своим хатам, тем необходимее становятся "безумцы", выходящие из этих самых хат навстречу лю-бому испытанию? Конечно, от испытаний сегодня нетрудно уклониться. Но как быть с болезнями роста, особенно с ожирением, когда рост идет не ввысь, а вширь? Вот Егор-то мог бы выйти первым! Поэтому нужны Трубниковы, очень нужны, так как на них и держится мир, именно они делают жизнь, а не пользуются ею, словно мыши сыром, исподтишка и только в темноте.
Удивительно написана роль председателя. Она, сломав привычную схему, открыла новый, неожиданный и острый путь в решении положительного героя. Развития этот Путь, к сожалению, не получил, потому что политика партии от хрущевской оттепели уже качнулась к помпезному застою. А нашего "Председателя" после премьеры ожидала странная судьба.
Любопытно, что до "Председателя" о колхозах в кино рассказывали так, как это делалось в "Кубанских казаках", в "Кавалере Золотой Звезды": такая роскошная, вольготная жизнь, и столы ломятся от яств. А в нашем фильме с экрана глянули разруха, неустроенность, бедность: селяне даже коров на пастбище выгнать не могли, ибо те уже не стояли на ногах от голода, и их поднимали на вожжах. У нас в картине потрясало обнищание, уныние, пахло навозом, потом, кровью. Конечно, наверху это восприняли как вызов и дерзость. Ни до, ни после очень долгое время подобного на экранах не было!
Поэтому готовый фильм сначала заботливо приглаживали в Госкино, особенно вторую его серию, и нам приходилось идти на купюры. Но и после подчистки долго не давали добро, а требовали показать картину самому Хрущеву. Наш режиссер, Салтыков, даже собирался везти фильм в Сочи, где отдыхал тогда генеральный секретарь. Но Хрущева самого пригласили в Москву на Политбюро и вскоре сняли с должности. Тут-то и оказались мы с нашей работой, как у разбитого корыта. Насчет проката никто из чиновников не говорил ни "да", ни "нет". Хорошо, что сами прокатчики оказались людьми мудрыми: они понимали - фильм пойдет, даст хорошие сборы, и пустили его на свой страх и риск, осмелев от недавних оттепельных ветерков.
Наконец 29 декабря 1964 года я отправился на премьеру в кинотеатр "Россия". На здании напротив висел огромный щит, извещавший о выходе фильма. Такие щиты, а также афиши и натянутые между домов плакаты красовались по всей Москве. Показ прошел с большим успехом. Зал был полон, нам аплодировали, нас поздравляли, обнимали. А когда мы снова вышли на Пушкинскую площадь, щита с "Председателем" уже не было.
В тот же день мне сообщили, что фильм запретили. И даже ссылались на какое-то правительственное постановление. На места была разослана соответствующая директива. Но она опоздала: кое-где уже начался показ "Председателя", и фильм давал огромные сборы. Вернуть джинна в бутылку было невозможно. Поэтому кто-то из самых "верхних" людей, будто бы даже Косыгин, сказал: "Да ладно, пусть уж идет картина. Не стоит начинать новое царствование с запрета на фильм". И "Председатель" вырвался! Дверь уже захлопывалась, а мы - раз - и успели проскочить. А дверь, надо сказать, захлопнулась надолго, ведь над страной засияла звезда Брежнева.