О другом ночном концерте, состоявшемся в Горном институте, рассказал его непосредственный участник Юрий Кукин: "Я выступал вместе с Александром Аркадьевичем Галичем в одном концерте, который начался в четыре часа утра. Поскольку все концерты с участием Галича были запрещены, люди сразу прибежали в этот зал, в Горный институт, сели со спальниками и сидели с шести вечера до четырех утра, и никто их не мог выгнать. Нас посадили в середину зала, чтоб милиция нас за руки не вытащила, и мы сидели и ждали начала концерта. Он начался в четыре часа, и мы пели часа четыре примерно, до утра. Галич там пел очень много песен. Это был, по-моему, первый и полный его публичный концерт в принципе".
Такую же напряженную атмосферу во время ночных выступлений Галича запомнил и казанский автор-исполнитель Эдуард Скворцов: "Концерт Галича проходил в кинотеатре - по окончании всех сеансов, около двенадцати ночи. Зал был набит битком, все сидели в пальто, шубах - было очень холодно. И вот появился Александр Аркадьевич - очень импозантный, такой, знаете, салонный лев. Он, кстати, разительно отличался от бардов тех лет. Помимо песенок под гитару, мог подойти к роялю и на довольно приличном уровне исполнить Гершвина. Чувствовалось: хорошо воспитан, интеллигент… Свой концерт в Новосибирске Галич начал с известных песен, но все их слушали с особым вниманием, ведь одно дело - слышать его в записи, совсем другое - вживую… Потом он разошелся и начал петь такую антисоветчину! Помню, зал буквально замер, когда Галич запел "Леночку Потапову": "А утром мчится нарочный ЦК КПСС, В мотоциклетке марочной ЦК КПСС, Он машет Лене шляпою, спешит наперерез - Пожалте, Л. Потапова, в ЦК КПСС!" <…> Кажется, ему было очень важно показать, что он ничего и никого не боится, что он протестует. А тем временем ощущение, что по окончании концерта всех нас могут забрать, витало в воздухе. Но этого, слава богу, не случилось".
Кстати, музыкальные произведения Гершвина в исполнении Галича услышал и Владимир Фрумкин. Прозвучали они в зале ДУ - судя по всему, перед концертом-презентацией 8 марта. Фрумкин же должен был сказать о Галиче вступительное слово: "Войдя в Дом ученых сибирского Академгородка перед тем знаменитым и злополучным концертом, с которого и начались все главные беды Галича, я услышал, как кто-то за занавесом наигрывает "Рапсодию в стиле блюз" Гершвина. Заглянул туда - за роялем сидел Галич. По слуху ли он играл "Рапсодию", по нотам ли выучил - не знаю, постеснялся спросить. Позже, в Москве, он сказал мне, что ноты знает, но свои песни записывать не решается, не хочет… И попросил это сделать меня - чтобы отправить на Запад для публикации".
Там же Галича застал и Юрий Кукин, рассказавший о том, почему Галич стал играть Гершвина: "Галича спросили в новосибирском Академгородке: "Александр Аркадьевич, почему вы не хотите научиться играть на гитаре?" Галич не ответил, молча сел за рояль и блестяще исполнил "Голубой прелюд" Гершвина". А Танкред Голенпольский услышал, как Галич исполнял песню Лайонела Барта "From Russia with love" из одноименного английского фильма о Джеймсе Бонде (1963): "Пообедав в Доме ученых, я прошел в концертный зал, где вечером произойдет событие. У рояля сидел человек и тихо играл, подпевая на английском. Играл великолепно. Его я не знал. Мелодия знакомая - "From Russia with love". Девушка, сидевшая рядом, была мне знакома - Светланка. "Танкред, Александр Галич". Он встал, красивый, элегантный, голова чуть тронута сединой. Спросил: "Вы будете вечером?" Мягкий интеллигентный голос. "Народ знает?… Думаете, много будет?"".
К этим воспоминаниям примыкает свидетельство Светланы Воропаевой: "Помню, как они с Танкредом играли на фортепьяно в четыре руки популярные в те годы мелодии из французских фильмов "Мужчина и женщина" и "Шербурские зонтики"".
13
На свою беду, помимо основных концертов, Галич выступил еще на одном, незапланированном. На фестивале присутствовали ветераны войны, и они спросили свердловского барда Льва Зонова: "Что у вас происходит?" - "Фестиваль самодеятельной песни" - "А кто у вас самый главный?" - "Александр Галич". И ветераны захотели, чтобы Галич выступил у них, причем один.
Галич и выступил, зарядив им обойму из своих политических песен. Реакция у фронтовиков была примерно такая же, как у партийного начальства: полное и категорическое неприятие. Подобная реакция на "правду жизни" была вполне предсказуемой, поскольку мировоззрение в таком возрасте поменять практически невозможно. И не случайно разгромная статья о Галиче, которая появится через месяц после фестиваля, будет написана одним из фронтовиков…
В продолжение темы о восприятии песен Галича людьми старшего поколения приведем воспоминания Сергея Никитина: "…был случай, когда я по радио спел Сонет Шекспира № 66: "Зову я смерть, мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья". И в редакцию пошли письма от пенсионеров с вопросами: "Почему по радио передают Галича?" Главного редактора чуть сгоряча не уволили, но оказалось, что это слова Шекспира".
Об этом же случае рассказала Татьяна Никитина: "…один "народный мститель" написал разгневанное письмо в ЦК: "Почему Никитин поет песни Галича в эфире?!" Оказалось, что он услышал "Сонет 66" Шекспира, который однажды "сгоряча" пустили по радио в исполнении Сергея с его музыкой… (В той же передаче звучали стихи Д. Самойлова "Смерть царя Ивана" и т. д.)"
14
Во вторник 12 марта, в 19.00, состоялся заключительный гала-концерт лауреатов - Галича, Кукина и Дольского. Началось все с того, что обком запретил выступление Галича, и тогда два других лауреата, помимо собственных песен, спели по одной его песне, и концерт состоялся. Но что властям Новосибирска удалось сделать - так это запретить видеосъемку последнего концерта. Пытаясь не допустить выступление Галича, они вновь предприняли попытку его сорвать. "Когда я подошел к залу Дома ученых, - вспоминал Галич, - я увидел три больших и пустых автобуса и несколько черных начальственных "Волг". Один из устроителей фестиваля с перепуганным лицом прибежал ко мне и сказал, что прибыло все новосибирское начальство, обкомовцы, и привезли с собой три автобуса, и они собираются устроить обструкцию. Я почему-то не очень испугался. Наоборот, я ощутил этакую веселую злость. Я выхожу на сцену и чувствую спиной ненавидящие взгляды этих самых молодчиков, буравящих меня сзади. Я начал свое выступление с песни "Промолчи", а потом "Памяти Пастернака". Я спел эту песню. Аплодисментов не было. Зал молчал… зал начал вставать. Люди просто поднимались и стоя, молча смотрели на сцену… Я оглянулся и увидел, что молодчикам тоже пришлось встать".
В автобусах же находились те, кто по приказу начальства должен был устроить Галичу "сеанс народного гнева". Эту ситуацию подробно описала Раиса Берг: "Перед началом концерта я стояла в вестибюле. Подошел Галич. Анонимный звонок предупредил его, что два автобуса с рабочими Севзапсельмаша отправлены из Новосибирска в Городок на его выступление. Рабочие забросают его - "жидовскую морду, антисоветчика" - школьными чернильницами-непроливашками. "Я не боюсь. Я как пришел на своих ногах, так и уйду, но что будет с теми, кто приглашал меня и устраивал фестиваль?" - ‘‘Я старая женщина, - сказала я ему, - но, если кто-либо в моем присутствии позволит себе словесный выпад, не то что бросить в вас чернильницу, я, не задумываясь, буду бить его по морде. И таких, как я, - только к тому же молодых и сильных - в зале будет 90 процентов. Эти поборники советской власти делают свои дела в приемной у начальства или с оружием в руках во время обысков и арестов. Никто из них не решится даже пикнуть". Так и было.
Галич пел у меня дома. Он рассказывал, что его вызвали в спецотдел Президиума Академии и проводили с ним воспитательную работу, упрекая его в антисоветской пропаганде. Он защищался, говорил, что он сатирик, поэт…"
15
Однако фестиваль на этом еще не закончился. Желающих послушать бардов, в таком количестве еще никогда не приезжавших в Академгородок, было так много, что организаторы решили устроить еще один прощальный концерт в кинотеатре "Москва". И гвоздем этого концерта стало, конечно же, выступление Галича, которое, по словам Леонида Жуховицкого, состоялось "уже к концу фестиваля, причем время выделили с 12 ночи. Этот концерт длился до четырех утра. Кинотеатр "Москва" вмещал тысячу человек. Пришло народу намного больше. Там были такие металлические двери. Эти двери выломали, и все, кто пришел, ворвались в этот зал, и до четырех утра слушали песни Галича". Об этом же концерте рассказал Валерий Меньшиков: "Это был последний концерт, когда мы уже завершили фестиваль, и все-таки оставался концерт, объявленный в кинотеатре "Москва" в Академгородке. И тут началось. Он был объявлен в восемь часов вечера. Вдруг неожиданно возникает директор этого кинотеатра и говорит: "Вы извините, мы не можем этот концерт провести, потому что у нас на восемь - кинофильм, а нам надо план отрабатывать". Мы говорим: "Хорошо. На двенадцать часов". - "Нет, на двенадцать тоже нельзя". В общем, концерт начался где-то после двенадцати часов ночи. Многие там сидели приехавшие из Новосибирска, им спать негде было. Тем не менее они пришли на этот концерт, и концерт длился до четырех ночи. Там пускали всех уже - открыли двери, пожарники воевали, потому что выносили стулья на сцену, человек сто сидело на сцене, кто-то полулежал, кому стульев не хватило. Вот это был завершающий аккорд фестиваля".
16
После окончания заключительного концерта жюри назвало тройку лучших бардов фестиваля. Несмотря на запрет обкома, Гран-при был присужден Галичу. Второе место занял Кукин, третье - Дольский.
На закрытии, перед вручением призов, все барды вышли на сцену и хором спели знаменитую "Бригантину" на стихи Павла Когана, погибшего в 1942 году: "В флибустьерском дальнем синем море / Бригантина поднимает паруса".
А потом Анатолий Бурштейн начал награждать лауреатов.
Юрию Кукину передали через москвичей (так как всем ленинградцам пришлось уехать, не дожидаясь закрытия фестиваля) приз "За лучшую песню об Академгородке" - химическую колбу, наполненную табачным дымом, который символизировал туман из его песни: "А я еду, а я еду за туманом, / За мечтами и за запахом тайги". На колбе было написано: "Туман Академгородка".
Александра Дольского (также заочно) наградили шпагой, которой когда-то сражались на дуэлях. Это был приз "За лучшую песню о женщине", и его передали другому свердловчанину - Льву Зонову.
Далее был вручен приз Сергею Чеснокову за активное участие в дискуссиях, и Бурштейн от имени прессы даже предложил присвоить ему титул "главного теоретика".
И, наконец, главный приз фестиваля объявил Леонид Жуховицкий: "Все вы видели, каким успехом на концертах пользовался Александр Аркадьевич Галич (продолжительные аплодисменты). Товарищи, успокойтесь! Вы ему аплодируете не последний раз сейчас. Но многие из вас не знают, что этот концертный успех - ничто по сравнению с тем колоссальным успехом, которым он пользовался на дискуссиях, потому что девяносто процентов времени было посвящено там именно песням Галича. Причем польза от этого была колоссальная, потому что одни были за, другие - против, но спор велся в таком темпе, что извилины у людей росли прямо на глазах (смех, аплодисменты). Мы сперва хотели присудить приз за самую бесспорную песню фестиваля, которая понравилась бы всем. Были такие песни, но никто почему-то не запомнил их названия. Это наше с вами общее упущение. Тогда мы решили за самую спорную, за самую острую песню фестиваля присудить приз именно Галичу (аплодисменты)"™.
Этим призом стал традиционный для русского писателя инструмент - пластмассовое "гусиное" перо, которое вместе с другими призами накануне закрытия фестиваля купил в киоске уцененных товаров Герман Безносов.
После церемонии вручения все участники фестиваля спели еще две песни: "Пиратскую" (1961) Юлия Кима ("По бушующим морям / Мы гуляем здесь и там, / И никто нас не зовет / В гости. / А над нами - черный флаг, / А на флаге - белый знак: / Человеческий костяк, / Кости!") и песню Александра Дулова "Хромой король" ("Железный шлем, деревянный костыль") на стихи бельгийского франкоязычного поэта Мориса Карема в переводе Михаила Кудинова.
Наконец, Анатолий Бурштейн произносит финальную фразу: "Разрешите официально закрыть наш праздник песни и пожелать всем нашим гостям дальнейших успехов. Спасибо вам, ребята!"
В тот же день в памятном альбоме Германа Безносова Галич оставляет свой автограф: "Мария Волконская еще собирается, а я уже здесь, как будто всегда был здесь! Нет, видать, я и вправду рожден для Сибири! Спасибо вам всем, огромное спасибо. Галич. 12.03.1968 г.". (Для справки: когда в 1826 году князя Сергея Волконского, участвовавшего в восстании декабристов, сослали в Сибирь, его жена Мария Волконская отправилась вслед за ним; кстати, в 1968 году тема декабристов станет в творчестве Галича одной из центральных.) А на банкете по поводу закрытия фестиваля он оставил еще один автограф журналисту Виктору Славкину: "А все-таки, если даже будет плохо - пока хорошо. Галич".
В книге отзывов клуба "Под интегралом" также сохранилось множество записей. Преобладали восторженные: "Фестиваль великолепен! Звезда его I - Галич!! II - Дольский!", "Галич - явление выдающееся и исключительное. Его нужно беречь!", "Галич меня потряс", "Одна просьба: устраивать почаще такие вот песни". Изредка встречались и гневные: "Песни Галича - возмутительная безыдейщина!" Но лучше всего суть фестиваля выражена в отзыве Танкреда Голенпольского: "Все говорят о мужестве бардов, а ведь это всего лишь честность".
Последствия
1
Фестиваль бардов в Академгородке снимали две студии кинохроники: Западно-Сибирская и Свердловская (по некоторым данным, была еще Иркутская). Свердловские кинематографисты во главе с режиссером Аветом Гарибяном сняли цветной широкоформатный фильм. Кроме выступления Галича были записаны и наиболее интересные выступления других бардов, а также теоретические дискуссии. Но ничего этого не сохранилось, поскольку после возвращения в Свердловск все, что было снято, КГБ приказал смыть.
Более сложная, но и более счастливая судьба оказалась у съемок Западно-Сибирской студии. Режиссер Валерий Новиков во время фестиваля также начал работать над фильмом, основанным на кадрах, снятых кинооператором Борисом Бычковым. "Позже кто-то из сибирских кинематографистов рассказывал мне, - вспоминает Эдуард Тополь, - что, пользуясь неразберихой на студии кинохроники, снял весь конкурс на пленку и даже смонтировал сюжет для всесоюзной хроники "Новости дня"…"