2
В РГАЛИ хранятся два сценария Галича к этому фильму: рукописный с авторской правкой и машинописный. Оба сценария в целом идентичны, но, поскольку удобнее ссылаться на машинописный вариант, остановимся на нем.
Одно из важнейших его отличий от экранизации П. Любимова состоит в том, что в сценарии появляется дополнительный персонаж - гитарист по имени Симон. Несомненно, он является авторской маской, так же как и пианист Томас Гарвей (вспомним попутно, что главным героем первого стихотворения 14-летнего Саши Гинзбурга был скрипач, а также двух других его героев - пианиста Славина в пьесе "Бессмертный" и скрипача Давида Шварца в "Матросской тишине"; да и сам Галич хорошо умел играть на пианино, не говоря уже о гитаре).
Впервые мы встречаемся с Симоном на страницах 13–16, где он пока еще не назван по имени ("человек с гитарой"). Действие там происходит в кафе-баре при отеле "Дувр" в городе Лиссе, куда попадает Томас Гарвей, и Симон поет "Песню про острова"; "Говорят, что где-то есть острова, / Где неправда не бывает права, / Где совесть - надобность, / А не солдатчина, / Где правда нажита, / А не назначена! / Вот какие я придумал острова!"
Во второй раз он, также безымянный, появляется на 56-й странице - в эпизоде, где Гарвей во время карнавала вместе с толпой попадает на приморскую площадь. Через некоторое время толпа исчезает, и Гарвей остается один перед мраморным памятником Бегущей. В этом время начинает играть гитара, и мужской голос поет: "Встречаемые "Осанною", / Преклонные уже смолода, / Повсюду вы те же самые / Клеймённые скукой золота! / И это не вы ступаете, / А деньги ваши ступают… / Но памятники - то, что в памяти, / А память не покупают!"
А вскоре происходит знакомство Гарвея и Симона - во время застолья тех, кто охраняет памятник Бегущей от влиятельных лиц города, желающих взорвать этот памятник и вместо него "поставить огромную золотую девку… Для их рекламных проспектов наша "Бегущая", видите ли, слишком скромна!..". Итак, сцена знакомства: "Со всех сторон раздаются дружеские восклицания, тянутся руки - пожать руку Гарвея, высвобождается место в центре стола, рядом с гитаристом - немолодым человеком с обвисшими усами.
- Я Симон, - говорит гитарист Гарвею. - Не надо меня бояться… Нет, нет, не спорьте! В первые месяцы, после того, как я бежал оттуда, - я тоже сторонился своих соотечественников! Мне казалось, что беда и одиночество - заразны, как болезнь…" И в этой, и во многих других репликах Симона отчетливо слышится авторский голос. Когда во время застолья Гарвею сообщают, что статую Бегущей власти города собираются взорвать, он недоверчиво переспрашивает: "Взорвать?!", и получает недвусмысленный ответ: "Симон-гитарист усмехается: "А разве вы не помните, как это начиналось у нас?! Обыватели знают - мечта должна быть золотого, цвета, а в жизни все обязаны походить друг на друга. Горе непохожим!.." Он задумчиво трогает струны гитары - и Трайт, с другого конца стола, стуча кружкой, требует:
- Песню, Симон!
- Песню!.. Песню!..
Симон, кивнув, поет:
- Неправд прописных глашатаи,
Добро утвердив по смете,
Правители, ставьте статуи,
А памятники не смейте!..
Вас тоже "осаннят" с папертей,
Стишки в вашу честь кропают,
Но памятники - то, что в памяти,
А память не покупают!..
Несколько человек подхватывают припев:
- Не готовят в аптеке,
На лотках не выносится!
Ни в раю и ни в пекле,
Ни гуртом и ни в розницу -
Не купить вам людскую память!"
И в последний раз Симон появляется ближе к концу сценария, где поет песню "Как мне странно, что ты - жена…" (без упоминания ярославской пересылки). Разумеется, и эта песня, и "Песня про острова", и "Встречаемые осанною…" были исключены цензорами, поскольку их острая социально-политическая направленность сразу бросалась в глаза. Да и в целом фильм был слишком правдивым и отрезвляющим, поэтому вскоре он был благополучно забыт, тем более что и на экраны его выпустили в ограниченном прокате.
3
Основную тему фильма - избавление от иллюзий и разрушение сказки при ее столкновении с окружающей реальностью - Галич подробно разовьет в своем песенном творчестве. Скажем, "Баллада о том, как одна принцесса раз в три месяца приходила поужинать в ресторан "Динамо"" во многом продолжает тему "Бегущей по волнам". Здесь описывается, как "благополучнейшая шушера" отреагировала на появление в ресторане "принцессы с Нижней Масловки": "И все бухие пролетарии, / Все тунеядцы и жулье, / Как на комету в планетарии, / Глядели, суки, на нее… <…> И, сталь коронок заголя, / Расправой бредят скорою, / Ах, эту б дочку короля / Шарахнуть бы "Авророю"!" Именно так и случилось в "Бегущей по волнам": статую "морской принцессы" Фрези Грант под радостные крики толпы "шарахнули" специальным устройством, и она разлетелась на куски.
В балладе упомянуто также несколько реалий из шварцевской "Золушки", перенесенных на современную почву: "…Держись, держись, держись, держись, / Крепись и чисти перышки, / Такая жизнь - плохая жизнь - / У современной Золушки! / Не ждет на улице ее /С каретой фея крестная… / Жует бабье, сопит бабье, / Придумывает грозное! / А ей - не царство на веку - / Посулы да побасенки, / А там - вались по холодку, / Принцесса с Нижней Масловки!"
Здесь самое время подробнее остановиться на "антисказочных" мотивах в творчестве Галича, поскольку они представлены там достаточно обширно.
В поэме "Кадиш", посвященной памяти писателя и педагога Януша Корчака, есть эпизод, где Корчака вместе с его воспитанниками из польского "Дома сирот" сажают в поезд, направляющийся в немецкий концлагерь Треблинку, и он рассказывает им сказку: "Итак, начнем, благословясь, / Лет сто тому назад / В своем дворце неряха-князь / Развел везде такую грязь, / Что был и сам не рад. / И как-то, очень осердясь, / Позвал он маляра: / "А не пора ли, - молвил князь, - / Закрасить краской эту грязь?" / Маляр сказал: "Пора! / Давно пора, вельможный князь, / Давным-давно пора!" / И стала грязно-белой грязь, / И стала грязно-синей грязь, / И стала грязно-желтой грязь / Под кистью маляра. / А потому что грязь есть грязь, / В какой ты цвет ее ни крась!"
Нетрудно догадаться, что сказка, которую Корчак рассказывает детям на ночь, является отражением советской действительности. Этот прием - наполнение сказочного сюжета злободневным социально-политическим содержанием - Галич использует еще в ряде произведений, например, в песне "Чехарда с буквами", за основу которой взята известная детская считалка: "А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало. Что осталось на трубе?" (советский вариант: "А и Б сидели на трубе. А упало, Б пропало… (И служило в КГБ"), Интересно проследить, какую трансформацию она претерпевает в песне Галича: "В Петрограде, в Петербурге, в Ленинграде, на Неве, / В Колокольном переулке жили-были А, И, Б. / А служило, Б служило, И играло на трубе, / И играло на трубе - говорят, что так себе, / Но его любили очень и ценили А и Б. / Как-то в вечер неспокойный / Тяжко пенилась река, / И явились в Колокольный / Три сотрудника ЧК, / А забрали, Б забрали, И не тронули пока".
Через год после ареста А и Б вернулись домой, но вскоре "явились в Колокольный / Трое из НКВД, / А забрали, Б забрали, И забрали и т. д."
"И т. д." - то есть "и всех остальных". Эта концовка появилась здесь не случайно, поскольку аббревиатура НКВД отсылает нас ко второй половине 1930-х годов, которая ассоциируется с понятием "Большой Террор".
Отсидев еще десять лет, "буквы" вновь пришли домой, но спустя два года их забирают в третий и последний раз: "Пару лет в покое шатком / Проживали А, И, Б. / Но явились трое в штатском / На машине КГБ. / А, И, Б они забрали, обозвали всех на "б". / А - пропало навсегда, / Б - пропало навсегда, / И - пропало навсегда, / Навсегда и без следа! / Вот, дети, у этих букв какая вышла в жизни чехарда!"
В этой песне фактически показана вся история репрессий в СССР: сначала карательные органы назывались ЧК, потом - НКВД и, наконец, - КГБ, причем на одной из фонограмм вместо КГБ встречается даже МГБ (так назывались органы в промежутке между НКВД и КГБ - с 1946 по 1953 год). Отсутствует разве что ГПУ, в которое было переименовано ЧК через несколько лет после своего возникновения.
В "Возвращении на Итаку", посвященном Осипу Мандельштаму, автор апеллирует к греческому мифу об Одиссее и его родном острове Итаке, совмещая две реальности: мифологическую и советскую. И Итака - остров мечты и спасения - оказывается обыкновенным лагерем, в который людей привозят отнюдь не добровольно. В 1920-е годы на воротах Соловецкого лагеря даже висел лозунг: "Железной рукой загоним человечество к счастью!", и именно такой Итаке Галич противопоставляет настоящую Итаку, к которой когда-то стремился доплыть Одиссей: "Но нас не помчат паруса на Итаку: / В наш век на Итаку везут по этапу, / Везут Одиссея в телячьем вагоне, / Где только и счастья, что нету погони!"
Нередко автор разрабатывает "антисказочный" прием применительно к самому себе. Например, в "Песенке девочки Нати про кораблик", которая входит в состав поэмы "Кадиш", речь формально ведется от лица маленькой девочки, которая мечтает о том, чтобы ее бумажный кораблик доплыл до "острова Спасения", и сожалеет, что он был растоптан во время обыска. Очевидно, что за этими отнюдь не детскими мыслями скрывается сам автор, разрабатывающий тему мечты, уничтоженной советской властью: "Зря я время тратила - / Сгинул мой кораблик. / Не в грозовом отблеске, / В буре, урагане - / Попросту при обыске / Смяли сапогами…"
Итак, мораль всех песен, в которых присутствуют сказочные элементы, проста: в условиях советской реальности все сказки и мифы заканчиваются трагически.
4
Во время съемок фильма "Бегущая по волнам" на Студии Горького Галич познакомился с художницей по костюмам Софьей Михновой-Войтенко, которая тогда была замужем за радиожурналистом Александром Шерелем, однако детей у них не было. Между Галичем и Войтенко возникло сильное взаимное чувство, они стали встречаться, и Софья забеременела. Узнав об этом в мае 1967 года, Шерель с ней развелся, а 3 сентября Софья родила мальчика Гришу, но Галич даже не пришел взглянуть на сына, которого забирал из роддома сам Шерель (так он сам об этом рассказывал). Вероятно, рождение внебрачного ребенка не входило в планы Галича, так как он не хотел разводиться с Ангелиной и разрушать свою семью, а кроме того, не хотел подвергать опасности Софью, так как КГБ уже вовсю следил за ним. В итоге Софье пришлось воспитывать сына в одиночку. Но как бы сложно и трагично ни развивались их дальнейшие взаимоотношения, Софья Войтенко была любимой женщиной Галича, и в 1966 году он посвятил ей три песни - "Разговор с музой", "Аве Мария" и "Памяти Пастернака".
"Будни и праздники"
1
Осенью 1967 года состоялась премьера спектакля "Будни и праздники" по пьесе, написанной Галичем совместно с И. Грековой (псевдоним Елены Вентцель, образованный от латинской буквы "игрек"),
Елена Сергеевна Вентцель (1907–2002) - известный советский математик, преподаватель, автор вузовского учебника по теории вероятностей. В 1960-е годы начала публиковать художественную прозу, и первым ее произведением стала повесть "За проходной", написанная в 1961 году и опубликованная в 7-м номере журнала "Новый мир" за 1962 год. Галичу повесть понравилась, и он, лежавший тогда в постели после инфаркта, попросил Станислава Ростоцкого привести к нему автора, чтобы сделать по этой повести совместный фильм. Сначала Вентцель хотела отказаться, но потом вспомнила, что фамилия "Галич" где-то ей уже встречалась, и спросила: ""Верные друзья"?" - "Вот именно", - ответил Ростоцкий.
Повесть не отличалась какими-то сверхвыдающимися достоинствами - разве что живыми, неходульными персонажами; а сюжет ее посвящен описанию одного из закрытых советских институтов, занимавшихся кибернетикой.
В 1966 году Галич напишет песню "Жуткий век" (и посвятит ее Елене Вентцель), где встретится описание "допотопной" советской ЭВМ: "Дескать, он прикажет ей, помножь-ка мне / Двадцать пять на девять с одной сотою, / И сидит потом, болтает ножками, / Сам сачкует, а она работает".
Сначала Галич и Вентцель решили сделать по ее повести киносценарий и даже заключили договор со Студией Горького. Однако во время работы им неожиданно поступило предложение с "Мосфильма", на которое Вентцель ответила отказом, а еще через некоторое время со Студии Горького вдруг пришло требование авторам вернуть аванс, иначе дело будет передано в суд. В этой связи 18 декабря 1963 года Галич отправляет туда письмо с просьбой уладить возникшее недоразумение, но на это письмо была наложена странная резолюция: "Поскольку авторам есть предложение с "Мосфильма" - пускай пишут "Мосфильму", это не может обидеть авторов, которые так прохладно отнеслись к Студии Горького". В итоге киносценарий написан не был.
Тем временем Елена Сергеевна уже познакомилась с песнями Галича и всячески их пропагандировала. Нередко Галич устраивал у нее дома целые концерты, причем исполнял не только свои песни, но и народные. Родственница Елены Вентцель Александра Раскина (дочь пародиста Александра Раскина и писательницы Фриды Вигдоровой, а также жена Александра Вентцеля, который в свою очередь был сыном Дмитрия Вентцеля - мужа Елены Сергеевны Вентцель) рассказала об одном таком случае: "Галич и Е. С. дружили семьями, жена Миши Вентцеля, любимая невестка Е.С. <…> вспоминает, как однажды Галич с женой, красавицей Ангелиной Николаевной (Нюшей) пришли к ним на Новый год. В этот Новый год дома у Вентцелей были только Е. С., Рита и Ритина подруга Инна. Галич пел всю ночь под гитару не свои песни, а как бы историю Советского Союза в песнях. Сначала революционные песни, потом гражданская, потом НЭП… Когда он пел "Бублики", Е. С. и Нюша плясали что-то этому соответствующее, чуть ли не канкан, а Рита с Инной, свернувшись калачиком на диване, глядели на все это, как в театре".
А поэтесса Елена Кумпан вспоминала, как литературовед Лидия Гинзбург летом 1966 года пригласила ее в гости к Елене Вентцель "на Галича": "Приехала в Москву Гинзбург и вытащила меня в гости к Е. С. Вентцель (И. Грековой) <…> Я приехала в тот вечер к Елене Сергеевне, где пел Галич, приехала, конечно, поздно и ненадолго. Но Л[идия] Я[ковлевна] успела уже рассказать Галичу, что я очень хорошо пою его песни и являюсь его рупором в их профессорской среде. На самом деле песни Галича, так же как и несколько раньше песни Булата Окуджавы, мы все любили слушать в исполнении Ниночки Серман. Она замечательно их исполняла, а я уже по ее следам и с ее интонациями пела их в "профессорской среде". По этому случаю при моем появлении Галич подскочил ко мне и протянул гитару - "Спойте!". Но я ответила, что, во-первых, гитарой не владею, а во-вторых, при авторе - никогда! Он сам пел в тот вечер много - и новые, и старые по заказу, и пил много, и пытался ухаживать за мной "на новенькую"… Все это - с замечательным шармом и экспрессией. Лидия Яковлевна звала его приходить, когда случится ему быть в Питере. Он обещал с жаром, но больше мне его видеть и слышать не случилось".