На следующее утро я отправился, как мы договаривались, к городским воротам, чтобы встретить Мандича с женой. Они не появлялись, и мое сильное беспокойство спало только после их появления днем. Оказалось, что когда он вернулся на бухарский пограничный пост, генерал уже уехал, никто ему не позвонил, и Мандичу пришлось долго ждать встречи с генералом. Этот пост находился всего в паре сотен ярдов от гостиницы, и Мандич опасался, что, если большевики увидят, как он с женой собирает все свои вещи, они могут заподозрить его в намерении дезертировать, арестовать их и затем вернуть назад. Однако, как у человека, которого собираются назначить начальником контрразведки, у Мандича было совершенно безопасное положение, и после значительной задержки ему все же удалось уйти из Кагана вместе со своими вещами и со своею женой, и присоединиться ко мне вечером в Бухаре в больнице.
Семья Мирбадалева состояла из самого Хайдер Ходжи, его жены, сына Искандера двадцати пяти лет, получившего образование в Германии, двух дочерей возраста приблизительно пятнадцати и десяти лет и сына восьми или девяти лет.
Самому Хайдер Ходже было где-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью. До революции он был своего рода помощником политического чиновника царского правительства в Бухаре.
После революции он пошел на службу к эмиру Бухары, и это он подписывал перемирие с Колесовым 25 марта 1918 года от имени правительства Бухары. Это происходило, как он всегда мне говорил, на станции Кызыл Тепе в железнодорожном вагоне № 82482! Он был начитанным и хорошо образованным человеком, привыкшим посещать каждую зиму Ривьеру или Крым. Он говорил только по-русски, турецки и немного по-персидски. Его важная работа позволяла ему хорошо зарабатывать на жизнь, а также обеспечивала ему российские награды и уважение со стороны Турции, Персии и Бухары. Это он в 1888 году показывал лорду Керзону город Бухару.
С его сыном Искандером случилась любопытная история. Он учился в школе в Мекленбурге и собирался уезжать домой, когда вспыхнула война. Сначала он был интернирован как подозрительный субъект, но когда немцы поняли, что он мусульманин, его освободили и послали в военное училище, а позже в Турцию, где он попал в турецкую армию. Фактически он так и не воевал, но был среди солдат, находившихся на Галиопольском полуострове в 1918 году. После войны он оказался в Константинополе, где он собрал группу из шестидесяти девяти мусульман из Туркестана, которые задержались на своем пути в Мекку и были не в состоянии двинуться дальше в течение всей войны. Там были люди из Бухары, Самарканда, Ташкента и других частей русского Туркестана, и также несколько человек из Кашгара и других мест Китайского Туркестана. Искандер пошел в британскую миссию в Константинополе и объяснил сложившуюся ситуацию, и в британской миссии пообещали всех этих людей отправить назад домой. Позже его проинструктировали, куда привести всю группу, где будут сделаны приготовления, чтобы их всех отправить в Туркестан. Он так все и сделал, и вся группа прибыла в условное место за час до указанного времени. Они были терпеливыми людьми, и готовились к долгому ожиданию, тем более, что не было никаких видимых признаков каких-то приготовлений к их отправке. За несколько минут до указанного времени пришел британский чиновник со списком всех людей, и каждому человеку пунктуально в срок было предоставлено место.
То же самое произошло, когда они садились на пароход на Каспийском море - фактически на всем их пути до Красноводска на восточном берегу. Всей группе были оплачены расходы за проезд от Константинополя до Красноводска. Искандер был очень благодарен за все, что было сделано, и восхищен прекрасной организацией. Он сказал мне, что на документах для этой поездки стояла подпись "Райан", но он даже не знал, кто был этот человек. "С такой способностью к организации", - сказал он "Я не удивлен, что вы выиграли войну".
От Красноводска их группа паломников должна была добираться дальше полностью самостоятельно, и этот молодой проводник повел группу через пустыню к северу от железной дороги, так как они не могли воспользоваться железной дорогой. Железной дорогой управляли большевики, и эти религиозные паломники рассматривались ими как контрреволюционеры. Наконец их группа достигла Бухары, откуда они и разошлись дальше по своим домам.
Спустя пару дней после моего появления Хайдер Ходжа сказал мне "Вы знаете человека по имени Авал Нур?"
Какое-то мгновение я не мог вспомнить кто это, а затем сказал "Это имя одного из сержантов, которых я оставил в Кашгаре больше года тому назад".
Хайдер Ходжа сказал "Этот человек здесь". Я с трудом мог в это поверить. Как это случилось, что этот человек оказался в Бухаре? Позже от имени властей Бухары приехал Карши Бек, чтобы расспросить меня об этом более подробно. Карши Бек был одним из тех семерых, с кем мне пришлось встретиться, когда я прибыл впервые в Бухару, и когда у меня была такая трудная беседа с Тысячниковым и другими людьми. Карши Бек теперь попросил меня изложить детали моих встреч с Авал Нуром. Я объяснил, как я впервые встретил его с ним в составе маленького отряда сипаев и проводников в Сринагаре в Кашмире в апреле 1918 года. Рассказал, как мы путешествовали до Гилгита, через перевал Минтака и по Памиру в Кашгар, и как я, оставив этот отряд в Кашгаре, отправился в Ташкент. Было немного странно рассказывать заново правдивую историю, и оказалось, что рассказанная мною история в точности соответствовала истории, рассказанной Авал Нуром, когда расспрашивали его о деталях знакомства со мною. Свои показания я подписал.
Карши Бек тогда передал мне письмо для меня от Авал Нура и сказал, что он и его товарищ гостят во дворце эмира Ситара-и-Махи-Хаса и вскоре придут повидаться со мной. Позже вечером, когда я сидел за столом, беседуя с Хайдер Ходжой и его семьей за самоваром, в комнату вошли двое мужчин, одетых в роскошную бухарскую одежду. Они щелкнули своими каблуками и отдали мне воинскую честь. Я встал и обменялся с ними крепким рукопожатием. Это был волнующий момент, так как это была первая за долгое время встреча со своими людьми. Я услышал, как Хайдер Ходжа сказал "Не может быть ничего неправильного в британском правлении в Индии". Я даже не знаю, кто был больше рад этой встрече эти два наших солдата или я.
Авал Нур был хавилдаром (сержантом) в пехоте, был дважды ранен во Франции и один раз в Восточной Африке. Второй был кавалерист по имени Кербели (Калби) Мохаммад. Он был замечательным человеком, хазарейцем из Западного Афганистана. Его семья переехала в Мешхед, когда он был еще ребенком, и он воспитывался в этом городе. Позже этот факт оказался очень полезным для нас. Он три раза был с паломничеством в святых местах Кербелы, отсюда и его титул Калби. Его родным языком был персидский. Он был в Мешхеде в 1912 году, когда русские там вели боевые действия и попали артиллерийским снарядом в золотой купол самой святой мечети Имама Резы. Он ненавидел за это русских и полагал, что революция была им наказанием за этот грех. В то время он даже самостоятельно боролся против них.
Эти два наших солдата были в великолепных шелковых бухарских халатах. У каждого из них на груди висела большая звезда бухарского ордена в серебряной и синей эмали. А я был все еще в своей русской одежде, фактически это все, что у меня было в то время. У меня тоже была звезда, красная пятиконечная звездочка большевистской армии - но я снял ее со своей фуражки, когда я прибыл в Бухару. Я также носил бороду, но, должно быть, имел жалкий вид по сравнению с их великолепием. Они рассказали мне, что присоединились к Блеккеру при его возвращении из Ташкента и сопровождали его затем в Яркенд, а затем назад в Индию. Затем они отправились с ним, чтобы присоединиться к нашей армии в Северо-Восточной Персии. Из Бахрам Али, на Транскаспийской железной дороге, их послали со специальным заданием с грузом припасов на ста верблюдах в Бухару. Они вынуждены были ехать очень быстро и очень осторожно, поскольку им сообщили, что большевики пытались перехватить их караван. Путешествуя через пустыню, их караван в конечном счете достиг реки Оксус у Кавакли. Оставив своих верблюдов и остальных людей на правом берегу, сами эти два солдата переправились, чтобы провести разведку. Этой же ночью туда прибыло трое русских солдат из Петро-Александровска, места на Оксусе около Хивы, с письмами к большевистским силам, стоящими перед Бахрам Али. Эти люди видели Авал Нура и его товарища, а также, несомненно, и их караван, и они могли сообщить об этом большевикам. Поэтому было важно остановить их - но как это можно было сделать? Наши солдаты решили направить письмо бухарским чиновникам, находившимся на дороге, по которой двигались эти трое русских посыльных, с просьбой арестовать их. Эти чиновники так и сделали и вернули этих трех русских к Авал Нуру, который предложил бухарцам забрать их с собой в Бухару для порядка. Но тут бухарские чиновники сильно испугались и сказали ему, что, поскольку Авал Нур распорядился об их аресте, то и он должен отвечать за это. На что Авал Нур охотно согласился и сказал, что берется все объяснить, когда он прибудет в Бухару. После чего бухарцы ушли с этими тремя задержанными. А позже Авал Нур узнал, что для того, чтобы избежать любых вопросов и трудных объяснений по поводу задержания этих трех русских солдат, бухарцы просто расстреляли ночью этих людей.
Думаю, Авал Нур никоим образом не был ответственен за такую печальную развязку и, как мне представляется, действовал вполне правильно в сложившейся трудной ситуации. В любом случае он доставил свой груз в Бухару, что было его главной обязанностью. По требованию эмира, Авал Нур и Калби Мохаммад остались в Бухаре.
Было очевидно, что именно присутствие этих двух людей, вызвало появление слухов о британских офицерах в Бухаре, разобраться с которыми и был послан я большевистским отделением контрразведки в Ташкенте. Если бы этих двух людей тут не было, и их присутствие не вызвало бы волны слухов, то мне, вероятно, было бы намного сложнее попасть на службу к большевикам, и мое собеседование с Дунковым, возможно, не прошло бы так гладко. Авал Нур сказал мне, что его и его товарища непрерывно расспрашивали об условиях в Индии. Действительно ли британское правительство закрыло все мечети и запретило мусульманам молиться? Правда ли, что все индийцы на железных дорогах были обязаны путешествовать в открытых вагонах, в то время как пассажирские вагоны были предназначены для британцев? Они давали правдивые и делающие им честь ответы.
День или два спустя после нашего прибытия, мы отослали письмо от имени Мандича в отделение Военного контроля в Кагане с сообщением о том, что мы занялись очень опасной работой, уже получили очень важную информацию, не сможем выходить на связь около недели или даже более и срочно нуждаемся в деньгах. Мы спрашивали, не могли бы наши начальники нам сразу выслать около сорока тысяч рублей. Мы получили ответ, из которого следовало, что до сих пор советским контрразведчикам в Кагане не пришло в голову нас подозревать, но деньги они нам все же не послали! И, таким образом, мы не были до конца уверены в том, что они все про нас не узнали и не ввязались в двойную игру против нас!
Позже, в Лондоне, я рассказал это адмиралу сэру Реджинальду Холлу, главе нашей службы военно-морской разведки в прошедшей войне. Он сказал, что наше письмо руководству в Кагане было настолько типичным для такого рода отчетов, поставляемых тайными агентами, что наше руководство должно было быть совершенно убеждено в правдивости его содержания!
Глава XX
Бухара
Бухара Шериф (то есть "Благородная Бухара") была величайшим центром мусульманской религии и образования. Муллы в мечетях Бухары выбирались людьми точно таким же образом, как в Шотландии проводились выбор министров на основе конкурса проповедей. Было вполне обычной вещью видеть мулл, обычно молодых людей, проповедующих монотонно нараспев своим сторонникам в нескольких шагах от мечети, чтобы продемонстрировать свое мастерство проповедника. Однажды я видел двух конкурентов, сидящих на некотором расстоянии друг от друга в окружении толпы своих поклонников, и состязающихся между собой в мастерстве своих проповедей.
Жизнь под навесами базаров Бухары продолжалась, как и прежде. Торговля казалась оживленной. На одном перекрестке под навесом сидели менялы с грудой монет и банкнот различных валют. Советские деньги не принимались к оплате, но менялись по курсу девять к одному от своего номинала по отношению к царским (Николаевским) или Керенским деньгам. Мне предложили двести Николаевских рублей за десятирупиевую банкноту и тысячу шестьсот рублей за стофранковый золотой червонец. Я купил фунт чая "Липтон" за сто двадцать рублей. Дешевые сигареты "Сизаре" стоили десять рублей за пачку из десяти штук.
Покупатель в Бухаре должен был быть весьма осторожным, впрочем, так же как и везде. Я купил довольно хороший нож с красивым украшением - серебристо-золотой насечкой, нанесенной на лезвии. Искандер сразу протер мягкой тканью лезвие, и тут же все украшение стерлось. Оказалось, оно было нанесено луковым соком. Выяснилось, что это была старая известная уловка, на которую я не попадался больше. Таким образом, я переплатил в несколько раз от реальной стоимости купленного мною ножа.
Таблетка хинина в пять гран стоила девять рублей. Другой порошок, ложно продаваемый как хинин, как я обнаружил, мог быть куплен за меньшую стоимость. Столь серьезной была нехватка хинина, необходимого для борьбы с малярией в Туркестане вообще и в Бухаре, в частности, что, когда я, наконец, добрался до Мешхеда, меня попросили оказать содействие плану покупки в Индии самолета и направления его в Туркестан с грузом хинина. Как ожидалось, прибыль от одного полета покроет стоимость и самолета, и самого полета, и всего остального.
Язык в Бухаре был тюркский, но связь с Персией была такая близкая, что при счете денег обычно использовался персидский язык.
У нас возникло весьма любопытное ощущение - скорее даже мы испытали что-то вроде шока - когда мы снова стали жить в буржуазной стране. Жить за счет разницы цен, согласно коммунистическим идеям, было высотой позора и величайшим преступлением. И денежные менялы на бухарском базаре, которых мы видели сидящими на корточках в своих лавках перед грудой банкнот, в Ташкенте бы имели непродолжительный разговор с палачом.
По ночам я, бывало, слышал странные равномерные постукивания, которые становились громче, как будто кто-то приближался, а потом они затихали на расстоянии как будто кто-то уходил. Хайдер Ходжа объяснил мне, что это делают полицейские, постукивающие двумя палками друг по другу, когда патрулируют улицы, чтобы спугнуть воров и преступников, и таким образом предотвратить преступления. Доктор Моррисон в книге "Австралиец в Китае", описывая город Чунцин, пишет "По ночам улицы пустынны и мертвы, тишину нарушают только далекие ночные сторожа, грохочущие своими бамбуковыми трещотками, чтобы не дать спать себе и предупредить грабителей о своем подходе".
В Бухаре были двадцать пять индийских торговцев из Шикарпура в Синде. Я разговаривал с некоторыми из них по-русски. Конечно, они понятия не имели, кем был я. Я спрашивал, было ли британское притеснение в Индии таким ужасным. Они отвечали, что никакого притеснения нет вообще! Это было полезно для Мандича, который и на самом деле начинал верить ужасным историям о британских притеснениях в Индии, распространяемым в русском Туркестане.