Напутствие
1989 год, Москва, Большой зал Консерватории. Евгений Кисин играет Первый концерт Чайковского для фортепьяно с оркестром. Большим симфоническим оркестром дирижирует Великий Герберт фон Кароян.
Караян болен. Он не может стоять за дирижерским пультом. Он дирижирует, сидя на высоком барном стуле. Лицо его прекрасно как и всегда, когда он играет музыку. Заканчивается концерт, Кароян берет Кисина за руку, подводит его к краю рампы и в низком глубоком поклоне чуть отходит назад, оставляя Кисина одного у края рампы и громко на весь зал говорит: "Теперь я могу спокойно уйти, потому что музыка остается в надежных руках", и уходит со сцены тяжелой походкой очень больного человека.
Соломон Мудрый
ПРОКУРОР: Вы говорите, что, будучи офицером СД, вы в соответствии с уставом исполняли приказы, так как за неисполнения приказа по законам военного времени вас могли растрелять?
НАЧАЛЬНИК ОТДЕЛА ГЕСТАПО IV-B-4 Адольф Эйхман: Да, это так.
ПРОКУРОР: В июле 1942 года пехотная дивизия вермахта с Восточного фронта в связи с понесенными тяжелыми потерями была отправлена на переформирование в Германию. На маленькой станции на польской территории эшелон остановился для замены паровоза и комнадир дивизии был вызван к коменданту станции, где ему был вручен приказ о том, что взвод из его дивизии должен быть выделен в распоряжение офицера СС для проведения акции, для растрела евреев. "Но мы боевая часть, отправлены с фронта для отдыха и пополнения, мы потеряли больше половины личного состава солдат и офицеров". "Это приказ, – бесстрастно заметил комендант.
Полковник вермахта вышел из кабинета коменданта и застрелился. У вас же было личное оружие, Эйхман, вы же были офицером?
АДОЛЬФ ЭЙХМАН: Но я же служил в гестапо, а не в вермахте".
Как сказал Ахиезер, в пространстве русского языка нет преемственности поколений и нет традиции. Каждое поколение начинает все сначала. Возможно, Ахиезер был глубоко прав, но я не хочу смириться с этим. Это очень опасно, потому что тема войны, которая звучит во всех моих текстах, это тема, которую нельзя забывать. Чем дальше мы уходим от войны, чем больше проходит времени, тем опаснее, потому что всё чаще даже сами евреи, в том числе израильтяне, выражают сомнения по поводу холокоста. В самом деле, такая прекрасная и культурная нация немцы, цивилизованная, образованная, такая аккуратная – и такой ужас. Шесть миллионов задушенных, расстрелянных, повешенных, закопанных заживо, убитых только потому, что они евреи. В это невозможно поверить. Нужно поверить! И не только потому, что есть документы, а потому что были и еще остались, очень мало – ведь люди редко живут до ста лет, но остались люди, которые прошли через этот ад или потеряли в этом аду свои семьи и близких. И важно, что я и многие мои ровесники этих людей видели своими глазами, мы их застали и знаем, что катастрофа в середине XX века была, и я считаю необходимым писать об этом, о людях, переживших катастрофу.
Шел 1990 год от Рождества Христова. Это был мой первый год проживания на Земле Обетованной. Очень для меня непростой год, очень нервный и напряженный. Уверен, то, что я скажу сейчас, у многих вызовет понимание, хотя, вероятно, еще больше найдется людей, которые не согласятся со мной. Я о чувстве внутреннего покоя и об ощущении защищённости. Возможно, существуют на свете люди, настолько уверенные в себе и настолько самодостаточные, что не нуждаются в этом ощущении, но я думаю, таких немного. Большинство же людей испытывают страхе перед завтрашним днем, и я полагаю, что это чувство сильнее, чем страх смерти, так как многие, достигнув среднего возраста, склонны полагаться на волю Всевышнего или волю рока, судьбы – это кому что больше по душе, и не думать о том, что будет с ними после смерти, а вот страх заболеть, испытать страдания и боль, страх остаться без пропитания, без крыши над головой, потерять свободу передвижения или попасть в заточение – все это толкает людей на многое, поэтому очередной политик-популист, который обещает всем золотые горы, каждой женщине по мужу, каждому мужчине гарем, всем детям бесплатные игрушки, а больным спасение от рака или СПИДА, имеет высокие шансы стать президентом или премьером, это уж зависит от государственного устройства.
Мы все в душе хотим спокойной жизни и тихой заводи, кроме тех немногих, которых называют новаторами и лидерами, а в психбольницах им обычно ставят диагноз "паранойя" и прописывают контрастный душ или обертывания. Вперед к победе коммунизма или уж на худой конец для начала социализма с человеческим лицом. А если серьезно, то вот как раз Гитлер популистом не был, и зря многие посчитали, что он только обещает германскому народу уничтожить главного врага нации – евреев. Будучи полным вегетарианцем и последовательным католиком, Адольф Шикльгрубер всеми силами, как мог, старался исполнить все свои предвыборные обещания и во многом преуспел.
Сейчас, в конце первого десятилетия XXI века, меня часто спрашивают, почему я в декабре 1989 года, не попав в США, благодаря лоббированию израильских интересов моими братьями и сестрами в Конгрессе и Сенате США, а именно сионистскому лобби, я поехал в Израиль. Вернее, почему я решил, несмотря на непопадание в США, оставить пределы СССР и эмигрировать в Израиль. Буду честен, у меня не было и нет никаких сионистских убеждений. Мне ближе позиция ортодоксального иудаизма, пока Мошиах (Мессия) не пришел и не указал, где надо повесить алтарь, и Храм в Ерушалаиме не восстановлен как ХРАМ ВЕРЫ, я имею право жить, где хочу. Машу рукой моим братьям в США и говорю им спасибо. Мне Канада нравится больше, чем США, я, пожалуй, проголосую на следующих выборах за месье Игнатьефф как за премьера Канады, хоть он и лейборист, но он же по отцовской линии русский граф, а я, как сказала мне моя бабушка перед смертью, пожалованный баварский барон. Хоть и национал, но социалисты Гитлер и Геббельс мои фамильные земли, разумеется, национализировали, увидев национальное происхождение фон Хармелей.
Тогда, в 1989 году в Москве, я видел жалкий оскал Горбачева, с опозданием на двадцать лет пытавшегося реализовать модель Дубчека, которая не факт что годилась в 1968 году в Чехословакии, но уж в СССР 1988 года попахивала жареным петухом, который вот-вот клюнет. На фоне всего творившегося возник мемориал "Память", превратившийся из общества охраны не пойми чего и где во вполне оформившееся, и очень быстро, фашистское движение. Любой человек хорошо понимает, что в стране с разваливающейся экономикой и, что еще хуже, прогнившей идеологией для фашизма и крайней его формы, а именно национал-социализма, открыты все двери и окна. Россия конца 80-х годов XX века чудом не пошла по пути национал-социализма. Да простят меня мои соотечественники, но все так сгнило и народ русский настолько безалаберен сам по себе, к тому же какой лидер из Васильева, ставшего тогда во главе общества "Память". Гитлер был личностью харизматической, хоть я и не люблю этого слова. Да что там, Гитлер был личностью, и этим всё сказано. Но в конце 80-х кто там личность и кто нет, сказать было трудно, зато стало очень нервозно и напряженно, вспомнились великие слова Николая Николаевича Озерова во время игр СССР-Канада. Когда Фил Эспозито показал нашим защитникам, что если его еще раз кинут на борт, то он кого-нибудь придушит, Озеров заорал во все горло в микрофон со стоном и ломкой в голосе: "Нет, товарищи телезрители, такой хоккей нам не нужен, надо уводить нашу сборную с поля, пока канадские профессионалы не перекалечили всех наших игроков. Нам такой хоккей не нужен!"
Как-то сдуру и по горячности, гуляя с собакой в Измайловском парке и попав на сходку товарищей в черных рубашках, я заявил, что, будучи евреем по национальности, я не испытываю никаких симпатий ни к Троцкому, ни к Зиновьеву и не понимаю, почему должен отвечать за их злодеяния, не отвечает же русский народ за Ежова, а грузины за Сталина. Аргумент мой вызвал некоторую озабоченность в рядах, как их тогда называли, "памятников", и мне милостиво разрешили остаться на собрании, где с трибуны несли такой бред и такую отсебятину, что мне стало скучно, и я ретировался. А ребята-то совсем ничего не знают и не разумеют, таких куда угодно можно вести за собой.
Начали появляться неприятные новости, где-то сожгли дачу, кому-то перевернули во дворе машину Обстановка стала накаляться. Теперь уже бывшую, а тогда реальную и горячо любимую жену стали обзывать в метро и магазинах жидовской мордой, намекая на то, что продуктов и белым людям в магазинах не хватает, а тут еще и евреи должны есть, это в контракте не было предусмотрено. Живите, мол, пока, а кушать вам необязательно.
Своё черное дело делала экономика. Никто не работал, начальство на этом не настаивало, а население наше не немцы и пахать впрок в надежде на лучшие дни давно устало. Картина близилась к катастрофе и усугублялась тем, что на руках у населения были какие-то несметные колличества советских денег, которые имущие классы почему-то не тратили. Никто в то время не покупал никаких дач и машин, что усугубляло инфляцию, потому что правительство просто печатало деньги. Обычный дефицит принял обвальный характер, одеться, обуться и надушиться одеколоном уже нельзя было ни за какие деньги, потому что склады были пусты. Создавалось крайне неприятное ощущение, что что-то делается преднамеренно и злонамеренно и вовсе не для того, чтобы скоро порадовать советского человека новой радостной жизнью, а вероятно, и даже скорее всего, чтобы опять загнать всех в Гулаг, причем, возможно, начать с жидомасонов, потом посадить сочувствующих жидомасонам, а потом, как это не раз уже было, в том числе в отечественной истории, посадить тех, кто сажал жидомасонов и сочувствующих им.
Медленно, но верно события развивались, в Грузии пролилась кровь, Вильнюс заполыхал, до этого Карабах, потом Баку. Дело близилось к развязке, и её не могло не быть. В целом же ни Горбачев, ни покойный первый Президент России Ельцин не только не были крупными политическими фигурами, но не обладали ни тот, ни другой, даже среднестатистическими способностями, чтобы просчитать многоходовку хотя бы на пять-шесть ходов вперед. Думаю, даже позицию себе плохо представляли. Этих королей не то что делала свита, а они без свиты не могли даже повернуться в мантии и сделать полшага самостоятельно.
И хочу подчеркнуть, что в советском обществе, а позднее при конфликте Ельцин – Верховный Совет в российском ждали и были уверены, что вот-вот появится человек типа Владимира Владимировича Путина, который многоходовки делать обучен, считать умеет и не сегодня-завтра покончит со всем этим горбачёвско-ельцинским бардаком. А вот каких политических взглядов этот человек будет, какие он будет носить костюмы, какие пить напитки и куда повернет он флюгер внутренней и внешней политики, было непонятно, и все ждали худшего, а именно кого-то вроде Лаврентия Павловича Берии.
Народ потихоньку начал расползаться за пределы Родины, опасаясь оказаться если не лесом, который рубят, то уж точно щепками, которые летят. А не хотелось, хотелось пожить, на машинках поездить, мир посмотреть. В общем, оказавшись жертвой поправки Буша – Бейкера, которая за отданную Германию отменила для СССР статус Империи Зла и лишила таких, как я, въезда в Штаты через Вену и Рим, я решил сделать короткий привал на Земле Обетованной, а потом двинуть дальше в сторону Калифорнийщины или на худой конец Оклахомщины. Кто же знал, что в Тель-Авиве в американском посольстве потенциальным эмигрантом в США из Израиля может считаться только араб, или друз, или черкес и прочие в таком духе, но никак не бывший советский еврей. О Великая Америка, о двойной стандарт! И по сей день из России, Украины и прочих мест прибывают люди в США, или Канаду, или Австралию в статусе беженцов – куда беженцев, откуда беженцев, но беженцев. И доказывают же в посольствах всякую туфту про то, как кто-то детей в школе притесняет или их на работу не принимают, какой только бредятины не начитаешься и не наслушаешься.
Но я в 1989 году приехал в Израиль как репатриант, а не как беженец и не как эмигрант. Наша горбачевская Родина с человеческим лицом лишила меня паспорта и гражданства и, сделав персоной нон-грата с израильской визой в руках, выдворила из СССР с тысячью долларами в кармане и разрешенным одним чемоданом на физическое лицо. А израильтяне, которые впоследствии тоже показывали мне козью морду, и не раз, тогда в аэропорту "Бен-Гурион" сделали меня полноценным гражданином. И хотя я отлично понимаю, что и там был свой интерес, я за это им благодарен. С 10 декабря 1989 года, со дня прибытия в Израиль, я полноценный гражданин этой страны.
Израиль встретил меня солнцем, теплом, изобилием товаров в магазинах и тем, что все вокруг свободно изъяснялись по-английски. Всё радовало, настроение было прекрасное, понемногу все обустраивалось, было на чем и где спать, было что есть, и даже весьма пристойно есть, и меня окружали люди, которые как миниум были доброжелательны. Как и все человечество, израильские евреи плохо переносят чужой успех и благополучие, а к вашему праву снимать за бешеные деньги квартиру, есть, спать и влачить полунищенское существование израильтяне относятся весьма положительно. Человека всегда греет чужое неблагополучие и проблемы, а вот успех вызывает желание как минимум чужого благополучия не видеть, а еще лучше – попробовать этому благополучию навредить или по возможности чем-то помешать. Поэтому писать доносы друг на друга отнюдь не прерогатива советских людей. Одно пресловутое платье мадемуазель Левински чего стоит. Время проходит, а ничего не меняется. Люди как люди, любят деньги.
Однако я отклонился от темы. Итак, мы вживались в Израиль начала 90-х. Никогда не забуду встречу 90-го года, первого Нового года на Земле Обетованной. Сильвестр, как называют его израильтяне, в Израиле празднуют христиане, причем весьма скромно, как, впрочем, и везде в мире, а бывшие граждане СССР – бурно, с выпивками, застольями дома или в ресторанах, скандалами, драками и прочими привычными с детства атрибутами настоящего праздника.
Мы с женой, теперь уже бывшей, были приглашены встречать Новый год в компанию так называемых ватиков – советских людей, прибывших в Израиль в 70-е еще годы. Среди них, в этой компании, были люди, которые реально пострадали за свой сионизм в СССР, за свою борьбу за право переехать жить в Израиль. В известном смысле до этого Нового года, до всего того, что я увидел и услышал, я относился к этим людям с почтением и уважением. Застолье началось с того, что нас представили, я привстал, поклонился и началось… Убедившись в том, что историю иудаизма я знаю намного лучше большинства присутствующих за столом, меня начали чеканить историей войн Израиля. И тут у моих оппонентов вышла промашка, потому что по своей привычке я говорил только то, что знал наверняка, ни разу не ошибся и, в свою очередь, начал задавать вопросы и ловить своих собеседников на ошибках. Как всегда и везде, через пять минут после начала перебранки и викторины "угадайка" я себя почувствовал весьма уверенно, тем более что темы иудаизма, истории Израиля, истории войн и военных конфликтов на Ближнем Востоке входили в круг моих интересов. Спор сопровождался плотным застольем, а я никогда в Москве не видел, чтобы приличные люди, тем более евреи, за столом, будучи с женами, так много пили и так по-хамски вели себя. В общем, когда мне сказали, что я приехал потому, что в Москве стало плохо с колбасой, я понял, что вечер закончился, поднялся и предложил жене отбыть домой на такси. Но в этот момент кто-то из сидящих за столом решил что-то сказать по поводу законности моего рождения и права носить моё святое имя, которое я по их предположению изменил в Москве перед самым отъездом в Израиль или уже здесь, а всю жизнь был Анатолием или Александром.
Я схватил своего обидчика рукой за шею и поднимая его со стула, почувствовал, как кто-то сзади очень мягко теребит меня за полу пиджака. Плотно держа гниду твёрдой рукой хоккеиста и сжимая ему шею так, что он безропотно двигался за мной, я вышел из-за стола.
На улице мы оказались втроем – я, удерживаемый мной за шею и плачущий от боли мой визави, а также человек, который дергал меня за пиджак. "Пожалуста, я очень вас прошу, отпустите его, он уже все понял, он больше не будет". Я отпустил обидчика, тот упал на колени, похрипывая и потирая шею, а я, разминая левую руку, вкрадчиво заметил: "Я, гнида ты поганая, с этим именем родился и с ним сдохну, а ты благодари своего друга за то, что я тебе, падла, позвонок шейный не сдвинул, а то не миновать тебе ошейника месяца на три, если не на полгода. А колбасу я не ем, я её не люблю, я сырник. Понял, поганец, мне никогда в Москве никто не смел сказать, что я не со своим именем живу. Жаль я руку-το не сжал у тебя на шее".
Спаситель этого падонка смотрел на меня с уважением. "Я вижу, что вы всерьез спортом занимались, вся ваша фигура об этом говорит, но не пойму каким, и успокойтесь вы, все знают, что он падонок, но мы давно привыкли".
Я успокоился, перевел дыхание, закурил. "Да, занимался спортом, и всерьез. Меня потому и взяли в МАИ, у меня 1-й мужской разряд по хоккею. Еще велогонками занимался, ну это уже так, на сладкое". "А в МАИ взяли, чтобы за их команду в хоккей играть?" "Это было на второе, а на первое мне на медкомиссии записали зрение минус 15 и, соответственно, не годен, а я, после того как шайба попала в лицо, наблюдался в глазном институте Гельмгольца у профессора Аветисова, и когда мне в МАИ впаяли минус 15, мой отец прямо в восторг пришел, потому что в Гельмгольца в медкарте были все мои показатели, в том числе и результаты ежегодных осмотров. – Я помолчал, потом спросил: – Скажите, а почему в вашей компании так пьют и так по-хамски ведут себя, почему так разговаривают и так оскорбляют. Моё хоккейное прозвище Кабан, и я мог вашему знакомому свернуть шею и покалечить его, мне нетрудно это сделать, я пожалел его, потому что вы попросили. Что у вас тут творится? Я в такой стране жить не буду, я не помоечник".
Человек молчал, курил и внимательно слушал меня, изучал. Потом заговорил: "Все, кого вы здесь видите и еще увидите, глубоко несчастные люди. Я слышал, что вы говорили за столом, как спорили и как вы знаете историю Израиля и разбираетесь в иудаизме. Так вот, вы должны знать. Того Израиля, в который приехали мы пятнадцать лет назад и в который, вероятно, ехали вы, того Израиля нет и, боюсь, никогда не было.
И сионизма никакого здесь нет, вы скоро это поймете. Вас, как и меня, спасет спорт и равнодушие к алкоголю, а они все спились, потому что их сионизм остался там, в СССР, а тут нет никакого сионизма. Тут бюджеты делят в Кнессете и в правительстве. А я каратист, теперь уже тренер, если захотите, приходите ко мне в зал, просто тренироваться".
Так начинался мой Израиль, так я получил первый урок сионизма и навсегда потерял желание бывать в среде израильтян, которые говорят по-русски. Да ну, решил я, ещё придушу кого-нибудь с моим-то характером, а евреи народ хлипкий.