Сколько бы я дал, чтобы вот так, эскадрильей, вылететь сейчас на фронт!
Нас торопят. Взволнованное прощание с друзьями-бомбардировщиками. Обнимая их, говорим:
- Может, скоро встретимся!
Комэск напоминает о порядке перелета, об ориентировке. И вот наши самолеты уже над аэродромом. Делаем прощальный круг. Сердце сжалось, когда я посмотрел вниз. Там, где еще недавно стояли наши учебные самолеты, теперь виднелись одни лишь "СБ".
Берем курс на восток.
Первая посадка около Уразова - на площадке посредине обширного кукурузного поля. Здесь война не чувствовалась. Все было спокойно. Затем аэродром в Старом Осколе, где стояли дальние бомбардировщики-ночники "ДБ-3ф". Они наносили удары по немецким объектам глубокого тыла. С интересом слушали мы рассказы летчиков о ночных боевых вылетах - ведь сами ночью не летали. Поражало все: их отвага, мужество, умение ориентироваться ночью, пилотировать самолет по приборам. Мы знакомились с самолетами, запоминали их силуэт. Нам позволяли осмотреть кабину летчика, штурмана, стрелка. Мы восхищались: как здесь просторно, сколько приборов!
Прокладываем маршрут и летим дальше. Воронежский аэродром. На боевом дежурстве "И-16". В воздухе - незнакомые самолеты. Они снижаются, снова набирают высоту. "Очевидно, новые истребители", - решили мы.
- Да это штурмовики, "Ильюшины", - сказал нам немолодой летчик, оказавшийся поблизости. - Вон они и на земле стоят. Посмотрите.
О беспримерной храбрости летчиков, воюющих на штурмовиках, о замечательных качествах новых отечественных самолетов мы читали и слышали.
Рассматриваем "ИЛ" со всех сторон, трогаем, ощупываем, оживленно переговариваемся:
- Какая на нем броня! Да поглядите, ребята!
- Ну что, штурмовики понравились? - спрашивает летчик. - Да, грозные машины, большую поддержку оказывают наземным войскам. Недаром фрицы называют "ИЛы" "шварцтод" - "черная смерть".
После этой встречи всем нам захотелось воевать на "Ильюшиных". Решили на следующий день разузнать, возможно ли это. Но не удалось: ранним утром получен приказ немедленно перелететь на другой аэродром.
Приземляемся в Борисоглебске на аэродроме нашего старейшего авиационного училища, в котором учился Валерий Чкалов.
Снова привычная обстановка. Идет напряженная летная учеба. Мы быстро перезнакомились с инструкторами. Они с гордостью рассказывали о боевых делах воспитанников Чкаловского училища.
Здесь, далеко в тылу, уже чувствовалось что-то тревожное. Строго соблюдалась светомаскировка: часто наведывались немецкие разведчики.
Мы надеялись, что в Борисоглебске и останемся. Но несколько дней спустя прибыли эшелоны с наземной командой, курсантами, с имуществом школы, и нам было приказано срочно разобрать самолеты и погрузить их на платформы.
Командование поступило так, чтобы сберечь "самолеторесурсы" - ведь каждый самолет в дни войны был особенно дорог. А путь предстоял долгий - в Среднюю Азию.
ПОБЕДА ПОД МОСКВОЙ
Навстречу нам идут эшелоны с бойцами, машинами, боевой техникой. Станционные пути забиты: стоят составы с демонтированным оборудованием заводов из прифронтовой полосы, с эвакуированными. Этой картины не забыть никогда.
В теплушке рядом со мной Коломиец, Панченко, Усменцев. У нас установлен твердый распорядок дня, каждый знает свои обязанности.
В пути ведем долгие разговоры: вспоминаем годы учения, своих инструкторов, спорим о методах обучения, рассуждаем о том, как скорее подготовить летчиков. И, конечно, говорим о наших фронтовиках из полка Осмакова.
К нам часто заходят командиры, рассказывают о положении на фронтах, о трудовом героизме в тылу. На станциях достаем газеты, слушаем сообщения Совинформбюро.
По-прежнему идут бои на всем фронте.
Грозная опасность нависла над столицей. Противник пытался наносить по Москве удары с воздуха, но по-прежнему наши летчики и зенитчики успешно отражали массированные налеты.
Под стук колес кто-нибудь запевал военную песню. Дружно, с силой подхватывали мы припев. И чаще всего звучало:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная,
Священная война.
Мы отъехали на тысячи километров от Чугуева, от тех еще недавно таких мирных мест, где сейчас шли кровопролитные бои.
За несколько дней до Октябрьских праздников прибыли в зеленый живописный город Чимкент - конечный пункт долгого пути. Здесь на аэродроме нам предстоит собрать самолеты, а потом на них перелететь в Манкент, где будет базироваться наша эскадрилья.
Из Чугуева мы улетели холодным осенним днем. Здесь же было жарко, душно, пыльно. Давно не выпадали дожди.
Наш состав поставили на запасный путь. Инструкторы, техники и курсанты получили приказ разгрузить эшелон и переправить разобранные самолеты на аэродром. Грузовиков не хватало. Почти всю технику мы перетаскивали на руках. Работали без передышки. Сознание, что делаем нужное дело, придавало нам силу и бодрость. Ребята шутили, вытирая пот, заливавший лицо:
- Ну вот, дожили: не самолеты нас возят, а мы их таскаем!
Немало пришлось сделать рейсов, пока не перенесли и не перевезли на аэродром всю материальную часть. Нельзя было терять ни часа: перерыв в учебе и без того был большой. И мы деятельно помогали техникам собирать машины, привлекали к этому и курсантов. Работали с восхода солнца до темноты.
Наконец самолеты собраны, облетаны. Курсанты эшелонами отправлены в Манкент. Вылетели туда и мы, инструкторы.
Накануне праздника 24-й годовщины Великого Октября всех нас взволновало короткое сообщение Совинформбюро о том, что партизаны взорвали мост, вновь построенный оккупантами через Северный Донец, спустили под откос несколько поездов и произвели взрывы на Чугуевском аэродроме.
В тот вечер, несмотря на усталость, мы долго не могли уснуть. Все вспоминали знакомые места, обсуждали новость, восхищались отвагой народных мстителей.
Днем 7 Ноября мы узнали, что в Москве был парад. Прямо с Красной площади советские воины и партизаны уходили на фронт - на защиту столицы.
Известие произвело на нас огромное впечатление.
Пролетел еще один военный месяц. И наконец 11 декабря - долгожданное сообщение "В последний час" о провале немецко-фашистского плана окружения и взятия Москвы. Приводились цифры - огромные трофеи наших войск.
Это было первое крупное поражение гитлеровцев за годы Второй мировой войны. И мы с воодушевлением повторяли:
- Развеян миф о непобедимости немецко-фашистских армий! Разгром фашистской армии неизбежен.
Но мы понимали, что еще предстоит долгая и трудная борьба.
В НАПРЯЖЕННОЙ РАБОТЕ
Условия, в которых мы работали, были нелегкие. Вокруг аэродрома расстилались хлопковые плантации, журчали арыки, зеленели сады. Но нас очень разочаровал сам аэродром: гравий с землей, а сверху - слой пыли. После взлета пыль на аэродроме поднималась столбом и долго не оседала.
- Да, тут много не налетаешь… - с досадой сказал я после первого полета.
- Придется вставать еще раньше, - заметил Гриша Усменцев. - Отдыхать некогда!
Моторы сильно нагревались от зноя. Пыль проникала всюду и вызывала преждевременный износ узлов, деталей. Приходилось с особенной тщательностью осматривать и готовить к полетам материальную часть.
Мы, инструкторы, облетали самолеты, освоили аэродром и приступили к обучению курсантов. Занимались помногу: надо было наверстать упущенное - курсант быстро теряет навыки, не закрепленные длительной практикой.
Днем занимались наземной подготовкой, теорией, разбором полетов. Работали по-прежнему без передышки, но никто не жаловался на усталость. Напротив, все инструкторы стремились сделать как можно больше полетов, как можно лучше отработать технику пилотирования.
В нелегкой работе нас поддерживала мысль, что здесь, в глубоком тылу, мы работали во имя победы над фашизмом.
Политрук часто повторял, беседуя с нами:
- Ленин говорил: "Мы сумеем исполнить свой долг и на мелкой будничной работе". Мужество и самоотверженность можно проявлять не только в бою, но и в каждодневной работе.
Комэск, как будто сменивший гнев на милость, упорно молчал о моей отправке в действующую армию. Вероятно, считал, что я этого еще не заслужил.
Однажды к нам в эскадрилью приехал с фронта майор Осмаков подобрать летчиков в свою часть. От него мы узнали, что в неравном бою погиб Константин Тачкин… Как же мне, его выученику, в тылу оставаться?!
- Да ты обратись к майору, - советовали мне ребята. - Может, он тебя и возьмет.
И я, сдерживая волнение, попросил майора взять меня в полк. Помедлив, он ответил, что летчики уже подобраны. Потом добавил:
- Впрочем, подумаю. Подождите до завтра.
Нечего и говорить, как я ждал этого "завтра", как волновались все друзья, сколько у нас было разговоров!
А на следующий день майор мне отказал: очевидно, комэск снова вспомнил об аварии.
Я был глубоко удручен. Но все же верил, что попаду на фронт. Надеялся, что меня отправят вместе с моими курсантами, и еще быстрее старался закончить программу. Вместе с ними изучал тактику, боевой опыт нашей авиации: может быть, придется драться вместе.
Чем труднее давалась летная учеба какому-нибудь курсанту, тем охотнее и больше я с ним работал. И когда добивался успеха, испытывал радость и успокоение.
ЕЩЕ ОДНО ПРОИСШЕСТВИЕ
За курсантов я был спокоен. Они хорошо все усваивали. Программу обучения завершали успешно. Но по-прежнему, не ослабляя внимания, я следил за ними, их действиями, особенно за Клочковым. После аварии, доставившей и ему, и мне столько огорчений, его хотели отчислить. Мне еле удалось отстоять его. И надо сказать, Клочков подтянулся, стал летать хорошо, не отставая от других.
Но вот что случилось однажды. Клочков был в воздухе, а я с земли наблюдал за его действиями. Вижу - никак ему не удается сделать расчет на посадку. Сразу вспомнилась авария - столкновение с рулежным самолетом. И сейчас у курсанта явно что-то не ладится. Подсказать бы, да радио нет. Грожу ему с земли кулаком - так Кальков грозил учлетам на аэроклубовском аэродроме. Показываю руками, что надо сделать. Такая уж манера у инструкторов!
Наконец на четвертом заходе Клочков садится с перелетом. В конце пробега еще одна ошибка: он упускает направление, и самолет резко разворачивается. Шасси поломаны. Но все же вздыхаю с облегчением: хорошо, что не выкатился за границу аэродрома - там арыки, постройки, мог бы разбиться. Но за курсанта стыдно. Приятели трунят:
- Эй, Никитич, как твой ученичок?
Я зол на Клочкова, но и встревожен: как бы наш строгий комэск его не отчислил!
Подхожу к самолету, лежащему на брюхе. Техник осматривает узлы крепления. Курсант стоит, опустив голову. Он в слезах, не может слова вымолвить. Сгоряча отчитываю его по всем правилам - как у нас говорят, стружку с него снимаю.
- Я заметил, как самолет начал разворачиваться, но не смог удержать… - говорит он дрожащим голосом.
- Зачем же ты в самолете сидишь?
Но, посмотрев на его пристыженное, несчастное лицо, вдруг вспоминаю, как я сам допустил отклонение во время одного из первых полетов на "И-16", как отчитывал меня Тачкин, но зато как и помогал мне во всем. И невольно меняю тон:
- Ты еще легко отделался.
А он, всхлипнув, отвечает:
- Ведь теперь мне не дадут летать, товарищ инструктор!
- Успокойся. На фронт собираешься, а сам нюни распустил. Сейчас мы с тобой ошибку разберем, чтобы ты больше никогда не допускал промахов.
Все произошло оттого, что курсант, не учтя особенностей штилевой погоды и температуры воздуха, не сумел сделать расчет на посадку. Положение осложнилось и тем, что горючее было на исходе, а вокруг вздымались горы, и летчик немного растерялся. Но все же он сделал волевое усилие и посадил самолет.
Напоминаю ему, что на пробеге и на взлете надо, как говорится, замечать не сам разворот, а тенденцию к развороту.
- Помни: человек управляет самолетом, а не самолет человеком!
Этот случай послужил для Клочкова хорошим уроком. Больше он ошибок не допускал, сделался одним из лучших курсантов, успешно закончил программу обучения. Должен добавить: Клочков стал хорошим боевым летчиком, капитаном и до последнего дня войны отважно и умело дрался с фашистами.
Через несколько дней я снова пришел к комэску с рапортом - просил отправить меня в действующую армию, но рапорта он не принял. Сказал резко:
- Летчиков учить получше надо!
Сердце у меня упало: да, не видать мне фронта… Не слушая объяснений, комэск сухо добавил:
- Больше рапортов не пишите, пока группу курсантов не выпустите.
Друзья меня утешали, советовали ждать. И я ждал…
НОВОЕ ЗВАНИЕ
"Обучение и воспитание курсантов - неразрывный процесс", - часто напоминали нам командиры.
Да, мы должны были не только обучать курсантов летному мастерству, но воспитывать у них волевые качества - смелость, решительность, настойчивость. И в этом нам, как всегда, помогала комсомольская организация. На примерах фронтовых летчиков мы учились сохранять хладнокровие и самообладание в сложной обстановке.
Преподаватель тактики ВВС майор Гуринович кропотливо, тщательно собирал боевой опыт и сделал отличное наглядное пособие: наклеил в альбоме вырезки из газет - описания боев, представляющих интерес с точки зрения тактики.
Преподаватель дал мне альбом на несколько дней. По вечерам я засиживался допоздна, переписывал в блокнот выдержки из статей, внимательно читал подробные описания летно-тактических характеристик и уязвимых мест вражеских самолетов, вычерчивал их силуэты, схемы боев, отдельные фигуры.
Записывал цитаты, которые, по моему убеждению, должны были помочь мне в бою. И в самом деле помогли. Вот, например, одна из страниц.
Начинается она словами Ленина: "…действовать с величайшей решительностью и непременно, безусловно переходить в наступление".
Дальше афоризмы: "Не опознав самолет, признавай его за противника", "Перед атакой посмотри назад, не атакует ли тебя противник", "Воздушный бой - море комбинаций, положений, неожиданностей", "В бою побеждает тот, кто отлично владеет самолетом и оружием, первым нападает на противника, применяет нужный маневр и овладевает инициативой", "Победа дается людям сильной воли, людям чистой и благородной души". А вот и заповеди Суворова, которые в те дни обрели всю свою силу: "Сам погибай, а товарища выручай", "Никогда не отбивайся, а сам бей", "Не бойся смерти, тогда наверное побьешь"; выдержки из его науки побеждать: о трех воинских искусствах - глазомере, быстроте, натиске.
И сейчас, перелистывая старенький блокнот, ставший потом фронтовым, я вспоминаю ту далекую пору, когда мои товарищи и я в глубоком тылу готовили себя к фронту, жили одной мыслью, одним стремлением - скорее вступить в бой за освобождение советской земли.
Большую пользу принес мне альбом майора Гуриновича. Я стал нагляднее представлять себе действия летчиков в бою и решил поделиться с курсантами всем, что узнал и узнавал. В свободный час стал собирать свою группу: рассказывал об опыте наших боевых летчиков, а рассказы иллюстрировал рисунками, вычерчивал схемы боев. Готовя курсантов к фронту, я готовился и сам.
В день 24-й годовщины Советской Армии политрук зачитал приказ по училищу. Нам, инструкторам, было присвоено звание старшего сержанта. И даже не верилось, что после всех моих неудач оно присвоено и мне.
НАШИ ОТЛИЧИЛИСЬ
Как-то в середине марта я пошел в штаб эскадрильи. У витрины с газетами толпились летчики-инструкторы и курсанты.
Раздавались оживленные голоса:
- Да ведь это инструкторы Скотной, Мартынов, Король! Наши-то как отличились!
Спешу к товарищам. В витрине висит авиационная "Сталинский сокол" газета от 11 марта 1942 года. Бросается в глаза призыв: "Истребитель! Всегда ищи боя! Будь смелым, решительным и инициативным в воздушном бою, как капитаны Еремин и Запрягаев, лейтенанты Скотной, Седов, Саламахин, Мартынов и старший сержант Король!" Семь летчиков-истребителей на "ЯК-1" вышли победителями в воздушном бою против двадцати пяти немецких самолетов: восемнадцати истребителей "Мессершмитт-109" и семи бомбардировщиков "Юнкерс-87" и "Юнкерс-88". Наши летчики сбили один "Юнкерс-87" и четыре истребителя, остальные фашисты покинули поле боя. Наша героическая семерка потерь не имела.
Кто-то из ребят читал вслух:
- "Этот бой и победа не есть счастливая случайность. Отечественная война с немецко-фашистскими захватчиками дала уже нам немало фактов, когда советские летчики вступали в бой с превосходящими силами врага и побеждали его.
Группа капитана Еремина обнаружила гитлеровских разбойников раньше, чем они заметили наши самолеты. Это - одно из условий победы. Умей постоянно вести наблюдение в воздухе, первым находи противника - золотое правило истребителя… Победить такую многочисленную стаю фашистских стервятников небольшой группкой самолетов можно было только блестящим применением тактики и передовой техники. Именно в этом сказалась сила семерки истребителей. Они показали себя не только храбрецами - настоящими воздушными снайперами, летчиками, в совершенстве владеющими техникой пилотирования на всех высотах и скоростях своих самолетов".
Статья кончалась так: "Блестящая победа группы капитана Еремина заслуживает тщательного изучения. Все новое, все необходимое для нашей борьбы с врагом должно быть усвоено всеми частями, всеми летчиками".
И мы подробно изучили этот бой. Да, воевали летчики комэска Еремина не числом, а умением!
…Когда в декабре 1942 года по почину колхозников Тамбовской области начался сбор средств в фонд обороны, колхозник-патриот Ферапонт Головатый внес деньги на постройку самолета в дар командиру славной эскадрильи капитану Еремину.
ДОВЕРЯТЬ, НО ПРОВЕРЯТЬ
Программа обучения заканчивалась пилотажем. Выполняя фигуры пилотажа, курсант должен уверенно владеть самолетом, у него вырабатываются волевые качества, решительность и смелость, необходимые воздушному бойцу.
Все мои курсанты хорошо пилотировали, кроме одного - Мешкова. Он боялся штопора, и ему не давалась чистота вывода. А надо было непременно добиться чистоты выполнения этой фигуры - приближался день выпуска группы, и меня очень тревожил отстающий курсант.
Как всегда, ранним утром мы уже на аэродроме. Механик "УТИ-4" Наумов доложил, что самолет исправен и подготовлен к полету. Поднимаюсь в воздух с Мешковым: собираюсь еще и еще раз показать ему правильный вывод из штопора. Он мягко держится за управление. Делаю срыв в штопор. Сопровождаю свои действия объяснениями.
Начинаю выводить самолет. И когда он начал задирать нос, даю газ. А мотор не работает. Самолет самопроизвольно сорвался в штопор и стал вращаться в другую сторону.
Земля быстро приближается. Не могу понять, что произошло с мотором. Делаю последнюю попытку вывести самолет из сложного положения. Удается его выровнять. Мотор по-прежнему не работает. Вынужденная посадка неизбежна.