В операции по уничтожению кораблей в районе северо-восточнее порта Азери 29 мая мы с Соловьевым вылетели с аэродрома первыми, и набрав высоту 5000 метров, подошли к цели. Над кораблями на высоте 4000 метров уже находились вражеские истребители. Заметив нашу пару, они пошли на нас. Развернувшись на 180°, мы на пересекавшихся курсах отошли от цели. Отойдя в сторону от кораблей и набрав высоту большую, чем у противника, разогнав большую скорость, мы прошли над кораблями и сфотографировали их, не обращая внимания на истребители противника. Перед началом фотографирования я передал по радио Соловьеву:
- Смотри внимательно, начинаю фотографирование!
На правом борту кабины замигала красная лампочка - контроль работы аппаратуры. Впереди по курсу и по бокам - лохматые черные шапки разрывов зенитных снарядов. Соловьев, идя с правой стороны на боевом интервале, выдерживал строй "фронт", готовый в любую секунду броситься на врага, чтобы отбить от меня атаку. Снизу к нам спешили истребители противника, но, увидев наши подходящие группы, все свое внимание сосредоточили на них. Закончив съемку, мы отошли от цели, а вскоре над кораблями завязался воздушный бой. Прикрываемые истребителями нашего полка, штурмовики нанесли топмачтовый удар. Наблюдая за работой штурмовиков, мы увидели прямые попадания бомб в корабли. Был большой соблазн сфотографировать эти попадания. Имея большую высоту, разогнав скорость, я прошел над кораблями и сфотографировал их, хотя внизу еще работали наши группы. В момент фотографирования на мой самолет сверху бросился в атаку ФВ-190. Окраска его отличалась от других самолетов врага - она была сизо-голубая. Мне очень хотелось сфотографировать результат попадания бомб в корабль, но немец вот-вот откроет по мне огонь! На месте, как всегда, оказался мой напарник, он преградил путь вражескому самолету и дал мне возможность спокойно закончить фотографирование.
Мы отошли от кораблей в северную сторону. Внизу, под нами, были видны горящие самолеты и спускающиеся парашютисты, тонущие вражеские корабли в разрывах бомб, пожар на одном корабле. Теперь мы ждем полчаса до фотографирования окончательных результатов бомбоудара. Разогнав большую скорость за счет высоты, стремительно проносимся над кораблями, фотографируем и быстро уходим домой. Надо успеть опередить наших штурмовиков, привезти и обработать пленку к докладу о результатах нанесенного удара.
Встретившись в тот день за ужином в столовой с Ханбековым, я поинтересовался подробностями сегодняшнего воздушного боя. Он доброжелательно рассказал:
- При сопровождении Ил-2 в район порта Азери наши летчики сбили 11 самолетов противника, четыре из них мы с Илюхиным. Мы, как всегда, были в группе боя. При подходе к цели заметили большое количество самолетов противника, которые подходили в район расположения кораблей со стороны берега. Командир группы майор Мироненко приказал Илюхину по радио связать их боем. Илюхин и сам уже направлялся туда. Кроме большого численного преимущества немцы имели преимущество и в высоте. Но Саша смело затащил меня в самую гущу боевых порядков противника! Мы всю ораву связать боем не могли, и многие прорвались к основной группе. Бой был очень напряженным. Иногда мы расходились с противником буквально в десяти метрах. В этом бою я впервые видел в момент зависания лица немецких летчиков, видел рисунки на борту их самолетов. Я и сейчас одно лицо прекрасно помню… Во время боя Илюхин передал мне:
- Вижу "пиковый туз"! - и тут же: - Уходи вверх!
Оказывается, "пиковый туз" сидел у меня в хвосте.
Я только успел резко взять ручку на себя, как он открыл по мне огонь. Я почти вертикально пошел вверх, одновременно наблюдая за противником. Мы оба зависли, но я видел, что нос самолета противника направлен немного ниже моего самолета, и потому совершенно не волновался. Я осторожно сделал "накидку", меня этому научил Саша, - скорость была слишком мала. В этот момент я встретил взгляд летчика. Он смотрел на меня, а я нахально - на него. Мы разошлись на малых скоростях. И буквально в этот момент я заметил Сашу, который снизу заходил в атаку. Длинная очередь, искры и пламя с самолета противника - и начинается его беспорядочное падение.
Саша очень рисковал - в хвосте у него сидел немец, который вот-вот откроет огонь. Я доворачиваюсь на несколько градусов и с самого неудобного положения, скорее только для отпугивания, открываю огонь. С атакованного самолета выбрасывается парашютист, и всевидящий Саша передает:
- Да ты здорово стреляешь, Хан!
Наши уже отштурмовались и ушли, а я никак не мог остановить пыл Илюхина. Он искал новую жертву. Пилотировали мы с ним фронтом. Ну и вот, после очередного маневра мы оказались в хвосте двух самолетов противника. Саша с ходу атаковал заднего, но немец отвернул от своего ведущего вправо, а ведущий пошел влево. Илюхин не хотел упустить никого и, передав мне по радио: "Добей, Хан!" - сам развернулся за ведущим "фоккером". Я добил немца, как мне было приказано, и на земле после посадки Саша страшно ругался на себя за то, что ему не удалось сбить и этот самолет.
Саша тоже рассказывал о бое, и вокруг него собралось много летчиков. В возбужденном состоянии он все говорил:
- Я Хана на всю эскадрилью не променяю!
В этот момент подъехал майор Мироненко и спросил меня:
- По кому так стрелял сильно немецкий летчик? Все ли ваши дома?
Я ответил:
- Стрелял по мне, но ничего серьезного не было.
А как в этот вечер штурмовики встречали нас в столовой! Каждый хотел нам подать руку, каждый хотел усадить рядом с собой и угостить.
Пара Илюхин - Ханбеков, в самом деле - виртуозная. Оба хорошо летали, хорошо видели, понимали друг друга. Вот что говорил о своем друге Саше Илюхине Николай Ханбеков:
"Такого сочетания положительных качеств я прежде ни у кого не наблюдал. Это человек, у которого и в мыслях не было покинуть меня в трудную минуту. Хорошо зная меня, он безгранично доверял мне в бою. Мы с ним, как любители подраться, почти всегда назначались в группу воздушного боя. Наша 3-я эскадрилья всегда прикрывала последнюю группу, и очень часто все шишки летели на нас. И опоздавшие немецкие летчики обрушивали весь свой гнев на нас с Сашей. Мы с ним к этому привыкли и были готовы. Как-то произошел такой случай, который тронул меня до глубины души. Илюхину поручили сфотографировать результаты бомбо-штурмового удара, одновременно находясь в группе боя. В этих случаях мы всегда уходили от цели с ним последними. Когда он сделал заход для фотографирования и уже лег на боевой курс, мы увидели несколько пар самолетов противника, приближавшихся к нам со стороны берега. Я почти раньше всех замечал противника, а Саша видел еще лучше меня. Я подумал, что Саша прекратит фотографирование и сделает это после боя. Но он продолжал фотографирование и передал мне:
- Хан! Быстро прикрой меня!
На боевом курсе одна пара успела атаковать его, но я удачно отбил эту атаку. И, только выполнив задание на фотосъемку, он спросил меня:
- Ну что, разгоним их по домам?
Я согласился. Мы дали такой бой - на удивление всем немцам. Их было несколько пар - правда, некоторые так и не ввязались в бой. Корабли, которые ранее стреляли по нам, прекратили огонь. Скажу честно, хотя, может, и не скромно, мне очень понравилось!
Саша стрелял с любого положения. Мы большого успеха не добились, но один самолет Саша сбил. Саша и я хорошо знали о том, что немцы боятся в бою наглых советских летчиков, поэтому Саша вел себя в бою очень дерзко и нагло, а мне ничего не оставалось, как следовать его примеру.
Когда мы вернулись домой, я спросил у него:
- Саша, почему ты так рискуешь собой? Неужели ты не мог сфотографировать корабли после боя?
Он ответил:
- Какой же здесь риск? Я был уверен, что все атаки ты отобьешь.
Я понял, что он настолько уверен во мне, что готов ручаться своей жизнью. Это меня тронуло. В душе я дал клятву: не допущу, чтобы Саша погиб в бою первым, буду защищать его до своей смерти. Он до безрассудства был храбрым, не раз по этому поводу я с ним ругался, и он каждый раз обещал мне, что больше нелепостей делать не будет. Однажды, после разведки, мы возвращались домой. Не долетая до аэродрома Тарту, Саша пошел на снижение. Он очень любил штурмовки по шоссейным дорогам. Вот и сейчас я думал, что он ищет цель. Но он повел меня прямо на аэродром Тарту на бреющем полете, сказав по радио: "Следи за мной!" - выскочил на стоянки самолетов и пулеметно-пушечным огнем прошелся по всей стоянке. Затем пошел на петлю и при снижении, во второй половине петли, опять открыл огонь.
Мне так и казалось, что красные шарики от автоматов прошивают его насквозь, но он продолжал пилотировать уже без огня, показывая немцам, на что способен "русский Иван". Показав им несколько полупетель с бочкой с последующим переворотом, он буквально вытаскивал самолет в метрах от земли. Автоматический огонь с земли прекратился, и мне казалось, что немецкие летчики с завистью наблюдали за виртуозом. Тем временем я несколько раз пустил по нему матом по радио, после чего он покорно прекратил хулиганить и мы благополучно вернулись домой.
Илюхин никогда не признавал численного преимущества противника, нахально лез в самую гущу самолетов врага и по одному с ними расправлялся".
Вот так о своем друге-командире отзывался его боевой друг Николай Ханбеков.
Нашему полку во взаимодействии с истребителями 3-го ГИАП была поставлена боевая задача по уничтожению немецких истребителей в районе плавания вражеских кораблей. Идея замысла была такова: 10 Ла-5 3-го ГИАП последовательными бомбоударами по кораблям противника в Нарвском заливе, под прикрытием десятки Як-9 нашего полка, вызывают истребителей противника в район кораблей. Истребители Ла-5 после сброса бомб и Як-9 навязывают бой немецким самолетам с задачей их уничтожения.
Во второй половине мая было произведено три таких боевых вылета на сопровождение "лавочкиных". В первом вылете группа Як-9 под командованием капитана К. Присяжнюка сбила 2 ФВ-190: одного сбил Илюхин, второго - Герой Советского Союза Константин Ковалев. Во втором вылете группа, ведомая капитаном С. Данилко, сбила один ФВ-190. Третий вылет был безрезультатным.
В первом вылете, как и всегда, К. Ковалев и А. Илюхин шли во главе пар. Но у Илюхина вместо Хана ведомым шел летчик А. Низавкин. Он впервые шел в паре с Илюхиным. Илюхин, когда увидел самолеты противника, передал, как всегда спокойно, своему ведомому:
- Под нами и на нас идут "фокке-вульфы"! - и уверенно переворотом пошел на них. Низовкин не заметил, когда его командир пошел в атаку, сделал боевой разворот и потерял из виду ведущего. Илюхин оказался один в окружении пяти вражеских самолетов. Отступать было поздно. Атакуя ведущего немца, Илюхин сбил его прицельной очередью, а на хвосте у него уже сидел ФВ-190. Сверху к месту боя подошла еще тройка ФВ-190. "Все! Без Хана мне не выкрутиться!" - подумал Илюхин. Все ближе трассы от немца сзади, вот-вот они прошьют его самолет. Илюхин маневром уходил из-под огня и вдруг увидел: сверху прямо в лоб к нему стремительно шел Як-9.
- Молодец, Хан, отбей от хвоста немца!
Як-9 стремительно отбил вражеский самолет, а потом, зайдя ему в хвост, сбил его. "Фокке-вульф" вспыхнул ярко-красным факелом и пошел вниз. Илюхин посмотрел по сторонам - ни одного врага. К нему подошел одинокий Як-9. Илюхин непременно хотел увидеть на этом "яке" именно Хана, и передал по радио:
- Дорогой Хан, пристраивайся!
Но Як-9 промчался мимо, и по бортовому номеру Илюхин узнал самолет Константина Ковалева. Только теперь Илюхин понял, кто спас ему жизнь. Пристроившись к Ковалеву, он занял место ведомого.
В начале июня на котловский аэродром приземлился транспортный самолет Ли-2. Он привез прямо из Ейского авиаучилища на боевой аэродром пополнение. Прибыли крепкие ребята. У одного младшего лейтенанта на груди - орден Красного Знамени. Оказалось, он, Василий Кареев, раньше воевал стрелком-радистом на Пе-2 и был награжден орденом за бои под Москвой. Костя Гриценко - лейтенант-инструктор Ейского училища. Многочисленными рапортами об отправке на фронт он все же добился своего и с очередным выпуском пилотов получил "добро" на войну. Саша Степанов поступил в 1939 г. в Вольское авиатехническое училище и по ускоренной программе закончил его с отличием в 1940 г. Войну он начал 22 июня 1941 г. техником самолета Ил-2, а в июле его ранило. Степанов добился разрешения поступить в авиационное училище, чтобы стать летчиком, и его направили в Ейское училище.
Наряду с боевой работой мне с Петром Хорунжим было поручено заниматься вводом в строй молодых летчиков. Хорунжий занимался провозкой их на "спарке", а я полетами на групповую слетанность и учебными воздушными боями. Молодые летчики Шаруда, Саханов, Корзун, Милютин, Гриценко, Степанов и Карев показали хорошие навыки. Уже по первым полетам можно определить, как будет вести себя молодой летчик в боевой работе. Мне понравился Милютин, и вскоре он стал моим ведомым.
Помню, прямо с аэродрома молодых летчиков пригласили в столовую. Все уселись, ждут обеда. Подходит к столу официантка и обращается к Степанову:
- Товарищ младший техник-лейтенант! Вам нужно пройти в технический зал, здесь питаются летчики!
Степанов резко покраснел и с возмущением ответил официантке:
- Я тоже летчик!
Откуда было знать официантке, что техник переучился на летчика? На плечах морского кителя у Степанова были еще технические погоны. Его приятели потешались над ним до тех пор, пока Степанов не заменил погоны. Рано утром на командный пункт 1-й эскадрильи прибыл старший офицер по разведке полка - майор Василий Михайлович Обухов. Для него это была уже третья война. Краснофлотцем Амурской военной флотилии в 1929 г. он участвовал в боях против белокитайцев на КВЖД, а в 1930–1933 годах стал курсантом ВМАУ в г. Ейске по курсу штурмана. По окончании авиационного училища Обухов получил назначение на должность штурмана отряда в 121-ю отдельную авиаэкадрилью, которая базировалась в Ленинграде. Летая на самолетах МБР-2 и ТБ-1, он в составе авиации КБФ принимал участие в войне 1939–1940 гг. С 1940 года Обухов был назначен начальником штаба эскадрильи, которая базировалась на морском аэродроме полуострова Ханко, а после окончания Высших курсов усовершенствования начсостава в 1941 г. стал командиром разведки минно-торпедной дивизии. С 1942 г. он работал в разведуправлении штаба Балтфлота, но в ноябре 1942 года сам попросился в формирующийся тогда наш истребительный полк. Теперь он - старший офицер разведки нашего полка.
С первых дней возвращения полка на фронт ведение разведки летчиками части стало систематическим. В первые вылеты на разведку летали опытные летчики, такие, как Парамонов, Иванов и Шаров. Потом, по мере получения опыта, разведчиками стали Вытоптов, Хорунжий и я. И вот, прибыв на КП нашей эскадрильи, майор Обухов обратился ко мне:
- Получен приказ: нужно сфотографировать ВМБ Котка и аэродром Утти, расположенный севернее ее. На аэродроме Утти дислоцируются финские истребители немецкого производства, которые прикрывают Котку.
В военно-морской базе Котка тогда сосредоточилось большое количество неприятельских кораблей.
Предполагая встречу с истребителями противника, вылет было приказано произвести звеном. Время на подготовку - один день. Состав разведчиков был подобран такой: со мной шел ведомым Миша Соловьев, вторая пара - Миша Фетисов и Костя Гриценко. Майор Обухов показал нам документы о базе Котка. Шестислойный зенитный огонь прикрывал базу со всех сторон, и особенно хорошо база была прикрыта с юга. Зенитные батареи, расположенные на многочисленных островах, были сильным препятствием на подходе нашей авиации со стороны Финского залива. Прикрывающий Котку зенитный "зонтик" выглядел внушительно! Аэродром не представлял особой трудности для фотографирования с воздуха, а вот база - это крепкий орешек.
После изучения материалов цели было принято решение на полет. Время фотографирования - 12 часов дня. Маршрут полета был разработан исходя из обстановки: после взлета мы должны были пройти до середины Финского залива на малой высоте, затем в районе острова Лавенсари набрать высоту 5000 метров и идти прямо на Котку, проходя ее с восточной стороны с тем расчетом, чтобы выйти на аэродром Утти, сделать заход на фотографирование и оттуда прямым курсом заснять всю базу, после чего уйти прямо на свой аэродром.
На следующий день утром фототехники еще раз проверили фотоаппаратуру. Пленку мне зарядили высокочувствительную - американскую. Взлет мы произвели с таким расчетом, чтобы над Коткой быть ровно в 12.00. Но в момент вылета погода предложила нам другой вариант полета. Огромное синее небо не имело на своем небосклоне ни единого облачка, которое помогло бы нам скрытно подойти к цели. Перед самым вылетом, провожая нас в полет, майор Обухов мне сказал: "Если будет туго, то в первую очередь засними аэродром, а Котку - смотри сам по обстановке!"
Погода, когда мы взлетели, была, как говорят летчики, "миллион на миллион". Решение пришло само собой: идти с набором высоты прямо в сторону Котки.
Выход на территорию Финляндии я решил произвести по маршруту между базой Котка и портом Хамина. К середине Финского залива мы уже набрали высоту 7000 метров. В кабине стало прохладно. Яркое солнце играло зайчиками на фонарях наших кабин, мерно отрабатывали свои четыре такта моторы. В эфире - полная тишина. Я не стал передавать моим товарищам об изменении маршрута: они и так поняли, что из-за погоды план полета был изменен. Впереди по курсу просматриваются прибрежные города Финляндии. Среди зеленого массива лесов четко вырисовываются голубые озера. Их так много, что эту страну называют "страной озер". Впереди, слева по курсу, хорошо виднеется финский аэродром Утти. Вижу: по краям взлетно-посадочной полосы стоят, поблескивая краской, истребители, я принял их за ФВ-190.
Выходим на траверз аэродрома, я намечаю ориентиры для начала и конца съемки. Со снижением мы разгоняем скорость, и на высоте 5000 метров, выйдя на прямую, я включаю фотоаппарат. Интервал кадров был установлен еще раньше, при подходе к аэродрому. Замигала красная лампочка контроля работы фотоаппарата. Все идет нормально, как вдруг я слышу по радио: