Как видно, Ермолов задолго до генерального сражения не только не исключал возможности сдачи Москвы, но даже считал это необходимым, лишь бы не прекращать войну и не заключать мира до полной победы над врагом. Уже в первой декаде августа он возлагает надежды на голод и холод, которые должны довершить то, что не успеют сделать солдаты летом. Но не Алексею Петровичу первому пришла эта мысль. Барклай-де-Толли еще в июне месяце "успокаивал государя" и "ручался головою, что к ноябрю французские войска будут вынуждены покинуть Россию более поспешно, нежели вступили" в нее.
На редкость неустойчивой была в то лето погода: в день переправы Наполеона через Неман бушевала гроза, шел дождь со снегом и градом, потом установилась жара, в середине июля - ливень, в начале августа - снова невыносимый зной. Кавалерия, артиллерия, пехота, поднимая тучи непроницаемой пыли, продвигались на восток. Солнце казалось багровым, ни зелени близ дороги, ни краски лафетов, ни цвета мундиров нельзя было различить. Лица солдат лоснились от пота и грязи. Люди дышали пылью, глотали пыль, изнывали от жажды и не находили чем освежиться. Лошади отфыркивались, брызгали пеной, напрягались под тяжестью орудий, ездовые безбожно ругались, понукая ими.
Войска по-прежнему отступали тремя колоннами: одна Багратиона и две Барклая-де-Толли.
* * *
11 августа 1812 года северная столица, обеспокоенная двухмесячным отступлением западных армий, провожала М.И. Кутузова спасать Россию. Среди провожающих был любимый племянник полководца, который спросил его:
- Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона?
- Разбить? Нет, не надеюсь разбить! А обмануть - надеюсь!
Приведенный диалог не следует расценивать как отказ нового главнокомандующего от активного военного противоборства с Наполеоном. Но стремление перехитрить опасного противника отличает все его действия от вступления в должность до изгнания французов из России.
Скорая русская тройка лишь через неделю докатила Михаила Илларионовича до Царева-Займища, где обвиняемый во всех смертных грехах осторожный М.Б. Барклай-де-Толли решил наконец дать Наполеону генеральное сражение. Приветствуя войска почетного караула, старый полководец нарочито бодро и не по возрасту зычно сказал:
- Ну, как можно отступать с этакими молодцами!
И этого было достаточно, чтобы по армии мгновенно разнеслось: "Приехал Кутузов бить французов". Солдаты и офицеры любили старого полководца и верили в него. Он, последний из "стаи славной екатерининских орлов", принял командование, когда ему исполнилось 67 лет.
М.И. Кутузов, осмотрев избранную М.Б. Барклаем-де-Толли позицию и взвесив шансы, приказал "этаким молодцам" отступать. Уповая на помощь Всевышнего и храбрость российских войск, он вместе с тем настойчиво требовал пополнений, без чего считал невозможным "отдаться на произвол сражения". А резервы надеялся получить по прибытии основных сил к Можайску.
Таким образом, отступление продолжалось, но с иным, нежели прежде, настроением и с верой в ум и находчивость главнокомандующего. "Все сердца воспряли, дух войска поднялся, все ликовали и славили его", - писал будущий декабрист А.Н. Муравьев.
Генералы же встретили это назначение по-разному. 16 августа 1812 года, накануне прибытия М.И. Кутузова в армию, и М.Б. Барклай-де-Толли, и П.И. Багратион выразили свое отношение к выбору Александра I: первый в письме к жене, второй в письме к своему постоянному адресату Ф.В. Ростопчину.
М.Б. Барклай-де-Толли: "Счастливый ли это выбор, только Богу известно. Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления".
ИМ. Багратион: "Хорош и сей гусь, который назван и князем, и вождем! Если особенного он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет - французов - к вам, как и Барклай… Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги".
Для других генералов он был "царедворцем", "малодушным" человеком, "птицей не высокого полета"…
Впрочем, и царь не был в восторге от своего выбора, считая всех троих "одинаково мало способными быть главнокомандующими", и назначил "того, на которого указывал общий голос".
А "общий голос", вопреки надеждам Багратиона, Беннигсена, Вильсона и других, указал на Кутузова.
Ермолов же встретил назначение "князя и вождя" главнокомандующим всех западных армий с большим удовлетворением. Это Михаил Илларионович дал ему блестящую аттестацию по итогам кампании 1805 года и произвел в полковники. Он и во время Отечественной войны не обделил его своим доверием. Не случайно многочисленные источники, посвященные истории Бородинского сражения, называют Алексея Петровича, в это время уже генерал-лейтенанта, начальником штаба при Кутузове. Да и сам он чувствовал себя таковым… А в действительности он по-прежнему состоял при Барклае-де-Толли.
"НЕДАРОМ ПОМНИТ ВСЯ РОССИЯ…"
22 августа русские войска вступили на поле предстоящего сражения. На следующий день М.И. Кутузов написал царю:
"Позиция, в которой я остановился при деревне Бородине, в двенадцати верстах впереди Можайска, одна из наилучших, какую только на плоских местностях найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас в сей позиции, в таком случае имею я большую надежду к победе".
Таким образом, избранная позиция представлялась М.И. Кутузову достаточно крепкой. Но для инженерной подготовки ее слабого левого фланга необходимо было выиграть время. А это зависело от силы сопротивления арьергарда под командованием П.П. Коновницына.
Упорное сопротивление арьергарда П.П. Коновницына в период с 22 по 24 августа, многочасовое ожесточенное сражение за Шевардинский редут и село Бородино позволили М.И. Кутузову выиграть время, необходимое для завершения инженерных работ. "Слабое место сей позиции" он успел-таки исправить "посредством искусства", возведя батарею на центральной Курганной высоте, построив Семеновские и Масловские флеши и другие укрепления. В законченном виде избранная позиция представлялась главнокомандующему настолько "крепкой", что он опасался даже, как бы неприятель не начал "маневрировать… по дорогам, ведущим к Москве", и не отказался от предложенного ему здесь сражения.
Утром накануне сражения князь М.И. Кутузов на больших дрожках выехал на осмотр Бородинской позиции. Его сопровождала небольшая свита из генералов. Ермолов "ехал у колеса для принятия приказаний". Не внеся изменений в расположение войск, главнокомандующий вернулся назад.
Из дневника артиллериста И.Т. Радожицкого:
"25 августа. Солнце светило ярко, и золотыми лучами скользило по смертоносной стали штыков и ружей; оно играло на меди пушек ослепительным блеском. Всё устраивалось для кровопролития следующего дня. Московские ратники оканчивали насыпи на батареях, артиллерию развозили по местам и готовляли патроны. Солдаты чистили, острили штыки, белили портупеи и перевязи.
Наступила ночь; биваки враждующих сил запылали бесчисленными огнями кругом верст на двадцать пространства; огни отражались в небосклоне на темных облаках багровым заревом; пламя в небе предзнаменовало пролитие крови на земле".
Готовясь к сражению, Кутузов умело расположил наличные силы на поле предстоящей битвы. Согласно диспозиции они делились на войска левого и правого крыла и центра.
26 августа Кутузов проснулся рано, объехал войска, убедился в том, что солдаты, офицеры и генералы горят желанием сразиться с неприятелем, победить или умереть, и, вполне удовлетворенный, вернулся на наблюдательный пункт.
Наполеон провел ночь перед сражением в "мучительном беспокойстве", сам не спал и не давал заснуть своим адъютантам. Обращаясь к дежурному генералу Раппу, он внезапно спросил:
- Верите ли вы в завтрашнюю победу?
- Без сомнения, ваше величество, но победа будет кровавая.
Наполеона всю ночь не покидала мысль, что русская армия снова не примет сражения. Когда же на востоке блеснул первый луч нового дня и осветил поле Бородинской брани, император французов воскликнул:
- Вот оно, солнце Аустерлица!
Ошибался баловень фортуны. То было солнце Бородина, и светило оно не ему, а русскому полководцу Кутузову. Правда, сквозь клубы дыма московского пожара.
У Ермолова первые лучи восходящего солнца, осветившие "то место, где русские готовились бестрепетно принять неравный бой", вызвали мысль о городе его детства. "Величественная Москва, здесь участь твоя вверяется жребию, - размышлял Алексей Петрович. - Еще несколько часов и, если твердою грудью русских не будет отвращена грозящая тебе опасность, развалины укажут место, где во времена благоденствия ты горделиво вздымалась!"
Главные события развернулись на левом крыле Бородинской позиции, занимаемом второй Западной армией П.И. Багратиона, у Семеновских флешей, которые оборонял пехотный корпус М.М. Бороздина.
В пять часов начался артиллерийский обстрел флешей. Затем последовал штурм. Наполеон бросил в бой пехотные корпуса маршалов Даву, Нея, Жюно, всю кавалерию Мюрата, доведя постепенно число атакующих до 45 тысяч штыков и сабель и 400 орудий.
"Страшные громады сил", по определению А.П. Ермолова, двинулись на штурм русских укреплений перед деревней Семеновской. При этом почти полностью была истреблена дивизия М.С. Воронцова. "Она исчезла не с поля сражения, а на поле сражения", - как оценил ситуацию ее израненный командир. Оставшихся в живых принял под свое командование генерал-лейтенант Д.П. Неверовский, но и он был контужен.
Французы тоже понесли большие потери. Погибли многие генералы и командиры полков. Маршалов Наполеона, кажется, стала покидать уверенность. Они запросили у императора подкреплений, но получили отказ.
Семеновские флеши, покрытые тысячами убитых людей и лошадей, несколько раз переходили из рук в руки. Ближе к полудню начался последний отчаянный штурм уже разрушенных укреплений. П.И. Багратион решил предупредить врага контратакой.
"Вот тут-то и последовало важное событие, - вспоминал позднее поручик Апшеронского пехотного полка Ф.И. Глинка. - Постигнув намерение маршалов и видя грозное движение французских сил, князь П.И. Багратион замыслил великое дело. Приказания отданы, и все левое крыло наше по всей длине своей двинулось с места и пошло скорым шагом в штыки".
Атака русских была отбита.
Теперь Даву повел своих героев в штыковую атаку. Осыпаемые градом русских пуль, французские гренадеры не отстреливались. П.И. Багратион, хорошо знавший цену воинской отваги, восторженно приветствовал врага криками: "Браво, браво!" Это был последний бой князя Петра, любимца А.В. Суворова и всей армии, смертельно раненного осколком ядра.
"В мгновение пронесся слух о его смерти, и войско невозможно удержать от замешательства, - свидетельствует А.П. Ермолов. - Никто не внемлет грозящей опасности, никто не думает о собственной защите: одно общее чувство - отчаяние. Около полудня вторая армия была в таком состоянии, что некоторые части ее, не иначе как, отдаляя на выстрел, можно было привести в порядок".
Семеновские флеши, вошедшие в историю Отечественной войны с именем П.И. Багратиона, оказались в руках французов. Командование 2-й армией временно принял на себя П.П. Коновницын. Он отвел войска за овраг и стал готовиться к отражению атак противника. Первые попытки сместить русских с новой позиции были отражены.
Князь Н.Д. Кудашев, прибывший на командный пункт тестя М.И. Кутузова, донес о положении 2-й армии, пришедшей в замешательство после ранения князя П.И. Багратиона. Выслушав зятя, главнокомандующий приказал А.П. Ермолову, стоявшему рядом, немедленно отправляться во вторую армию, привести ее артиллерию в порядок, снабдить снарядами, в которых она испытывала недостаток, и, если возникнет в том необходимость, указать на недостатки с учетом местных условий и "обстоятельств настоящего времени".
Взяв из резерва М.Б. Барклая-де-Толли три роты батарейных орудий с полковником А.П. Никитиным, "известным отличной храбростью", А.П. Ермолов пустился на левый фланг решать поставленную перед ним задачу. За ним увязался и сам начальник артиллерии первой армии генерал-майор граф А.И. Кутайсов.
- Александр Иванович, вам не следует ехать со мной, - убеждал Ермолов Кутайсова. - Князь Кутузов чрезвычайно сердится, не видя вас при себе.
"Не принял он моего совета", - сожалел Алексей Петрович, вспоминая славный день Бородина.
* * *
После падения Багратионовых флешей главным пунктом Бородинского сражения стала Курганная высота, на которой была возведена батарея. Атаки на нее начались еще в 10 часов утра. Теперь же она попала под перекрестный огонь французской артиллерии, который нарастал с каждой минутой. "Ядра с визгом ударялись о землю, выбрасывали вверх кусты и взрывали поля, - вспоминали пережившие этот ад солдаты и офицеры лейб-гвардии Московского полка. - Сверкало пламя, гремел оглушительный гром".
После ожесточенной артиллерийской подготовки в атаку на высоту пошла итальянская дивизия Ж.Б. Брусье, но огнем из сорока шести орудий она была отброшена.
Готовя вторую атаку, Е.Н. Богарне усилил Ж.Б. Брусье французской дивизией Ш.Л. Морана, взятой из корпуса Л.Н. Даву. Впереди нее шла бригада Ш.О. Бонами, которая уже ворвалась на Курганную высоту, обороняемую солдатами корпуса Н.Н. Раевского. Сам командир его оказался в смертельной опасности.
- Ваше превосходительство, - услышал Раевский голос своего ординарца, - спасайтесь!
Николай Николаевич оглянулся и увидел в шагах пятнадцати от себя французских гренадеров, ворвавшихся в редут со штыками наперевес. Он с трудом пробрался на левый фланг позиции своего корпуса, вскочил на лошадь и увидел, как генералы Илларион Васильевич Васильчиков и Иван Федорович Паскевич, выполняя его приказ, устремились со своими солдатами на неприятеля. Многие из них пали в неравном бою или были рассеяны. При восьмидесяти орудиях русских батарей не осталось уже ни одного заряда.
В наступление пошла сначала итальянская дивизия Ж.Б. Брусье, а за ней французская Ш.Л. Морана. Уже изготовилась к броску королевская гвардия Е.Н. Богарне. Ее "полки строятся во взводную колонну. Легкие отряды открывают путь, за ними идут гренадеры, стрелки и драгуны. Радость, гордость, надежда сияют на всех лицах… В шуме падающих бомб и гранат, непрестанного свиста железа и свинца раздаются крики: "Да здравствует Император! Да здравствует Италия!"
Такими словами передал предчувствие победы скромный офицер Великой армии Цезарь Ложье.
Дивизия Ж.Б. Брусье была отброшена, но авангард дивизии Ш.Л. Морана под началом бригадного генерала Ш.А. Бонами ворвался на батарею Н.Н. Раевского.
Ермолов, спешивший во вторую армию с тремя конно-артиллерийскими ротами, обратил внимание на то, что защитники батареи, расстреляв все заряды, оставив восемнадцать орудий, в беспорядке отступают. Алексей Петрович понимал, к каким гибельным последствиям может привести потеря этой важной высоты. Он взял из резерва четыре пехотных полка и, бросая перед солдатами горсти знаков Военного ордена, увлек их в штыковую атаку.
Алексей Петрович вспоминал:
"Бой яростный, ужасный продолжался не более получаса: сопротивление встречено отчаянное, высота отнята, орудия возвращены, и не слышно ни одного ружейного выстрела.
Израненный штыками, можно сказать снятый со штыков, неустрашимый бригадный генерал Бонами был пощажен; пленных не было ни одного, из всей бригады спаслись бегством немногие…"
Неустрашимого генерала Шарля Августа Бонами Ермолов отправил в Орел к своему отцу Петру Алексеевичу, которого "просил иметь о нем особенное попечение".
Потери были огромные. Вместе с Ермоловым в контратаке участвовал начальник артиллерии первой армии генерал-майор Александр Иванович Кутайсов. Его лошадь вернулась в лагерь без седока, "седло и чепрак на ней были обрызганы кровью и мозгом". Через некоторое время и Алексей Петрович получил контузию, что заставило его покинуть Курганную высоту.
Возвращением Курганной высоты, утверждал Николай Николаевич Муравьев-Карский, "Ермолов спас всю армию".
О подвиге Алексея Петровича писали в своих воспоминаниях многие русские участники сражения и французский генерал Филипп Поль Сегюр. И лишь один Лев Николаевич Толстой поставил его под сомнение. Офицер гвардейской артиллерии Авраам Сергеевич Норов, исследуя документальную основу романа "Война и мир", счел "даже неуместным возражать" писателю, ибо отважный генерал-лейтенант возглавил контратаку на глазах у всей армии.
Граф Л.Н. Толстой, бесспорно, - великий писатель, но в России были и великие полководцы (М.И. Кутузов, М.Б. Барклай-де-Толли, например), а они дали высокую оценку подвигу А.П. Ермолова. Поэт-партизан Д.В. Давыдов тоже неплохо разбирался в военном деле, и он писал:
"Все беспристрастные свидетели этого побоища громко признают Ермолова главным героем этого дела; ему принадлежит в этом случае и мысль и исполнение".
Утвердившись на Курганной высоте, Ермолов отправил своего адъютанта Павла Христофоровича Граббе с донесением об этом успехе к Барклаю-де-Толли. Позднее будущий декабрист писал;
"Я нашел его под картечью, пешком, генерал что-то ел. С улыбающимся, светлым лицом он выслушал меня, велел поздравить Ермолова со знаменитым подвигом".
Русские готовились отразить очередную атаку неприятеля.
Королевская гвардия Евгения Богарне уже перешла через реку Колочу, но неожиданно повернула назад и поспешила вернуться назад. Что случилось?
Атаку королевской гвардии сорвал начавшийся рейд казаков М.И. Платова и кавалерии Ф.П. Уварова. Более двух часов потребовалось Наполеону, чтобы восстановить порядок на левом фланге своей позиции. Русские войска получили передышку.