...в 50-летний юбилей Великой Октябрьской революции в партийной школе, где учатся представители коммунистических стран, игрались фрагменты из спектакля "10 дней, которые потрясли мир", поставленного театром. Я нарочно говорю театром, а не Ю.П.Любимовым, потому что это одно и то же и потому что Театр на Таганке ассоциируется, прежде всего, с именем Любимова, а не, скажем, зам. директора Улановского. Мы говорим "Таганка" - подразумеваем Любимов. Мы говорим Любимов - подразумеваем "Таганка"".
(И действительно, социологические исследования, проведенные в театре, показали, что театр посещает самая разная аудитория: по возрасту - от 25 до 55 лет, по составу - рабочие и интеллигенция, причем, в основном, - техническая, а не гуманитарная.)
Когда все инстанции были пройдены, и нависла реальная угроза закрытия театра, Ю.Любимов вместе с членами худсовета Л.Делюсиным и А.Бовиным пишут письмо Л.Брежневу от имени Ю.Любимова.
"Уважаемый Леонид Ильич!
Понимаю, насколько вы заняты. И все же позволю себе обратиться к вам по вопросу, который хотя и может на первый взгляд показаться мелким, незначительным, но на самом деле является вопросом принципиальным. Речь идет о Театре на Таганке.
Театр на Таганке - политическийтеатр. Таким он был задуман. Таким он и стал. И я, как художественный руководитель театра, и весь актерский коллектив видим главную свою задачу в том, чтобы средствами искусства активно, целенаправленно утверждать в жизни, в сознании людей светлые идеалы коммунизма. Отстаивать политическую линию нашей партии, беспощадно бороться против всего, что мешает развитию советского общества. Партийность искусства для нашего театра - не фраза, не лозунг, а та правда жизни, без которой мы, артисты Театра на Таганке, не мыслим искусства, ни себя в искусстве.
Репертуар театра максимально приближен к требованиям современности. В таких, наиболее дорогих для нас спектаклях, как "Десять дней, которые потрясли мир", "Павшие и живые", "Послушайте!", "Добрый человек из Сезуана", "Жизнь Галилея", "Пугачев", театр отстаивает революционные традиции, бичует мещанство и обывательщину, воюет против косной и душевной пустоты, за активное политически сознательное отношение к жизни.
Все эти спектакли, прежде чем они встретились с массовым зрителем, обсуждались и принимались партийными и государственными органами, ведающими вопросами культуры. Театр внимательно прислушивался к их замечаниям и предложениям. Советская печать, оценивая наши спектакли, отмечала их революционный, патриотический характер. Однако в последнее время театр стал подвергаться критике, выдержанной в грубой форме, не имеющей ничего общего с общепринятыми в нашей партии нормами. Театр осуждают не за отдельные ошибки, а за все его направление.
...Практически меня лишают возможности нормально работать.
Я не хочу рассказывать о тех недостойных методах, которыми не брезгуют наши "критики". Оставим это на совести у "критиков". Скажу о главном - о политических позициях, с которыми обрушиваются на наш театр. Мы гордимся тем, что в ряде спектаклей подняли такую острую партийную тему, как борьба с вредными последствиями "культа личности". А нам говорят, что это не актуально, что XX съезд партии - далекое прошлое, что все проблемы здесь давно решены. Мы воюем с чинушами и бюрократами, отстаиваем большевистскую принципиальность, мы думаем на сцене и хотим, чтобы думал весь зрительный зал. А нам говорят, что это - "сползание" с партийных позиций. Складывается впечатление, что Театр на Таганке "критикуют" с позиций, которые трудно увязать с Программой КПСС, с решениями XXIII съезда партии.
Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что в нашем современном обществе можно обнаружить два политических фланга. С одной стороны, это безответственные крикуны, которые отрицают все и вся, им наплевать на наше прошлое, на то, что сделала и делает партия; они требуют "свободы", хотя вряд ли знают, что делать с этой "свободой". С другой стороны, есть еще много людей, которые тяготеют к порядкам и нравам времен "культа личности"; они не понимают, что советское общество давно переросло узкий горизонт их мышления и что нельзя решать социальные проблемы, делая вид, что их не существует. Поэтому тот характер, который ныне приняла критика Театра на Таганке, свидетельствует о живучести и активности тех, кто пытается вернуть советских людей к старым порядкам.
В конце концов, меня можно снять с работы. Можно даже закрыть Театр на Таганке. Дело не в личной судьбе одного или группы артистов. Здесь встают более общие вопросы. Кому это выгодно? Какие проблемы это решит? Это, разумеется, не эстетические, а политические проблемы. Беседы, которые состоялись у меня с некоторыми ответственными товарищами, оставили тревожное, гнетущее чувство. Мне приписывают совсем не то, что я думаю и к чему стремлюсь.
Поэтому я обращаюсь к вам - Генеральному секретарю ЦК нашей партии.
Я был бы вам очень признателен, если бы вы могли принять меня.
Заранее признателен за ответ.
Искренне ваш Ю. Любимов".
Письмо, конечно, получилось полным демагогии (советники Брежнева Л.Делюсин и А.Бовин отлично владели стилем составления подобных документов), но этого требовало время и адресат. Его передал Л.Брежневу референт Генсека ЦК КПСС Е.Самотейкин. Брежнев не принял Любимова. Но великодушно даровал театру жизнь. Состоялось заседание райкома, на котором принято решение вычеркнуть из решения прошлого заседания бюро пункт о снятии Любимова.
Через много лет Ю.Любимов вспоминал: "За "клеветнический" спектакль меня сняли с работы и исключили из партии. И тогда я написал письмо Брежневу. И он смилостивился, сказал: пускай работает. Недели через две меня вновь приняли в партию: ну, Юрий Петрович, ну, погорячились, вы уж извините..."
Есть еще одна версия того, почему театр не закрыли...
Дочь Брежнева - Галина - очень любила богемный образ времяпрепровождения, была благодарным зрителем, и ей нравилось практически все. Особенно цирк, "Таганка"... и песни Высоцкого.
Г.Полока: "Я вспоминаю вечер, который устроила Галя Брежнева, - чтобы в первый раз услышать Высоцкого. Был очень строгий отбор приглашенных. Был Олег Ефремов, был художник Борис Диодоров, с которым Володя тогда дружил, была Люся Гурченко, был Жора Юматов, - это были люди из разных компаний, но они были единодушны в восприятии того, что происходило. Галя сразу налила себе фужер, но этот фужер простоял целый вечер. Понимаете? Она слушала, боясь шевельнуться".
Рассказывает общая знакомая Галины Леонидовны и Высоцкого Наталия Федотова: "Как-то мне позвонил Высоцкий и сказал, что закрывают их театр. Вечером за ужином при Леониде Ильиче я рассказала об этом Гале. Она ахнула. А Леонид Ильич прямо из-за стола пошел звонить Суслову: "Михаил Андреевич, что у вас там за безобразие с театром?" И театр остался! Но, впрочем, мы с Галей к этому причастны лишь косвенно. Брежнев знал, кто такой Высоцкий. И как любит народ его песни".
По свидетельству многих театральных деятелей страны, ни один режиссер, кроме Любимова, не поднялся бы после такого удара, после расправы над "Живым" в 68-м году! Но театр выжил, Любимов спас "Таганку". Если бы судьба не воспитала в нем борца, вряд ли художник оказался долгожителем.
Высоцкий пишет песню "Еще не вечер". Песня предназначена для фильма "Мой папа - капитан", но полностью соответствует этим событиям:
Четыре года рыскал в море наш корсар,
В боях и штормах не поблекло наше знамя,
Мы научились штопать паруса
И затыкать пробоины телами.
За нами гонится эскадра по пятам.
На море штиль - и не избегнуть встречи!
Но нам сказал спокойно капитан:
"Еще не вечер, еще не вечер!"
................................
Но нет, им не послать его на дно -
Поможет океан, взвалив на плечи,
Ведь океан-то с нами заодно.
И прав был капитан: еще не вечер!
Последним выпадом против театра в этом году станет статья в "Комсомольской правде" - "Театр без актера?". В статье артисты театра представлены как стадо, погоняемое талантливым пастухом... В этом виноват и сам Любимов. Его слова "Артисты не дотягивают до режиссера..." были известны всей театральной Москве.
Это время было тяжелым не только для "Таганки". Был снят с репертуара спектакль "Три сестры" А.П.Чехова в постановке А.Эфроса в Театре на Малой Бронной, не допущены к репетициям пьеса А.Солженицына "Олень и шалашовка" и "Дракон" Е.Шварца в "Современнике", убрали "Доходное место" А.Островского в постановке М.Захарова в Театре сатиры и "Банкет" А.Арканова. Там же не был принят спектакль "Теркин на том свете". Репрессиям была подвергнута вся культура...
В мае 68-го года на Киевской киностудии им. Довженко началась работа над кинофильмом "Карантин" по сценарию Ю.Щербака. Режиссер фильма Суламифь Цыбульник заказывает Высоцкому песню для фильма. Сюжет полностью соответствовал характеру и жизненным установкам Высоцкого, и он согласился написать песню, а может, и варианты на выбор. Фильм должен был рассказать о том, что группа врачей научно-исследовательской лаборатории заразились вирусом опасной инфекции. Здесь была попытка исследовать характеры людей, смоделировать их поведение в экстремальной ситуации
Вместе с Людмилой он едет в Киев и везет с собой две песни - "Давно смолкли залпы орудий..." и "Вот и разошлись пути-дороги вдруг...". Причем первую песню он написал прямо в поезде по дороге в Киев. Высоцкий редко датировал свои песни, а здесь проставил - "Поезд. 21 мая 1968 г".
Интересны воспоминания Юрия Щербака и его ощущения при записи песни в тональной студии: "...И, когда Высоцкий начал петь свою песню, я вдруг понял, почему его в обычной жизни трудно узнать: ощущение монументальности, которой отмечены его экранные герои, создавал его знаменитый голос с хрипотцой, его яростный темперамент. Чудо преображения произошло буквально на глазах, как только зазвучали первые аккорды гитары".
В фильм взяли первую песню, и исполнял ее Ю.Каморный. Слова из этой песни: "На чем проверяются люди, если войны уже нет? Приходится слышать нередко сейчас, как тогда: "Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?"" - актуальны на все времена!
В конце мая прилетел из Магадана И.Кохановский. На этот приезд и встречу Высоцкий написал посвящение:
Возвратился друг у меня
Неожиданно.
..................
Он передо мной,
Как лист перед травой,
а кругом - с этим свыкнулся! -
Ни души святой,
Даже нету той...
А он откликнулся.
И действительно, атака в прессе, угроза закрытия театра, отъезд Марины ("даже нету той...") и неопределенность их отношений, а тут друг, как по зову сердца, "неожиданно откликнулся".
Относясь к дружбе, как к чему-то святому, Высоцкий часто заблуждался в таком же отношении к нему "друзей". Иногда удавалось это обнаружить сразу - и такой "друг" мгновенно вычеркивался из памяти, а чаще "друзья" истину не проявляли. Более чуткая к этим вопросам Татьяна Иваненко уже давно определила отношения между Высоцким и Кохановским по типу - "Моцарт - Сальери".
В том, что Кохановский поменял Москву на Магадан, она разглядела не романтику, а меркантильность и жажду наживы. Это с очевидностью проявится, когда через год он оставит перо корреспондента и возьмет в руки лоток для просеивания золотоносного песка. А наивный в вопросах дружбы Высоцкий и здесь увидит романтику.
"Сальеризм" Кохановского начался, очевидно, с того самого момента, когда в ответ на его "Бабье лето" Высоцкий выдал чуть ли не целый цикл ранних песен. "Володя был в центре внимания, - вспоминал Кохановский, - все девушки - его! У меня, конечно, белая зависть..." В то время Кохановскому удалось издать тоненький сборничек своих стихотворений. Но что это по сравнению с оглушительной всенародной славой непечатаемого Высоцкого... Зависть поменяла цвет и требовала компенсации, а тут уж не до дружбы. Гарик-Васечек сделает попытку соблазнить Татьяну, притом, фактически, в присутствии самого Высоцкого, который находился в полузабытьи в соседней комнате: "Зачем тебе эта пьянь? Со мной ты будешь как у Христа за пазухой!" Чтобы сохранить видимость дружбы, Татьяна оставит нетронутыми романтические впечатления Высоцкого о "друге"...
"...С Кохановским он раздружился в 70-м году. Это слово "раздружился" я от Володи и услышал... Он был в дружбе очень щепетильным", - будет вспоминать Вадим Туманов, с которым Высоцкий познакомится в 73-м году.
С 29 мая по 13 июня Высоцкий проходит лечение в наркологической больнице в Люблино. Незадолго до выписки в благодарность лечащим врачам и для демонстрации своей хорошей физической формы он проводит большой полуторачасовой концерт.
Николай Губенко давно уже рвался работать в кино. Он снялся в нескольких картинах и параллельно учился у С.Герасимова на режиссерских курсах. В конце сезона 1968 года Губенко ставит Любимова перед фактом своего ухода, кладет на стол директора театра пятое по счету заявление об уходе. Все его роли постепенно переходят к Высоцкому.
В.Смехов: "Любимов постепенно, неуверенно заполнял пространство солиста новым качеством, качеством Высоцкого".
Высоцкий же надел "майку лидера" и уже не уступил ее никому другому до самого своего конца.
АТУ ЕГО!
С 7 по 12 марта молодежный клуб "Под интегралом" новосибирского Академгородка организует Всесоюзный песенный фестиваль "Бард - 68". 29 участников съехались со всего Советского Союза. В новосибирском аэропорту устроители фестиваля встречали участников, держа в руках плакат: "Барды, вас ждет Сибирь!" Поначалу на нечаянную двусмысленность лозунга никто не обратил внимания, ничто не предвещало беды. И действительно, 11 марта 1968 года орган ЦК КПСС газета "Правда" сообщила: "В залах Академгородка и некоторых вузов Новосибирска в эти дни проводится своеобразный праздник самодеятельной песни. Он привлек певцов из Москвы и Свердловска, Ленинграда и Севастополя, Новосибирска и Красноярска". Тон сообщения вполне благожелательный, и никто еще не знает, что вот-вот партийные идеологи в центре и на местах начнут массированное наступление на авторскую песню и самодеятельных авторов.
Этот фестиваль вызвал небывалый аншлаг. Под него был выделен самый обширный из залов Дворца физиков под названием "Интеграл", и этот зал был забит до отказа, люди стояли даже в проходах. На передних креслах сидели члены фестивального жюри.
Среди участников Юрий Кукин, Валентин Вихорев, Александр Дольский... Звездой же первой величины по праву был Александр Аркадьевич Галич. Он здесь старше всех. Свое согласие участвовать в этом фестивале Галич позднее объяснит так: "Я уже все видел. Я уже был благополучным сценаристом, благополучным драматургом, благополучным советским холуем. И я понял, что я так больше не могу. Что я должен, наконец-то, заговорить в полный голос, заговорить правду..."
Выступая в небольших аудиториях или квартирах, Галич обычно исполнял свои песни сидя. Аудитория Академгородка не располагала к непринужденности. Он начал с песни "Промолчи" ("Промолчи - попадешь в палачи"), которая задала тон всему выступлению. Когда же через несколько минут он исполнил песню "Памяти Пастернака", весь зал поднялся со своих мест и некоторое время стоял молча, после чего разразился аплодисментами.
При подведении итогов фестиваля Галич получает первый приз - серебряную копию пера Пушкина, Почетную грамоту Сибирского отделения Академии наук СССР, в которой написано: "Мы восхищаемся не только Вашим талантом, но и Вашим мужеством..."
Однако это была неофициальная точка зрения. Официальное отношение к авторской песне и конкретно к творчеству Галича было выражено в статье члена Союза журналистов СССР Николая Мейсака "Песня - это оружие", опубликованной 18 апреля в газете "Вечерний Новосибирск".
Статья была разгромная и соответствовала идеологическому прессу в стране. Странным было лишь то, что автор заочно похвалил Высоцкого (очевидно, не успел прослушать пленки с записями его песен): "Да, среди них есть люди талантливые. Мужественная "Песня о друге", не раз звучавшая по радио, создана таким "самодеятельным певцом-композитором". Но вот я слушаю концерты "бардов" местных и приезжих, что прошли недавно в Новосибирске, и режет слух что-то фальшивое. Какое-то кривлянье, поразительная нескромность и, простите, некоторая малограмотность".
А вот как отзывается автор статьи о творчестве А.Галича: "... взрослый человек кривляется, нарочито искажая русский язык. Факт остается фактом: член Союза писателей СССР Александр Галич поет "от лица идиотов""; "песенки с этаким откровенным душком"; "Это же откровенное издевательство над нашими идеями, жизненными принципами. Ведь Галич, кривляясь, издевается над самыми святыми нашими понятиями..."; "Поведение Галича - не смелость, а, мягко выражаясь, гражданская безответственность". Так же стоило б назвать и поведение некоторых взрослых товарищей, которые, принимая гостей, в качестве "главного гвоздя" потчуют их пленками Галича. И сюсюкают: "Вот здорово! Вот режет правду!"; "Я сознательно ставлю слово "барды" в кавычки не потому, что их творчество не заслуживает признания".
Автор громит не только творчество Галича, но и устроителей фестиваля.
Статья Н.Мейсака была заказной. Всего лишь за четыре дня до ее выхода - 14 апреля - в "Правде" была опубликована статья народного художника СССР, Героя Социалистического Труда Е.Вучетича. Статья называлась "Прекрасное - в каждый дом", в ней говорилось об услышанных автором "в интеллигентной рабочей семье" записях неназванного актера, "сипло причитающего дикие блатные песенки и смакующего воровской жаргон". Эти песенки "пересыпаны намеками дурного свойства, видимо претендующими на "творческую" смелость". Далее в статье критиковались лишенные "верного вкуса" "некоторые молодые люди", увлекающиеся подобной музыкой, говорилось "об ответственности художника за свое дело, за свои деяния" и о его обязанности "остерегаться "моды", скандальной известности". Ни одной строчки из песен приведено не было, но автор угадывался однозначно.
Сигнал "Правды" к "началу охоты" был принят к исполнению. 31 мая газета "Советская Россия", во все годы бывшая оплотом реакции, опубликовала статью В.Потапенко и А.Черняевой "Если друг оказался вдруг...", где пренебрежительно упоминалось о песнях Высоцкого: "Во дворце спорта аншлаг. Ажиотаж вызвал, главным образом, "репертуар". Но не те по-настоящему хорошие песни из "Вертикали" и других фильмов, которые исполнял Высоцкий в Куйбышеве, а те, из его же "репертуара", что крутят по вечерам и подворотням, в темных аллеях да на пьяных вечеринках".
Затем в той же газете 9 июня появилась скандально известная своей некомпетентностью статья "О чем поет Высоцкий". Авторами статьи были преподаватель Саратовского института культуры Г.Мушта и корреспондент газеты А.Бондарюк.