Между тем с конца 1940-х годов над Галичем висела реальная угроза посадки. Сначала в 1949 году взяли его отца Аркадия Гинзбурга, который тогда работал в сфере снабжения Москвы продуктами. Правда, арестовали его не по политической, а по хозяйственной статье (172-я ст. УК РСФСР - "халатность"), и поэтому родные приняли решение его выкупить: "Для меня в то время несчастье ассоциировалось с роялем, - вспоминает Алена. - У нас был замечательный рояль, и вдруг он пропал. И мы с бабушкой гуляли на Садовом кольце, там был такой магазин "Музыкальные товары", и я не могла понять, почему наш рояль стоит в этом магазине".
Рояль действительно был роскошный, однако пришлось его отдать в этот комиссионный магазин. Покупатель нашелся не скоро, но рояль все же продали. К вырученным деньгам Галич добавил свой гонорар за "Таймыр", потом всеми правдами и неправдами нанял адвоката, с помощью которого дал взятку соответствующим лицам, и процесс был выигран. В результате Аркадий Самойлович провел на принудительных работах один год и после освобождения до самого выхода на пенсию проработал директором швейной фабрики Промкооперации № 23.
А в 1949 году уже сам Галич получил вызов, в котором его просили прийти по такому-то адресу. Прочитав письмо, он не на шутку перепугался - решил, что его хотят арестовать (подобные письма тогда люди получали очень часто), тем более что в адресе была указана частная квартира. Сначала он даже не хотел никуда идти: ведь если он им нужен, то пусть сами за ним и приходят. Но потом все же решил сходить.
В квартире за письменным столом, склонившись над бумагами, сидел какой-то измученный старичок. Увидев Галича, он начал допрашивать его насчет одного из бывших студийцев: "Вы, Александр Аркадьевич, во время войны, кажется, давали концерты в Мурманске… Помните? Так вот… Не говорит ли вам о чем-нибудь фамилия - Сергеев? Да-да, Сергеев. Он еще в ансамбле участвовал, на аккордеоне играл". - "Ну и что же, что играл?" - "Дело не в том, что он играл на аккордеоне, а в том, что он передавал англичанам секретные сведения… У нас есть подтверждающий материал. Однако нужны дополнительные сведения. Вы можете подтвердить?" Галич сказал, что может, после чего старичок оживился и спросил: "Ну… Ну и что?.. Они с ним встречались?" - "Да, встречались". - "И разговаривали?" - "Да, и разговаривали". - "И на корабль к нему приходили?" - "Приходили. В каюте у него бывали". Старичок так обрадовался, что встал из-за стола, начал прохаживаться взад-вперед и потирать руки: "Чудесно! Спасибо вам за ценнейшие сведения, Александр Аркадьевич. Вы себе даже представить не можете, как вы нам помогли! Именно такого рода сведения нам больше всего и полезны. Спасибо за помощь! Только теперь вы их нам изложите, пожалуйста, письменно, Александр Аркадьевич". - "С удовольствием".
Галич на нескольких страницах "изложил" все, чтобы было нужно, но перед тем, как их отдать, сказал: "Однако довожу до вашего сведения, что именно в тот момент, о котором идет речь, я как раз в Мурманске не был. Подробно в этих записях указываю. Меня тогда в Мурманск не пустили по вашему же специальному распоряжению. Так что я тогда остался без работы в Москве и чуть не подох от голода без продуктовых карточек". Старичок невероятно разгневался: "Так вы еще над нами издеваетесь! Вы - так! Вам все хаханьки! Вам все насмешечки! Но не беспокойтесь, товарищ Галич. У нас вы по-другому будете смеяться. Вон отсюда!"
Придя домой, Галич собрал узелок и стал ждать ареста. Даже спать перестал, поскольку людей тогда забирали по ночам. Однако, к счастью, все обошлось.
Цензура
1
Тема цензурных запретов в отношении драматургии Галича практически не исследована, а между тем она представляет значительный интерес.
22 июля 1947 года в Сценарно-постановочный отдел "Мосфильма" поступает литературный сценарий Галича "Спутники" по мотивам одноименной повести Веры Пановой. Однако в 1948 году постановка будет перенесена на "Ленфильм" - туда поступит режиссерский сценарий Т. Родионовой и А. Граника, режиссером-постановщиком запланирован Г. Козинцев. И в декабре под его художественным руководством два молодых режиссера - Анатолий Граник и Тамара Родионова - начали снимать по этому сценарию фильм. Однако было отснято лишь около двух третей материала, а через полгода съемки были остановлены якобы из-за сокращения производства и перехода к "малокартинью". Последовало распоряжение киночиновников уничтожить фильм, уже запущенный в производство (говорят, что смыванием пленки добывали серебро для новых пленок), что и было сделано.
Правда, в том же 1948 году на экраны вышла картина, в работе над которой Галич принимал непосредственное участие. Речь идет о сценарии Карины Виноградской "Путь славы", экранизированном на "Мосфильме" режиссерами Борисом Бунеевым, Анатолием Рыбаковым и Михаилом Швейцером. Процитируем в этой связи письмо к Швейцеру, который жил в Москве, от ленинградского режиссера Владимира Венгерова за 1 марта 1948 года: "…я не рассчитал собственных сил и возможностей. Каждый день терзался совестью и искал удобный случай. Потом заболел, дня три лежал в постели, а потом ждал Галича, который задержался… Вот сегодня я пересылаю сценарий с его супругой. Он будет у нее, а она позвонит Бунееву и сообщит об этом. <…> Ждали Галича, он приехал только 28-го, не закончил еще, будет заканчивать здесь дня в два, как он говорит. (Если выздоровеет. Он заболел и совсем было собрался уезжать, но решил выздоравливать здесь и закончить. Не везет нам.) Когда он закончит, будем утверждать; по слухам и отношению к нам и к теме не предполагается отвода. Потом начнем работать, и, хотя нас планируют только на этот год, мы, безусловно, по самым оптимистическим подсчетам, станем".
Однако многие из собственных сценариев Галича цензуру не проходили. Например, на одной из фонограмм начала 1970-х годов под условным названием "псевдо-Северодонецк" он упоминает очередную свою несостоявшуюся работу и при этом рассказывает о знакомстве с Александром Вертинским, ошибочно датируя его 1951 или 1952 годом, хотя из воспоминаний актрисы Аллы Драгунской известно, что их знакомство состоялось летом 1950-го: "Году, вероятно, в 52-м или в 51-м мне посчастливилось познакомиться лично с Александром Николаевичем Вертинским. Мы жили в одной гостинице - в "Европейской", в Ленинграде. Я тогда писал сценарий для Сергея Дмитриевича Васильева "Наши песни" - об ансамбле Александрова. Сценарий не пошел. Картины такой не было".
2
Ненамного лучше обстояло дело с пьесами.
Вскоре после "Таймыра" Галич решил еще раз поработать в соавторстве и на пару с Георгием Мунблитом написал пьесу "Положение обязывает" (другое название - "Москва слезам не верит"). Действие в ней начинается в купе поезда, направляющегося в Москву. Там едут директор завода Куприянов и главный инженер Лапин - они должны добиться в министерстве передачи их заводу восьми литейных машин с другого завода, который возглавляет некто Бабченко. В Москве Куприянов получает назначение на пост министра и с высоты этого поста смотрит на просьбу завода иначе. Теперь он понимает, насколько неправильно было требование усилить один завод, ослабив другой. И здесь происходит своеобразное раздвоение личности: Куприянов-директор получает урок государственной целесообразности от Куприянова-министра. Теперь он начинает бороться с "местническими", узковедомственными интересами инженера Лапина и директора смежного завода Бабченко. Делает он это успешно и показывает "местникам", как следует бороться за план. Сюжет абсолютно в духе того времени, и не стоило бы останавливаться на нем подробно, если бы все это не подавалось в комедийном ключе.
14 марта 1949 года Главное управление по Контролю за зрелищами и репертуаром Комитета по делам искусств на первой странице машинописи этой пьесы поместило свою резолюцию: "Разрешить к постановке т-ру Сатиры и Ленинградскому т-ру Ленинск. Комсомола с представл. оконч. варианта с куп. на стр. 11, 13, 29, 31, 36".
Обратимся к этим купюрам и посмотрим, что же так не понравилось цензорам. На 11-й странице Куприянов обращается к Лапину с монологом, в котором присутствует такая фраза: "Так просто, за-здорово живешь - в ЦК вызывать не станут". Эта фраза зачеркнута карандашом, а весь остальной текст Куприянова оставлен без изменений. Продолжение этой темы наблюдаем на 13-й странице, где между Бабченко и Куприяновым происходит следующий диалог (все выделенные курсивом слова и реплики в тексте пьесы зачеркнуты):
БАБЧЕНКО. <…> Так верно, Куприянов? Вызывают в ЦК?
КУПРИЯНОВ. Верно. Вызывают.
БАБЧЕНКО. По какому вопросу, не знаешь?
КУПРИЯНОВ. Понятия не имею.
БАБЧЕНКО (подумав). Так. Держись, друже! Греть будут!
КУПРИЯНОВ. А за что меня греть?
БАБЧЕНКО. Там найдут! Там всегда найдут, за что греть, поверь моему опыту. Там, брат, как в рентгеновском кабинете - просветят человека насквозь, и пламенный привет! Главное - держись, может, обойдется.
Купюры на страницах 29 и 31 для нас интереса не представляют, поскольку носят не политический, а стилистический характер, а вот страница 36 снова радует нас. Здесь Бабченко обращается к Верочке Лапиной и ее подруге Люле с такими словами: "Ну и молодцы! Правильную специальность выбрали, уважаю! Две специальности уважаю: летчиков и врачей! А все эти директора, начальники, управляющие - это все, дети мои, преходяще! Сегодня, как говорится, ты, а завтра, простите великодушно, - я… А неудачник, изволите ли видеть, плачет!"
24 мая 1949 года Галич представил в ГУРК новый машинописный вариант пьесы, в котором все зачеркнутые в первоначальном варианте реплики были изъяты.
Вскоре пьеса была поставлена в Театре сатиры, однако 30 июля газета "Советское искусство" опубликовала обширную статью "Против ремесленничества в драматургии" (без подписи), где спектаклю давались крайне негативные оценки. От Леонида Аграновича, чью пьесу также склоняли в этой статье, стало известно, что авторами публикации были работник главной редколлегии "Мосфильма" Нина Игнатьева и театральный критик Николай Громов. Вот что они писали: "Собственно, тема по своей направленности близка софроновской пьесе "Московский характер": торжествует государственная точка зрения, победа общего над частным. Но если Софронов подчинил этой теме все содержание пьесы, сделал ее основой своего произведения, то А. Галич и Г. Мунблит воспользовались этой ситуацией только для того, чтобы преподнести нам неприхотливое, безвкусное, пошлое комедийное зрелище. В пьесе, например, выведен образ директора крупного завода, одного из руководителей нашей промышленности - Бабченко. Ради ложно понятой комедийности авторы превратили Бабченко в какого-то присяжного пошляка, бахвалящегося своей безграмотностью. Вот образцы его изречений:
"Бабченко: Ну-ну! Удивил! Я-то думал, что он у нас Хаджи-Мурат, а он, оказывается, этот… Как его… Ну - "Записки сумасшедшего" написал?
Верочка: Гоголь?
Бабченко: Да нет, какой Гоголь! Записки - чьи? Сумасшедшего! Значит - кто их писал?!.."
Допустим, что авторы хотели разоблачить тех людей, которые занимают не свое место, не отвечают своему назначению, т. е. старались подвергнуть подобных горе-руководителей критике. Но этого нет в пьесе. Бабченко оправдывается авторами, - он один из самых симпатичных в пьесе. Какую же тогда цель преследовали авторы, создавая этот образ? Цель одна - потешить зрителя, показав ему оглупленных, выставленных в шутовском виде людей".
В упомянутой статье речь шла также о пьесах Е. Минна и А. Минчковского "Успех" и Л. Аграновича "В окнах горит свет", после чего следовали оргвыводы относительно всех трех произведений: "При всем различии их жанровых признаков, сюжетного развития их объединяет одно - незнание жизни, искажение образов советских людей, спекуляция на теме, погоня за сценическими трюками, холодное, драмодельческое, ремесленническое рукоделие. <…> За гладкой скорописью авторов, за внешней благопристойностью сюжета скрыты равнодушие к нашей действительности, пошлость и полнейшая безыдейность".
Галич хорошо понимал возможные последствия этой статьи, которая, вне всякого сомнения, была инспирирована сверху. Весьма правдоподобно описал эти последствия Юрий Нагибин, близко общавшийся с Галичем в ту пору (правда, он ошибочно приписал эту публикацию газете "Правда"): "То, что произошло, не было локальной неудачей. Совершенно очевидно, что ему опять перекрыли кислород. Хорошо, если "Таймыр" не снимут. Год с небольшим длилась его удача. Не говоря уже о том, что рухнули надежды на хороший заработок, больше ста театров собирались ставить его пьесу, теперь об этом не может быть и речи. И тоска проработки, когда настырно, тупо, зло, бессмысленно будет склоняться твоя фамилия, чтобы вся литературная шушера могла лишний раз расписаться в своих верноподданнических чувствах, когда мелкое (к тому же липовое) литературное прегрешение вырастет до размеров стихийного бедствия. <…> А Саша держался так, будто ничего не случилось. Впрочем, "держался" плохое слово, в нем проглядывает искусственность, тягота усилия, а Саша был естествен, свободен, ничуть не напряжен".
Последствия для раскритикованных авторов оказались различными. С Леонидом Аграновичем, например, на целых пять лет были расторгнуты все издательские контракты. А вот к Галичу судьба оказалась более милостивой - может быть, его спасла известность как одного из авторов популярнейшего "Таймыра"?
Между тем через четыре месяца после появления статьи "Против ремесленничества в драматургии" Галич представил в ГУРК третий вариант пьесы, который, как указано на первой странице, 26 октября 1949 года был разрешен этой инстанцией к постановке.
Сложно сказать, была ли снята пьеса с репертуара в период между появлением разгромной статьи и этим разрешением ГУРК, однако после этого разрешения пьеса продолжала ставиться в театрах, поскольку в ее адрес вскоре последовал второй залп. Та же газета "Советское искусство" 10 декабря 1949 года опубликовала статью "О комедийности подлинной и мнимой". Ее автор, Юрий Калашников, в прошлом году был снят с поста начальника Главного управления театров Комитета по делам искусств при Совете министров СССР и теперь работал сотрудником Института истории искусств.