(Ф. Шипулинский. Шекспир - Ретлэнд. Трехвековая конспиративная тайна истории. М., 1924. Стр. 25-29)
Таков единственный автограф , оставшийся от величайшего из великих драматурга и поэта, оставившего в наследство человечеству тридцать шесть драм, не считая поэм и сонетов. И - ни слова о расчетах с издателями и книгопродавцами или о том, кому завещается право на дальнейшие издания. А ведь во времена Шекспира право на литературную собственность уже существовало...
Но - мало того!
Оказывается этот единственный шекспировский автограф никаким автографом в собственном смысле этого слова вовсе не является:
► ...последние слова самого текста весьма недвусмысленно гласят:
"Во свидетельство сего я приложил к сему мою (печать) руку числа и года вышеозначенного".
Написанное сперва слово "печать" было зачеркнуто, и под ним написано "руку".
Завещатель мог только приложить печать, если бы она у него оказалась, или "руку". Но имя по его поручению подписано писцом.
Под завещанием, слева, над другими подписями сделана нажимом пера несколько удлиненная точка.
(Там же. Стр 33)
Несколько позже был обнаружен еще один документ, который - с тем же основанием - можно счесть автографом Вильяма Шекспира из Стратфорда. Под этим документом (какими-то свидетельскими показаниями) - две подписи Шекспира и одна другого свидетеля - Даниэля Ничоласа:
► Обе подписи имени Шекспира сделаны той же рукою - это сразу бросается в глаза, - что и текст показаний, т.е рукою писца.
Между тем, подпись Даниэля Ничоласа сделана полностью и другим почерком. Очевидно, Д. Ничолас сам подписался под своим показанием, а за Шекспира расписался судебный писарь.
Но под сокращенной пометкой имени на показании самого Шекспира стоит опять-таки - отчетливо и ясно - традиционная точка, требовавшаяся законом, как у нас в старину кресты, от лиц, которые должны "приложить руку" к акту, но не умеют подписать своего имени.
Относительно отца стратфордца - Джона Шекспира, - после многочисленных споров, давно уже было признано, что он был markman, т.е. человек, не умевший подписать своего имени и ставивший вместо него условный знак. Теперь приходится признать то же и о его сыне.
Вильям Шекспир из Стратфорда, которого долго считали Шекспиром, был НЕГРАМОТНЫМ - не умел даже подписать собственного имени.
(Там же. Стр. 34-35)
Я нарочно привел здесь, быть может, не самое достоверное, но самое эффектное из "отрицательных доказательств" "антистратфордианцев". Но и другие, не столь эффектные, по мере того как знакомишься с ними, заставляют проникнуться твердой уверенностью: нет! Не может быть, чтобы этот полуграмотный стяжатель, скопидом и ростовщик из Стратфорда был автором "Гамлета", "Макбета", "Ромео и и Джульетты", бессмертных шекспировских сонетов.
И точно так же, когда знакомишься с основными фактами биографии М.А. Шолохова, - да не с фактами даже, а только с датами его жизни и первых его творческих свершений, - проникаешься такой же твердой уверенностью: нет, немыслимо, невозможно поверить, что двадцатилетний юнец с четырехклассным образованием (плюс курсы для продинспекторов) создал вещь такой художественной зрелости и мощи, как первый том "Тихого Дона", и меньше чем год спустя уже закончил второй, еще более совершенный том этой грандиозной эпопеи.
Такого случая не знает вся мировая литература за все тысячелетия своего существования. Гениальный поэт-лирик может проявить себя и в шестнадцать лет. Но ни одному гению не было дано в двадцать лет (в двадцать два, в двадцать три года) свершить то, что якобы удалось совершить Шолохову.
Защитники авторства Шолохова ссылаются на Лермонтова, который в 26 лет создал "Героя нашего времени", став предшественником (именно он, а не Пушкин) Толстого, Достоевского - всей великой психологической русской прозы. Но Лермонтов получил совсем другое образование, вырос и формировался в совершенно иной среде, да и художественный мир, созданный им в "Герое нашего времени", не выходит за пределы его личного опыта: светская жизнь, любовные драмы, война на Кавказе... Шолохов же в "Тихом Доне" писал о том, чего не знал и знать не мог, и при этом с редкостной этнографической точностью и художественной сочностью и мощью живописал колоритнейший быт довоенной казачьей станицы (сам - не казак, а иногородний), а потом - войну, и Первую мировую, и Гражданскую, ни в одной из которых по малолетству не мог участвовать.
Да и Лермонтов!... Если вы прочтете "Княгиню Литовскую", которую Михаил Юрьевич написал в двадцать три года, и сравните этот первый, юношеский его роман с "Героем нашего времени", написанным три года спустя, - вы сразу увидите, как изменился, вырос, окреп, созрел за эти три года его художественный гений.
Итак, сомнений нет: не безграмотный актер Вильям Шекспир был создателем "Гамлета" и "Ромео и Джульетты", и не М.А. Шолохов - автором "Тихого Дона". Но если не они, то - кто же?
И вот тут позиции всех авторов антишекспировских и антишолоховских теорий оказываются уже не такими незыблемыми. В отличие от таких убедительных и как будто неопровержимых "отрицательных доказательств" все их "положительные доказательства" выглядят довольно-таки зыбкими.
Список "кандидатов в Шекспиры" насчитывает - ни мало ни много - 57 имен. В иных случаях цифра это доходит до 80.
Вот самые знаменитые из них:
Фрэнсис Бэкон, его брат Энтони Бэкон, Кристофер Марло, Вильям Стенли, шестой граф Дерби, Роджер Мэннерс, граф Ретлэнд и даже две королевы: Елизавета Тюдор, королева английская, и ее соперница - шотландская королева Мария Стюарт.
Автор одной из книг, посвященных рассмотрению "шекспировского вопроса", приведя едва ли не полный список "кандидатов в Шекспиры" (даже не список, а целую таблицу), заключает этот долгий перечень имен и биографий такой меланхолической репликой:
► Здесь следует поставить многоточие, потому что события продолжают бурно развиваться.
(Б.И. Моцохейн. Кто этот господин? Беседы о Вильяме Шекспире, его эпохе и современниках, его земной судьбе и бессмертной славе, увлекательных загадках его биографии и их изобретательных решениях. М., 2001, Стр. 235)
При этом он не закрывает глаза и на юмористический аспект этой ситуации, тут же сообщив, что
► ...радиостанция "Радио России" отметила 1 апреля 2000 года сообщением о том, что произведения Шекспира написал Иван Грозный.
(Там же)
Касаясь упомянутых тут событий, которые "продолжают бурно развиваться", - то есть появления все новых и новых гипотез, нельзя не упомянуть появившуюся недавно книгу Ильи Гиллилова "Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна Великого Феникса" (М., 1997), в которой была выдвинута и подробно аргументирована гипотеза коллективного автора. Суть этой гипотезы состоит в том, что в создании шекспировских творений принимали участие три автора: уже упоминавшийся тут граф Ретлэнд, его жена Елизавета, дочь великого английского поэта Сидни, и ее тетка графиня Пембрук.
Каждая из всех этих существующих гипотез по-своему интересна, но ни одна из них не может считаться не то что бесспорной, но даже сколько-нибудь убедительной. И проклятый "шекспировский вопрос" как был, так и остается открытым.
То же и с Шолоховым.
Сперва на роль истинного автора "Тихого Дона" был предложен приятель Леонида Андреева - Голоушев. Предложен на том основании, что под заглавием "Тихий Дон" публиковал свои бытовые и путевые очерки. Но Голоушев был журналист, фельетонист, театральный критик. И, как выразился бы главный разоблачитель Шолохова Солженицын, создать гигантскую художественную эпопею о Тихом Доне ему было явно невподым.
Отказавшись от Голоушева, на роль истинного автора Донской эпопеи был предложен (тем же Солженицыным) Федор Дмитриевич Крюков .
Биографически Крюков для этого очень годился. Родился в 1870-м, стало быть, во время событий, описанных в первом томе "Тихого Дона", ему было чуть больше сорока. Уже перед революцией был он сложившимся, профессиональным писателем, постоянным сотрудником короленковского "Русского богатства", членом Первой Государственной думы (от Дона).
► И вот в 1965 г. в ростовской газете "Молот" (13.8.65) появляется статья В. Моложавенко "Об одном незаслуженно забытом имени" - о Крюкове, полвека запретном к упоминанию за то, что в Гражданскую войну он был секретарем Войскового Круга. Что именно хочет выразить автор подцензурной пригнетенной газетной статьи, сразу понятно непостороннему читателю: через донскую песню связывается Григорий Мелехов не с мальчишкой-продкомиссаром, оставшимся разорять станицы, но - с Крюковым, пошедшим, как и Мелехов, в тот же отступ 1920 года, досказывается гибель Крюкова от тифа и его предсмертная тревога за заветный сундучок с рукописями, который вот достанется невесть кому: "словно чуял беду, и наверно не напрасно"... И эта тревога, эта боль умершего донского классика выплыла через полвека - в самой цитадели шолоховской власти - в Ростове-на-Дону!..
(A.M. Солженицын. Невырванная тайна. В кн.: Загадки и тайны "Тихого Кона". М., 1995. Стр. 9)
Вот в этом "заветном сундучке", прямо намекал Солженицын, наверно, и хранилась рукопись "Тихого Дона", какими-то сложными путями потом доставшаяся Шолохову.
О том, что именно Федор Крюков был истинным автором "Тихого Дона", Солженицын говорил все-таки предположительно. Но предположение это ему представлялось хоть и не совсем бесспорным, но - весьма основательным:
► ...Вывод, что автор "Тихого Дона" - мягкий Крюков, разочаровывал. Ожидалась какая-то скальная трагическая фигура. Но исследовательница (И.Н. Медведева-Томашевская - B.C.) была уверена. И я, постепенно знакомясь со всем, что Крюков напечатал и что заготовил, стал соглашаться. Места отдельные рассыпаны у Крюкова во многих рассказах почти гениальные. Только разведены пустоватыми, а то и слащавыми соединениями. (Но слащавость в пейзажах и в самом "Тихом Доне" осталась.) Когда ж я некоторые лучшие Крюковские места стянул в главу "Из записок Федора Крюкова" - получилось ослепительно, глаз не выдерживает.
Я стал допускать, что в вихревые горькие годы казачества (а свои - последние годы) писатель мог сгуститься, огоркнуть, подняться выше себя прежнего.
(Там же. Стр. 102)
Авторитет Александра Исаевича тогда был еще высок, и гипотеза И.Н. Медведевой-Томашевской, подкрепленная весомостью солженицынского имени, была подхвачена многими. (За нее ухватился, в частности, Рой Медведев, быстро состряпавший и выпустивший на эту тему целую книгу.)
Но сразу же у этой гипотезы нашлись и противники.
А вскоре четверо скандинавских ученых (Г. Хьетсо, С. Густафсон, Б. Бекман и С. Гил), заложив в компьютер некие данные, будто бы с математической точностью доказали, что Крюков тут ни при чем, а значит, автором "Тихого Дона", - теперь уже в этом не может быть никаких сомнений, - является не кто иной, как Михаил Александрович Шолохов.
В непогрешимость компьютерного анализа советские гуманитарии верили, как верующие христиане в непорочное зачатие, и, таким образом, в деле о сомнительности шолоховского авторства была вроде как поставлена точка.
Но на самом деле, чтобы увериться в том, что Федор Крюков не был и не мог быть автором "Тихого Дона", не надо было никаких скандинавов и никаких компьютеров. Сравнив любой его текст (в том числе и тот, который "стянул" в одну главу Солженицын) с любой художественно полноценной, не искаженной вмешательством редактора страницей "Тихого Дона", невооруженным глазом можно увидеть, что в "Тихом Доне" - совершенно иная художественная ткань. Другой плотности, другой художественной сочности и яркости. Разность эта видна на молекулярном, на клеточном уровне.
И тут, - точь-в-точь, как в попытке окончательного решения шекспировского вопроса, - возникла гипотеза коллективного автора .
* * *
Эту версию не только выдвинул, но и детально разработал иерусалимский лингвист - Зеев Бар-Селла. И хотя возникла она как результат сугубо текстологических его изысканий (весьма, надо сказать, интересных и убедительных), вся, так сказать, сюжетная основа этой предложенной им версии выходит далеко за рамки лингвистики и текстологии.
Поначалу именно текстология навела его на мысль о коллективном авторе. Скрупулезно проанализировав один из якобы принадлежащих Шолохову "Донских рассказов" ("Коловерть"), он пришел к выводу, что в его создании участвовали как минимум три автора:
► ...автор романа "Тихий Дон", А.С. Серафимович и кто-то третий, имевший самое поверхностное представление о других "шолоховских" рассказах и никакого - о казачестве.
Лишь одной фигуре места никак не сыскать - Михаилу Шолохову! Какова была его роль? Судя по всему, техническая - писарь!
Так с какой же такой радости все они на него батрачили?
(Зеев Бар-Селла. Литературный котлован. Проект "Писатель Шолохов". М., 2005. Стр. 61)
Задавшись этим вопросом, Бар-Селла отрывается от лингвистики и текстологии и воспаряет (лучше сказать - погружается) в совсем иные жизненные сферы:
► Для того чтобы много людей принялись писать за другого, этот другой должен обладать либо деньгами, либо властью... У Шолохова, по приезде в Москву нанявшегося чернорабочим в артель каменщиков, а затем - счетоводом в домоуправление, больших денег быть не могло. Равно как и власти.
Существует, впрочем, такая форма социальных отношений, как поддержка со стороны властей.
(Там же. Стр. 61-62)
Но какой, спрашивается, властям был резон поддержать претензию никому не известного молодого чернорабочего и счетовода домоуправления жилищно-строительного кооператива на роль автора романа, которому - это можно было предвидеть уже тогда - в недалеком будущем уготована мировая слава?
К ответу на этот вопрос Зеев Бар-Селла подбирается издалека.
Начинает он с того, что на рукописи одного из "Донских рассказов" ("Коловерть"), на первой его машинописной странице поначалу было такое авторское посвящение:
Товарищу по работе Мирумову Леону посвящаю
В печати этого посвящения уже не было - ни в журнальной публикации, ни в отдельном издании "Донских рассказов". Даже в машинописи оно потом было вычеркнуто.
Кто же он такой, этот таинственный Леон Мирумов?
► ...Мирумов Леон Галустович. До того как прижился в Москве, носил фамилию Мирумян. Женат, бездетен. Сорок лет спустя его племянник (подполковник Ваган Тигранович Сазандарян) вспоминал, что с Шолоховым Леон Мирумов познакомился, находясь по служебным делам в станице Вёшенской... И случилось это до приезда Шолохова в столицу.
И еще нам известно о Мирумове, что был он председателем рабочего жилищно-строительного кооператива "Берите пример!", каковому кооперативу и принадлежало то самое домоуправление, где работал юный Михаил Шолохов. Правда, в отличие от Шолохова Леон Мирумян должность свою исполнял на общественных началах. А зарплату он получал совсем в другом месте - на Лубянке, поскольку служил в ЭКУ ГПУ. И даже, как припоминают родственники, занимал там довольно высокий пост.
(Там же. Стр. 62-63)
ЭКУ - это Экономическое управление, роль которого в системе ГПУ автор описывает весьма туманно. Но какова была роль этого управления, не так уж важно. Важно, что - в ГПУ.
Ухватившись за эту ниточку, Бар-Селла разматывает (лучше сказать - выстраивает) увлекательный, в самом точном смысле этого слова детективный сюжет, все сложные перипетии которого я опускаю и прямо перехожу к конечным выводам автора этой замысловатой версии:
► Итак, подведем итоги. С августа 1923 года Михаил Шолохов находится под плотной опекой ГПУ. Его снабжают литературными материалами с тем, чтобы, опубликовав их под своим именем, он зарекомендовал себя в качестве писателя. К изготовлению этой литературной продукции причастны несколько человек (сегодня мы можем с уверенностью перечислить как минимум пятерых фигурантов: компилятор рассказа "Коловерть"; компилятор рассказа "Семейный человек"; автор рассказа "Илюха"; А.С. Серафимович и непосредственный куратор Объекта Л.Г. Мирумов... Большинство врученных Шолохову литературных материалов опирается на текст романа "Тихий Дон". Поэтому так называемое раннее творчество Шолохова полностью вписывается в рамки того, что на языке спецслужб именуется "легендированием". Публикация "Донских рассказов" имела целью залегендировать шолоховское авторство романа "Тихий Дон".
(Там же. Стр. 71)
Для убедительности к этому выводу сделаны две сноски. В одной сообщается, что ГПУ располагало и собственными писателями, организованными в специальное подразделение - Литературную коллегию. Другая представляет собой ссылку на "Азбуку контрразведчика", составленную в 1925 году Контрразведывательным отделом (КРО) ОГПУ, в которой "легендированию" уделено несколько страниц.
Но почему выбор пал именно на Шолохова? И откуда взялась сама рукопись, авторство которой почему-то понадобилось "легендировать", да еще так неуклюже?
► Совокупность имеющихся данных позволяет восстановить следующую цепь событий.
Году эдак в 1921-м в столичное управление ВЧК доставляют из Ростова рукопись романа, сочиненного отъявленным белогвардейцем.
Не позднее середины 1923 года аналитики Информационного отдела (ИНФО) и референты ГПУ, оценивая культурно-политическую ситуацию, приходят к окончательному выводу: в обозримом будущем ждать от освобожденного пролетариата великих культурных достижений не приходится...
Общепринятым достижением дореволюционной русской культуры принято считать литературу. И, действительно, - того, что она великая, не оспаривает никто. Символом и эталоном этого величия является "зеркало революции" - Лев Толстой. Следовательно, доказательством культурного триумфа Советской России может стать литературное произведение, соизмеримое с высшим достижением проклятого прошлого - романом Льва Толстого "Война и мир".
И ведь нельзя сказать, что литературных достижений вовсе нет, - кое-что отслеживается... Только выходит все это из-под пера буржуазных писателей... Или того хуже - из-под пера белоэмигрантов!
Что остается - ждать окончательного торжества буржуазной культуры? Дорезать недорезанных буржуев и вообще остаться без литературы?
Или - решительно, по-революционному подстегнуть слишком неспешное развитие? Произвести красногвардейскую атаку на литературу, поступить с ней, как с фабриками, заводами, поместьями, и - поставить на службу пролетариату экспроприированные культурные ценности?..
Тем более, самое главное - роман толстовского уровня - имеется. Остается его чуть "подкрасить" - и выдвинуть подходящего кандидата в авторы.
Требования к кандидату: